Брайан Олдисс - Сад времени Страница 12

Он находился в своего рода коконе, в изолированной комнатке, которая не отпиралась с того зимнего дня две тысячи девяностого года, когда он отправился в прошлое. Прямо над его головой помещалась капсула, в которой поддерживалась жизнь кусочка ткани его тела и четверть пинты его крови. Они, как якорь, привязывали его к «настоящему» и обеспечивали его возвращение домой.

Буш сел, разорвав пластиковый кокон, - точно так же, не правда ли, вылупляются рептилии из своих (пропади они пропадом) Амниотических Яиц? - и оглядел комнатку. Часы-календарь тут же заявили, что сегодня вторник, второе апреля две тысячи девяносто третьего года. Вот так приехали! Буш и не подозревал, что отсутствовал так долго. Всегда чувствуешь себя ограбленным, вернувшись и увидев, сколько набежало времени в твое отсутствие. Ибо прошлое - не реальность; это - воспоминания, иллюзия, если угодно. Реально настоящее, настоящее по той системе мимолетного времени, что изобрело человечество себе же во вред.

Выбравшись наконец из кокона-яйца, Буш оглядел себя в зеркало. Среди стерильного окружения он выглядел настоящим бродягой и оборванцем. Он скормил свои мерки автопортному, и через минуту новехонький комбинезон выпрыгнул из недр машины. Буш разделся, взял с решетки-обогревателя чистое полотенце и пошлепал в душ. Какое все-таки блаженство, этот водопад горячих струй! Бушу кстати припомнилась Энн, давно не мытая, затерянная где-то в дальней, давней эпохе, что обратилась в плиту песчаника. Теперь придется привыкать к мысли, что она была лишь одной из точек на линии его жизни - пройденной и полустершейся в памяти. Поскольку нет никакой надежды на то, что он встретит ее снова.

Через четверть часа Буш был вполне готов покинуть комнатку. Он позвонил, и явился служащий - отпереть дверь и, кстати, вручить счет за комнату и услуги. Буш тихо присвистнул, подсчитав количество нулей; но об этом пусть болит голова у других: Институт оплачивал все расходы. Надо бы явиться туда с отчетом - оправданием в том, что не впустую потратил два с половиной года. Но сначала - домой, исполнять сыновний долг. Все что угодно, лишь бы оттянуть щекотливый момент подачи отчета.

Навьючив на спину ранец, он направился к выходу по коридору. По обе стороны его мелькали двери - два бесконечных ряда дверей, за которыми сотни таких, как он, искали спасения в прошлом от настоящего. В фойе, на потолке, расположился один из его группажей. Буш гордился им когда-то; теперь он был ему отвратителен - Борроу превзошел все. Запретив себе смотреть вверх, он вышел на улицу.

- …Такси не желаете, сэр?

- Подарок домашним, сэр, посмотрите!

- Цветы! Цветы! Только что с клумбы!

- Дядь, дай десять центов!

Вот он и дома; уличные крики и шум вернули его к реальности. Казалось, все осталось по-прежнему. Пожалуй, из всего этого вышла бы неплохая картинка для учебника. Итак, слева направо: мальчишка-нищий, затем бродяжка, таксист, торговец-разносчик с лотком игрушек, отгоняющий прочь оборванного малыша. А на заднем плане - чистенькое здание Стартовой Станции, откуда он только что вышел, - инородное тело среди обшарпанных домов и разбитых дорог.

Буш протолкался сквозь толпу и пошел было пешком, затем передумал и вернулся к таксисту - тот скучал и плевал в окно. Буш назвал адрес отца, спросил о цене. Ему тут же ее и назвали.

- Вы в своем уме?! Да на это же всю страну объехать можно!

- Теперь нельзя: цены подскакивали несколько раз, пока вы там мотались по прошлому.

Всегда так. И всегда - правда.

Буш взгромоздился на сиденье, шофер дал газу, и они тронулись.

О небо, какой воздух! Ароматный, густой, насыщенный. Кислородные фильтры - хитроумные штуки, этого у них не отнять; но они начисто выветривают из памяти чудесные ощущения, и каждый раз открываешь их заново. Не только волна запахов, но и целая симфония звуков обрушилась на опьяненного всем этим Буша. Даже самые резкие из них казались в тот момент музыкой. И так отрадно ощущать тепло каждого предмета через его особенную, шероховатую или гладкую, поверхность!

Он сознавал, что, раз попав в прошлое, никуда оттуда не денется и новое Странствие неизбежно. Но невозможность чувствовать мир прошлого всегда угнетала его и заставляла стремиться домой. Вот такой парадокс. И ведь однажды он уже пресытился этим сияющим, грохочущим, осязаемым миром…

Когда эйфория прошла, Буш увидел, что «настоящее» две тысячи девяносто третьего года куда как далеко от совершенства - намного дальше даже, чем теперь прошлое две тысячи девяностого. Но, может, он просто слишком давно здесь не был и мир рептилий стал ему ближе? Глядя на развешанные где попало лозунги, которые он силился понять, Буш подумал, что на самом деле он был чужим и в прошлом, и в настоящем.

Остановка: пришлось пропустить колонну марширующих солдат.

- А что, в городе беспорядки? - осведомился Буш. Шофер ответил туманным жестом.

Буш долго не мог понять, почему улица его детства показалась вдруг уже, мрачнее и пустыннее, чем когда-либо. Не оттого, что окна кое-где были разбиты, кое-где заколочены, а на рассевшемся асфальте прибавилось мусора, - к этой картине он уже привык. Только расплатившись с таксистом и обернувшись к родительскому дому, он понял причину: все деревья перед ним были срублены под корень. В садике перед домом, сколько Буш помнил себя, всегда шелестели раскидистые вишни: Джеймс Буш посадил их, когда только открывал практику. Сейчас они стояли бы в цвету. Плиточная дорожка, по которой Буш шел к крыльцу, могла бы служить отцу вывеской: рассевшиеся замшелые плитки торчали, как гнилушки во рту.

Однако кое-что осталось без изменений. Медная табличка у двери все еще гласила: «Джеймс Буш, Хирург-Стоматолог». Под ней в пластиковом кармашке все так же торчала карточка - почерк матери: «Звоните и Проходите». Когда дела пошли скверно, ей пришлось исполнять обязанности регистратора при отце. Еще одно доказательство того, что время движется по кругу: она и познакомилась впервые с отцом, работая в той же должности. Дернув на себя дверную ручку, Буш просто Прошел Без Звонка.

Прихожая, она же комната ожидания, была пуста. На круглом столике в кучу свалены журналы, стены увешаны всевозможными таблицами и диаграммами.

- Мама! - позвал Буш, скользнув взглядом вверх по лестнице. Голос его гулко отразили стены. Ни ответа, ни движения.

Он хотел крикнуть еще, затем раздумал - постучал в дверь кабинета и вошел.

Отец, Джимми Буш (он же Джеймс Буш, Хирург-Стоматолог), сидел в зубоврачебном кресле, глядя в сад через раскрытое окно. На нем были домашние тапочки, белый халат расстегнут - под ним обнаруживался потасканный свитер. Он медленно обернулся, будто его тяготило любое общество, кроме своего собственного.