Юрий Шубин - На Очень Секретных Основаниях - 2 (СИ) Страница 12

— А с вами по-другому нельзя. Чего зря пугать, да выпытывать. Врать-то вы мастаки. Пойдете на передний край. Вас проконтролируют. О результатах вылазки доложат мне. Сами должны понимать…

Кто-то из бойцов загремел коробкой с патронами, но тут же затих.

— В самом деле? А не обманете? Гарантируете, так сказать? Слово офицера? — с осознанием гнева, который бушевал в нем, выспрашивал Дэвид: — А то мы для вас весь город до волжско-донских степей от немецко-фашистских захватчиков в миг зачистим. Приурочив это событие к вашему чаепитию, — это попахивало импульсивным ребячеством, но Дэвид не мог себя остановить. Сохраняя при этом свое нахальное обаяние. — Приспущу штаны и голым задом вперед, так и брошусь в атаку. Делай, как я! И гитлеровцы смутятся моего бесстыдства. Да как драпанут, глаза ладошками прикрывая. Пунцовые от стыда. Бросаясь танками под пулеметы. И ты же нас, по возвращении, следом отведешь за стеночку и шлепнешь. Чтобы себе — Звезду героя на грудь и улицу в свою честь. И школу, где штаны протирал. Бюст в сквере парка. И пенсию генеральско-фельдмаршальскую. И книгу воспоминаний в трех томах: «Не замаравшим ни чести, ни портков посвящается.»

Черноусый держался особняком и напряженно, с сомнением посматривал на Дэвида.

Джульетта продолжала стоять ровно и тревожно.

Спич Дэвида вызвал среди бойцов веселое оживление. Кое кто позволил себе смешки. Только на лице старшего лейтенанта играла неприятная улыбка. Взгляд командира обещал смешливым как мелкие неприятности, так и большие, до непоправимых.

Афанасьев встал. Резкими, короткими движениями поправил форму, подошел совсем близко к Дэвиду и придавив взглядом, произнес:

— Настрой боевой, как я посмотрю. Видимо здорово тебя прижало, раз так заговорил, — голос командира принял угрожающе ледяной тон. — Вижу, ты большой шутник. Хохмач и балагур. Надеюсь, ты так же храбр, как и разговорчив. Только я своих решений, весельчак, не меняю.

— А я и не выпрашиваю, — огрызнулся Дэвид, не отводя взгляда. — Только мы с моей девушкой вместе пойдем. Наши судьбы одной веревочкой повязаны, — сейчас он был как камень. А камень сломить невозможно.

Джульетта побледнела, осунулась, но не раскисла. Сразу же взяла Дэвида за руку, поставив кружку на пол, и тесно к нему прижалась, совершенно серьезно кивнув. Тем самым подтверждая слова агента времени.

— Одежонку хоть какую дайте, — попросил Дэвид, глядя поверх девичьей макушки: — Ведь, не ровен час, мы и до атаки не доживем. Околеем.

— Подберите им теплую одежду и обувку, — изменившимся тоном распорядился Афанасьев.

— Сейчас все будет, — на одесский манер ответил командиру старшина и чуть прихрамывая, вышел из комнаты.

Спустя минут пятнадцать наша поднадзорная команда уже примеряла доставленные старшиной «обновки». Павлов отвел их в тихий закуток подвала, где было слышно, как связист бранился в телефонную трубку. Сержант встал поодаль, едва слышно беседуя о чем-то с сухопарым автоматчиком.

Линялые гимнастерки и галифе были выстираны. Но даже обмундирование самого маленького размера оказалось Джульетте великовато. Надевая гимнастерку прямо поверх ее прежней одежды, девушка обнаружила на драных нитях тканевой основы круглые дырочки, с коричневым окрасом вокруг не заштопанных отверстий.

Старшина принес им стреляное обмундирование. Снятое с убитых. Которое постирали, но не зашили.

«Хуже и быть не могло.»

Дэвид сел с Джульеттой рядом и дал ей поплакать вволю.

Черноусый отказался переодеваться. Оставшись в штатском.

Женщина, что стирала белье, отдала девушке теплый клетчатый платок и сапожки из фетра, знавшие и лучшие дни. По настоятельной просьбе Дэвида, Джульетта вернула уроборос обратно себе на руку. Агент времени заслонил девушку, чтобы посторонние не заметили их странных манипуляций. Во время переодеваний, это казалось вполне уместно. Дэвид туго запеленал ноги профессорской дочки в портянки. Кое как ей подобрали фуфайку покороче и подогнули рукава. Но кеды Джульетта спрятала, заткнув за пояс штанов.

Шинелька, доставшаяся Дэвиду, была где-то порыжевшая и даже с подпалинами. Но это было неважно. Главное — она не стесняла движения и грела. Менять кроссовки на сапоги он не стал. Ограничившись тем, что подмотал на носки теплые портянки. Не только потому, что там, под стелькой, он спрятал удостоверение. (Его можно было и переложить.) Просто, необношенная обувь могла быстро натереть и подвести в предстоящем бою в первую очередь.

Шапки им достались без видимых следов крови. И Дэвид с Джульеттой сразу опустили уши.

Прикладом автомата сержант Павлов отодвинул на потолке фанерный щит, прикрывавший дыру. По приставной лестнице он погнал поднадзорную команду на верх. Когда подошла очередь Дэвида, шедшего последним, Павлов его приостановил…

Порой, как сейчас, в сержанте Павлове пробивался идеалист, деликатный к внутреннему миру другого человека. Эти двое ему понравились какой-то соей потусторонней необычайностью. В них жила тайна особого свойства. От них веяло взаимо проницаемой, редкой убежденностью в чем-то, совершенно неведомом ему, пережившим многое, и потому неподвластным младшему командиру, уже привыкшему управлять чужими судьбами. Определяя людей с первого взгляда, в этом случае ему было над чем подумать. Трудно выносимый самострел собственного нравственного ядра, которым сержант Павлов, как хороший солдат, занимался на войне ежедневно, время от времени требовал от него благородных проявлений.

… Павлов едва слышно прошептал Дэвиду, доверительно понизив голос:

— Один за двоих воевать будешь, раз берешь ее с собой. Сознаешь нагрузку и ответственность?

Дэвид был тронут. У него даже ком подкатил к горлу:

— Самому тебе не догадаться… А мне — не объяснить… Поэтому, прими — как есть. Но мне без нее все варианты в жизни на будущее закрыты.

Эти люди не успели узнать друг друга получше, хотя потенциал к этому был. Разведчик выслушал его молча, плотно сжав губы. Павлов ощутил пафос, каким Дэвид наполнил свою речь. Он принял слова Дэвида за выражение больной любви собственника и большого эгоиста. И поэтому не смог согласиться с желанием этого странного, но приятного ему человека, тащить девушку на верную погибель. Старший разведгруппы решил лично приглядывать за этой парочкой. И, в случае чего, спасти, если будет возможность, хотя бы ее.

Трое поднадзорных, под присмотром сержанта Павлова, оказались на первом этаже. Следы пожаров отпечатались на кирпичной кладке, изглоданной осколками. Наружная дверь, ведущая в подъезд, была забаррикадирована сундуками и заложена ящиками, наполненными землей. Станковый пулемет, с заправленной лентой и коробки с патронами, стояли на занесенном кирпичной пылью полу и прикрывали вход. С выражением усталой отрешенности на лицах, рядом на корточках сидел, слегка застывший, пулеметный расчет. Несмотря на мороз, готовый задать перцу всякому, кто только посмеет сунуться.