Михаил Башкиров - Банный вор Страница 12

Хорошо, что у него сейчас усы. Да и год прошел, целый год… Будь благословен старческий склероз и прочие сопутствующие недуги.

Он вдруг вспомнил свое последнее дело. Интересно, если бы тот угристый мужик с «Жигулями» или та особа с бидоном встретили его сейчас, то узнали бы или нет? А все-таки он тогда чудом выкрутился.

Войдя в моечную, вор обдал скамью горячей водой из таза, оставил веник запариваться и пошел прогреться.

Райское местечко.

Сидя в парной, он почему-то больше думал не о предстоящей работе, а о брошенной повести. И было жалко потерянного времени, и все же хотелось вернуться к ней, проклятой, и добить во что бы то ни стало. Пусть сегодняшняя баня будет разрядкой. На одном идеале далеко не уедешь…

Исхлестав себя веником до одури, вор вышел отдохнуть к своей кабинке. Хотелось курить, а руки сами просились к отмычке.

Тазы на верху кабинок были пятнистые от солнца. Чистый пол искрился лучами.

Даже в бане чувствовалась разыгравшаяся весна.

Курсант уже ушел, и парень с большой сумкой тоже. НО зато две соседние кабинки оказались заняты.

Вор окликнул каргу и, дождавшись, когда, открыв кабинку, она уберется восвояси, закурил и незаметно, привычным движением пальцев заклинил язычок замка.

Будет смеху, если Серега, притащив в очередной раз чтиво, прознает о сегодняшнем рецидивном визите… А может, пока не поздно, рвануть отсюда во все лопатки?.. Зачем зря рисковать, да и гвоздь в качестве отмычки пожет подвести…

Он, прикрыв дверцу, вернулся в парную и там тщательно пытался выбить из себя дурь.

— Трусоват стал, трусоват. Не будешь угонять «Жигули» и шарить по квартирам, — убеждал вор себя шепотом, охаживая крепким веником то грудь, то спину. — Браться надо за то, что по силенкам… Грабитель из тебя никудышный, да и писатель тоже…

После парной вор встал под ледяной душ.

Среди тяжелых скамеек белели тела людей — сквозь струйки воды они походили на ленивых рыб. По силуэтам вор насчитал человек пять, не больше, и, оставив таз на ближней скамье, вышел на сияющий кафель, прошелся вдоль кабинок — и вдруг обнаружил, что он совершенно один. Карга куда-то испарилась.

Он заглянул в моечную — никто не собирался выходить, было слышно, как гудят под кранами тазы да шумит незанятый душ. Вернулся к кабинкам, еще раз огляделся. Только сквозняк шевелил тяжелую гардину перед входом.

Вор быстро достал отмычку, без суеты открыл ближнюю дверцу — и, начав прощупывать карманы, услышал шаги.

— Попался, ворюга! — выкрикнула карга, приступая со шваброй наперевес. — Думал, я тебя, ирода, не узнаю, думал, забыла, как ты курил-курил, а потом — раз — и обчистил того дядечку!..

Рядом с нею наступали, покачиваясь, слесарь с черным разводным ключом и толстый кочегар в порванной закопченной майке.

— Ишь, усы отрастил, изверг! — не унималась карга. — Сейчас за тобой приедут, уже вызвали!..

Вор попятился, бухнулся на сиденье, сдернул чужую рубаху и, прикрываясь ею, понял, что теперь не убежать.

И вдруг вся прошедшая жизнь, как в перевернутом бинокле, отпрянула вдаль, стала маленькой и никому не нужной, и ничего нельзя было поделать, только сожалеть о потерянном и догадываться, что ему так и не написать — ни романа, ни повести, на даже крошечного рассказа…