Александр Рубан - Русский Марс Страница 12

И тогда до меня наконец дошло, что он стоит снаружи без кислородной маски - дышит, говорит и улыбается!

- Они? - спросил он неожиданно звучным баритоном, едва я распахнул дверцу.

- Это опричники, - ответил я, вылезая наружу и с наслаждением вдыхая удивительно чистый, воздух. - Я, конечно, могу заплатить штраф, если они удовлетворятся штрафом, но мне кажется...

Цербер прервал меня, предостерегающе помахав пальцем, пригнул голову и еле слышно забормотал в ладонь.

- Тогда в гостевой терем, - сказал все тот же баритон. - Распорядись отогнать псов, если сами не уберутся, и разбуди Марьяна. Почему они вместе? Он уже знает?

Цербер опять забормотал.

Я слегка удивился,слышав имя, известное не только в Дальнем Новгороде и не только на Марсе, потому что знал, о каком Марьяне говорит господин Волконогов. Звучный баритон принадлежал, конечно же, ему, а не Церберу.

Марьян-Вихрь был турбогонщик Божьей милостью, не потерпевший ни единой аварии даже на головоломных трассах Восточной Сьерры под Нова-Краковым, и дважды принимавший участие в Ледовых ралли на Ганимеде, куда примерно каждое одиннадцатилетие слетаются лучшие гонщики Земли и Диаспоры. Марьян был там в десять и в шестнадцать лет (19 и 30 земных) - то есть, слишком рано и слишком поздно, чтобы стать победителем. Зато в отличие от многих он сумел вовремя уйти из профессионального спорта и примерно год тому назад, неожиданно для всех, стал личным ездовым господина Волконогова. В Дальнем Новгороде ещё не перестали по этому поводу восхищаться деловой хваткой второго и пожимать плечами в адрес первого.

Я решительно не понимал: зачем будить Марьяна в связи с нашим появлением в усадьбе? Впрочем, это личное дело Марьяна и его работодателя...

Между тем, Цербер закончил бормотать в ладошку и повернулся ко мне.

- Прошу покорно следовать за мной, Андрей Павлович... - проговорил он тем голосом, которого я от него и ждал - глухим и скрипучим. Опять он чего-то боялся и, не заметив, сказал двусмысленность: покорно просит, или мне надлежит покорно следовать?

Я кивнул (отвык разговаривать вне помещений!) и сунулся к задней дверце "ханьяна", но меня вежливо оттеснили набежавшие откуда-то добры молодцы все в тех же форменных косоворотках навыпуск. Они развернули носилки, бережно и сноровисто уложили на них Мефодия, подхватили носилки с четырех сторон и быстрым, профессионально ровным бегом понесли куда-то налево вдоль стены высокого кирпичного здания.

Мы с Цербером медленно двинулись в ту же сторону.

9

Это было не здание. Это была стена. Могучая крепостная стена с раздвоенными зубцами поверху и узкими вертикальными бойницами между ними. Верхушку этой стены я видел много раз, возвращаясь с Пустоши, но издалека и сквозь испарения не узнавал, а вблизи её заслонял забор.

Разумеется, это была всего лишь копия, хотя и превосходная. Нужно было бы продать урановые копи Марсо-Фриско, не говоря уже о Карбидной Пустоши и то вряд ли хватило бы оплатить доставку с Земли хотя бы десяти зубчиков оригинала. К тому же, насколько я помню, археологи успели восстановить не более пятидесяти саженей Стены (тридцать четыре левее Собачьей башни и неполных пятнадцать напротив Георгиевского Спуска) - а усадьба господина Волконогова была обнесена ею по всему периметру.

Но это я узнал потом, когда мы оказались внутри. Стена впечатляла. Мы шли сквозь неё очень долго и почему-то вниз, крутыми лестницами и наклонными сводчатыми коридорами, освещенными редкими тусклыми имитациями факелов в нишах, и не было ни единой двери ни справа, ни слева, но то и дело попадались какие-то заплесневелые тупики самого зловещего вида и запаха... Добры молодцы с носилками куда-то пропали, но меня это не беспокоило: я уже понял, что сплю и вижу сон. Невероятное количество кирпичей, плесень, воздух как над пашней - ничего этого не могло быть на Марсе. Я сплю на переднём сиденьи "ханьяна", скоро проснусь и увижу в нескольких саженях от себя купол Мефодия, совершенно целый. Ещё лучше было бы проснуться в двухкомнатном "люксе" в бельэтаже "Вояжёра". Кстати, пора бы мне оттуда съехать и поискать гостиницу подешевле...

Потом было обширное пространство с запахами прелой хвои и свежеструганого дерева, влажные песчаные дорожки с кирпичными бордюрчиками, веселые терема с ярко освещенными изнутри витражными окнами, глубокое звёздное небо. Совсем земное небо, если бы не Деймос, карабкавшийся навстречу Фобосу и застрявший между зубцами Стены... В общем, это был приятный сон, но мне он уже порядком наскучил. К тому же, совсем не хотелось, пройдя через высокие резные двери в один из теремов, обнаружить там какие-нибудь пыльные скелеты. Или Харитона Петина с дубинкой. Или душную экзекуторскую с широкой каменной скамьей, на которой меня сейчас растянут и будут пороть плетьми. Или что там ещё бывает во сне. Поэтому, поднявшись вслед за Цербером на высокое крыльцо терема, я с самым решительным видом уселся на последнюю ступеньку и вознамерился проснуться.

Проснуться мне не дали. Подхватили под руки с двух сторон и бережно внесли внутрь. Скелетов не было, а был вощеный деревянный пол, цветастые парчовые портьеры, невероятных размеров люстра на длинных цепях и настоящий огонь в настоящем камине. Мебели было немного: стол, стул и лавочка перед камином. Лавочка пустовала, стол был накрыт свисавшей до пола скатертью с вышивкой и ломился от яств, а стул был крайне неудобен: прямая высокая жесткая спинка с угловатой резьбой, узкие прямые подлокотники и жесткое сиденье. Ноги мои не доставали до пола. Горохового Цербера уже почему-то нигде не было. Было много суетящихся парней в чистых белых косоворотках и ещё больше степенных девиц в длинных (непрозрачных) сарафанах и с кокошниками, а я был неописуемо грязен, вонял и не соответствовал обстановке. Если бы я оказался ещё и без брюк, то я бы точно знал, что это сон. Но брюки на мне были, и брюки мне нужно было сменить.

Ни добры молодцы, ни красны девицы никакого несоответствия не замечали. Они делали вид, что так и надо, и даже не морщились. Они лишь белозубо улыбались, раскладывая у меня на коленях белоснежный рушник и затыкая мне за ворот белоснежную хрустящую салфетку. Я всё ещё надеялся проснуться и не сопротивлялся. Но когда мне с поклоном поднесли на серебряном блюде массивную серебряную чарку, украшенную золотой чеканкой с изображением двухголовой птицы, я отрицательно мотнул головой, отнял от подлокотников свои грязные руки и выразительно посмотрел на них.

- Помыться бы, что ли... - проговорил я просительно. - И что с Мефодием? Куда вы его унесли?

Красна девица не шелохнулась, продолжая протягивать мне блюдо с чаркой и приветливо улыбаться, и лишь вопросительно покосилась куда-то мне за спину.