Александр Бушков - Великолепные гепарды Страница 12

Вскоре я вышел к условленному месту и увидел голубую малолитражку Зипперлейна.

- Итак, комиссар? - спросил я, усевшись рядом с ним. В профиль он еще больше напоминал печального коршуна.

- Мы едем в тюрьму, - обнадежил он. - Надеюсь, у вас серьезные основания нарушать правила игры?

- Как бы вам вообще не пришлось отказаться от правил игры, - сказал я. - Под личиной дурачка-репортера я много не наработаю (я не сказал ему, что и так уже раскрыт). Нет, я не Собираюсь вешать на грудь табличку со своей фамилией и должностью, но что-то мне нужно менять... Как вы расцениваете историю с Тампом?

- Обычная житейская драма.

- Речь идет о ребенке, пусть и нерожденном, а дети...

- Пустяки, - сказал он. Слишком поспешно сказал.

- И это позиция полицейского офицера? - спросил я. - Абсолютно немотивированное убийство, а это всегда странно...

- Как вы поступите, если окажетесь перед глухой стеной, которую невозможно обойти или взорвать?

- Поищу калитку, - сказал я.

- А если калитки нет? Мы здесь стоим перед стеной, давно разбили о нее кулаки, а кое-кто и головы...

- Понятно, - сказал я. - Вы признаете, что увидели в случае с Тампом Нечто, но боитесь, что окажетесь бессильны что-либо выяснить... Что он говорил на допросах?

- Орал, чтобы его повесили... Вот, возьмите. Сделали специально для тюрьмы.

Он положил мне на колени бордовое удостоверение криминальной полиции, украшенное моей фотографией, заверенной двумя печатями. Очередная вымышленная фамилия в сочетании со званием старшего инспектора.

- Комиссар, что вы знаете о проекте "Гаммельн"?

- То же, что и все знают, - сказал он.

- То есть?

- Знаете что, поговорите вы об этом с мэром. Родилась эта светлая идея в его аппарате, они сами запрягли ученых и курировали всю работу до завершения проекта. Разумеется, в контакте с вашей Коллегией, как вы знаете.

Я ничегошеньки не знал, но не рассказывать же комиссару, что мне всего лишь подсунули альбом газетных вырезок о чудесах города и краткое изложение ученых дискуссий. Я и понятия не имел, что существуют некие проекты. Честно говоря, с таким я еще не сталкивался. Скрывать от офицера моего ранга материалы, касающиеся операции, которую ему предстоит работать, - нечто ненормальное. Значит, у Святого Георгия были на то свои причины...

Зипперлейн тормозит перед железными воротами, и створки начинают медленно раздвигаться. Тюрьма выглядит, как все тюрьмы, к сожалению, сохранившиеся еще на планете, - угрюмые здания с зарешеченными окошечками и вовсе без окон, ни клочка живой земли, сплошной бетон и асфальт, спирали проволоки по гребню высоких стен, сторожевые вышки.

Мы сдали на контроле оружие и направились к главному корпусу, экспортируемые сержантом в голубой униформе. Из вольера на нас залаяли здоровенные овчарки. Каждый раз испытываю досадный стыд и мучительную неловкость, шагая по этим коридорам. Немало народу попало сюда в результате моих трудов, но от этого не легче - всегда кажется, что мы работаем плохо, что все, кому надлежит здесь сидеть, еще сюда не попали...

У входа сержант препоручил нас молодому лейтенанту. Тот провел нас по длинному коридору с нумерованными дверями, мы миновали три препятствия в виде глухих решеток - при каждой имелся надзиратель со связкой магнитных ключей и "Штарком" через плечо, - спустились в полуподвал и вошли в маленькую комнатку с прикрепленными к полу столом и табуретками. Лейтенант жестом пригласил нас сесть, четко козырнул и вышел.

- Вам обязательно нужно, чтобы я присутствовал? - недовольно спросил Зипперлейн.

- Вы же печетесь о секретности, - сказал я. - Посудите сами: какой-то инспектор остался с подследственным, а комиссар ждет под дверью. Несуразица, а?

Он не нашел, что ответить, присел и зябко поежился. Ничего, подумал я. Происходящие вокруг чудеса - еще не основание для того, чтобы опускать руки и жаждать отставки...

Ввели подследственного. Мужчина несколькими годами старше меня, светловолосый, с аккуратной шкиперской бородкой. При других обстоятельствах производил бы впечатление приятного, обаятельнейшего человека, души компании, хорошего семьянина и любящего мужа - каким он и был до недавнего времени, судя по досье.

- Садитесь - сказал я ему. - Конвой свободен.

Зипперлейн откинулся к стене и прикрыл глаза - ах ты, сукин кот с тридцатилетним стажем...

- Садитесь, - повторил я. - Курите?

Он сел, положил на стол большие сильные руки и с гримасой принял от меня сигарету:

- Как в кино... Кто вы такой? Все вроде записали...

- Инспектор, - сказал я. - Хочу задать вам несколько вопросов.

Глаза у него были не просто отрешенные - какая-то немыслимая пустота, не отражавшая ни света, ни меня, склонившегося к нему, ничего.

- Какие могут быть вопросы? - сказал он. - Я во всем сознался, я психически нормален и требую, чтобы меня повесили.

- За что вы убили свою жену?

- Поди вы! - Он отвернулся. Я встал, обошел стол и навис над ним, вплотную к нему:

- Тамп, что произошло с вашим будущим ребенком? (Он вздрогнул и сгорбился еще больше, и я понял, что взял след.) Что случилось с вашим будущим ребенком? Вы ведь ее убили из-за ребенка? Я знаю, что из-за ребенка! Ну! Тамп!

- Да при чем тут! - зло крикнул он, глядя на меня снизу вверх. - Она мне изменяла, вот что!

- Врешь, тряпка!

- Сам ты!..

- Врешь, Тамп! - Я наклонился и заглянул ему в глаза. - Вы же любили друг друга, у вас все было хорошо! И ты еще на мертвую клевещешь, дешевка такая! Слюнтяй, баба! В петлю захотел? Так не будет петли! Получишь двадцатник, останешься наедине с собой, столько будет времени подумать башку об стену расшибешь! Не будет петли! В лепешку разобьюсь, а добьюсь, чтобы петли не было! Жить будешь и мучиться, тряпка! Ну? Что было с ребенком? Ты ведь из-за ребенка убил!

Он закричал что-то непечатное в мой адрес и попытался встать, но я изо всех сил прижимал ему плечи и орал в лицо - провоцировал на истерику, на крик, чтобы он не выдержал, сорвался и в запальчивости выложил хоть что-то. Мы, раскрасневшись, орали друг на друга, комната наполнилась гулким эхом, кто-то в форме встревоженно просунулся в дверь, но я рявкнул на него так, что его словно ветром сдуло, а мы снова орали что-то, уже абсолютно бессмысленное, и я должен был переломить его, переупрямить, пересилить, расколоть, и вдруг, когда мы одновременно замолчали, чтобы глотнуть воздуха, прозвучал тихий голос Зипперлейна:

- Адам, оставьте вы насчет ребенка. Она в тот день сделала аборт, мы вчера выяснили...

Отдуваясь, я плюхнулся на табурет и непослушными пальцами стал выковыривать сигарету из пачки, а Тамп уронил голову на стол, и его плечи затряслись.

- Комиссар... - сказал я.