Сергей Булыга - Шпоры на босу ногу Страница 12

Артикул шестой

Вероотступник

На поляне горели костры, у костров сидели мужики. Чуть поодаль виднелись землянки. При виде пленных кое-кто из мужиков поднялся посмотреть. Тогда старший в отряде - его звали Тит - строго оглянулся на солдат, расправил плечи и приказал: - Ну, веселей! Однако пленные от этой команды смешались еще больше и вконец сломали строй. А зря: за ними внимательно наблюдал человек, во власти которого было решать - казнить или миловать. Таковым всесильным человеком был деревенский староста Игорка или, что будет точнее, Егорка Бухматый. Староста, костистый и не Старый еще мужик, сидел на трофейном барабане и постукивал кнутовищем по валенку. На плечах у него был накинут щегольский, расшитый узорами кожушок. За спиной у Егорки стояли двое мужиков с короткими кирасирскими ружьями наперевес. Пленных остановили поодаль. Увели лошадей, укатили карету. Пленные молчали. Тогда Егорка важно почесал за ухом, подмигнул Мадам и спросил: - Откудова, Тит? - Из Пышач. - Ну и как там? Вместо ответа Тит неопределенно пожал плечами. - Дядька Егор, я видела! - выбежала вперед злополучная девочка. - Как наскочили, как наскочили! Забор повалили, сено растащили. Потом... - И девочка замолчала, вспоминая. - Горит деревня? - спросил Бухматый. Партизаны посмотрели в сторону деревни - не видать ли зарева? Но нет, горизонт был спокоен. Только где-то далеко не смолкала кононада. - Мельчает француз, торопится, - заключил староста.- Так сено, говоришь, растащили? - обратился он к Дювалю, нисколько не заботясь о том, поймет тот его или нет. Сержант молчал, и староста все так же беззлобно продолжил: - Нам такие гости не нужны. Нам и без вас мало радости. Веревку! Подали веревку. И Тит, тут же, перед старостой, принялся вязать удавку. Мужики, разглядывая пленных, вполголоса о чем-то переговаривались. Сержант оглянулся на Мадам. - Простите,- сказал Дюваль, - но я не думал, что все решится так быстро. Мадам не отвечала. Она как завороженная наблюдала за тем, как Тит пробовал петлю на крепость. Убедившись, что веревка не подведет, Тит шагнул к сержанту и хотел было примериться... но тут Дюваль резко оттолкнул его руку и возмущенно воскликнул: - Нет, нет! Я протестую! - И, взяв себя в руки, спокойно Добавил: - Я требую справедливости. Насмешливо щурясь, Егорка слушал сержанта и словно понимал его. Сержант, ободренный этим, продолжал: - Вешают только разбойников и дезертиров,- и он опять оттолкнул от себя веревку.- А честные солдаты достойны расстрела. Егорка добродушно рассмеялся. - Егор Апанасыч! - напомнил Тит, распрямляя петлю поудобнее. Егор отмахнулся - мол, подождешь - и с интересом посмотрел на сержанта. Егору было любопытно: обычно пленный падал на колени, умолял, иные ползали, кричали - а этот явно оскорблен! Выкрикивает что-то, машет руками и - глянь ты! - как будто нажимает на невидимый курок. Грозит, наверное. А если так... Егор потянулся к поясу и вытащил трофейный седельный пистолет. Мадам тихо вскрикнула, а сержант успокоился и улыбнувшись сказал: - Благодарю вас, месье. Егор благосклонно кивнул и аккуратно взвел курок. Дюваль, чтобы не думать о близкой смерти, стал с интересом рассматривать пистолет. Прекрасный пистолет, он стрелял из такого... Однако только думать - этого мало, тут нужно говорить, говорить без умолку! Бухматый поднял пистолет, а сержант торопливо сказал: - Отменная игрушка! Я, помнится, точно такой же подарил одному славному малому, его звали Матес Шилян. Бухматый растерялся. - Шилян? - переспросил он недоверчиво. - Шилян, Матес,- подтвердил Дюваль. Староста невольно опустил пистолет и оглянулся на мужиков. Тит выступил вперед. Сержант, увидев в руках у него веревку, брезгливо отвернулся - да, видно, судьба!.. Но в это-время Бухматый строго спросил: - Где Трахимка? Среди партизан прошло движение, ]л к командиру вытолкнули Трахимку худого и белобрысого мальчишку в длинном не по росту армяке. Трахимка нерешительно потоптался на месте, а потом сказал: - Говорите, я слушаю вас, господин сержант. Сержант от неожиданности вздрогнул и не сразу спросил: - Мальчик, откуда ты знаешь французский? - От французских солдат. Говорите. Сержант сказал: - Веревка - это нечестно. Вы нарушаете законы -войны. Меня, как солдата, должны расстрелять. Я готов. Трахимка перевел. Бухматый нахмурился и ничего не сказал. Тогда Трахимка спросил: - Откуда ты знаешь Мацея Шиляна? - Мы вместе воевали,- сухо пояснил Дюваль и напомнил: - Я требую справедливости. Трахимка перевел, и Бухматый надолго задумался. История Шиляна была ему хорошо знакома. Когда пришли французы, и крестьянам надоело ждать обещанной воли, тогда дьяков сын Мацейка Шилян сказал: указ-де написан, да шляхта его придержала, бей шляхту! И били долго, и сгорело много маентков. Было это в июле, крестьяне штурмовали помещичьи усадьбы вместе с французами - не то добровольцами, не то мародерами. Но вскоре Великая Армия ушла на восток, белорусские губернии были заняты прусаками генерала Граверта, и жандармские команды Великого Княжества Литовского начали карательные выступления против непокорных. Мацей Шилян был схвачен, осужден "до горла" и повешен. По деревням читали указ, требовавший, как и впредь, "отправлять предписанные дворовые повинности". Бухматого тогда не взяли; Бухматый до нашествия был мельником, а потому знался с нечистой силой... И вот теперь Бухматый сидел и думал. Придумав, он поднял .голову и сказал: - Да, сено они растащили. Но ведь скотину кормить нужно? Мужики согласно закивали. - Солдатский конь, он тоже скотиной является,- вслух рассуждал Бухматый.И если дальше глядеть, так солдаты те же мужики, над ними тоже своя шляхта есть. Партизаны и с этим согласились. Тогда Егорка решил окончательно: - Мацейка Шилян хорошим человеком был. А этот, - Бухматый посмотрел на сержанта. - Этот... коня кормил, а сам, небось, голодный. Думайте, мужики, думайте! А если что, так и завтра повесить не поздно. Мужики не стали спорить - согласно молчали. А высокий и сутулый как коса партизан подошел к пленным и пригласил: - Филес, филес! Проходи! Каша! Тепло - вот как! - Водка? - оживился Курт и первым пошел к огню. За ним потянулись и остальные. У костра Егорки остались лишь Дюваль да Мадам. Когда им подали по котелку с кашей, то особого приглашения не потребовалось. Мужики смотрели на голодных пленников и качали головами - да, голод дело невеселое. (Далее Иван Петрович без каких-либо объяснений вымарал едва ли не страницу, однако я позволю себе восстановить написанное.- С. К.) А Бухматый, ни к кому не обращаясь, вдруг сказал: - Твое счастье, коза, что царь в силу вошел. А не то висеть бы тебе на осине. Ей-бо! Вот сидишь себе, кашу мою глящешь, а помнишь? Мадам мельком глянула на Егорку, но ничего не сказала. А тот недобро улыбнулся и продолжал: - Всех бы вас повесить, да руки мои коротки. Вот, плохо живем, в лесу, голодно, холодно. Зато вольные! Кончается воля... Ты думаешь, одни французы мерзнут! А мы что, медведи, что ли?! Обманул Наполеон, и Алексашка обманет. Дураки мужики, выслуживаются! Думают, волю им выпишут... Нет, врет государь и не краснеет. Но не все дураки, нет, не все! Мне бы для начала хоть два уезда поднять, а там никакой Кутузов, никакой Наполеон не остановит! Что, скажешь, отечество продал? А у меня свое отечество; без вас, панов, и без французов! Мадам перестала есть и посмотрела на Бухматого. Тот добродушно улыбнулся и сказал: - А я тебя с прошлого года запомнил. Ты у наших панов на троицу гостевала. А теперь негде будет плясать: Егор Апанасыч все начисто сжег! И снова Мадам ничего не ответила. (Далее наш любезный майор оставил текст в сохранности.- С. К.) Бухматый недобро прищурился и добавил: - Ладно, пока что...- подумал и спросил: - Что он там про Мацея? Спроси, интересно мне. Мадам хотела сделать вид, что ничего не понимает, однако не решилась и перевела вопрос, добавив: - Быть может, ваш ответ принесет нам свободу. Сержант нахмурился. Он понимал, что попал в глупейшее положение. Вот сидит перед ним бородатый дикарь и ждет, что пленник начнет лебезить и выставлять себя в лучшем свете, лишь бы остаться в живых. Дикарь небось считает, что Дюваль кривил душой, требуя расстрела, и вспомнил про Шиляна единственно ради спасения собственной шкуры. Эх, был бы он здесь один, а то ведь с ним солдаты да еще и Мадам - хоть шпионка, а все же... Но ничего, он попробует. И сержант заговорил: - К моему величайшему сожалению, я с ним не знаком. Про Шиляна мне рассказывали мои солдаты, так как именно они сражались под его началом, а я здесь ни при чем. Мадам внимательно посмотрела сержанту прямо в глаза - тот даже не моргнул,- потом покосилась, нет ли рядом Трахимки, и перевела: - Сержант говорит, что они вместе сожгли два поместья неподалеку от Орши, а потом войска двинулись дальше, и они больше не виделись. - Это что, пана Синькевича, что ли? - спросил Бухматый. Мадам перевела: - Вам не верят, сержант. Вас видели при взятии маентка пана Синькевича. Сержант вздохнул. Ну что ж, видели так видели. И он сказал: - Да, это правда. Однако же теперь я очень сожалею о содеянном. Шилян был подданным русского царя, так что, помогая ему, я невольно потворствовал неприятелю. Сержанту было обидно, что его уличили во лжи. Ложь - последнее дело. Ему хотелось, чтоб разговор скорей закончился, чтоб все решилось скорее пусть отведут, расстреляют... Нервы, нервы ни к черту! - подумал Дюваль, а может, даже и высказал вслух... Мадам перевела: - Да вы правы. При взятии маентка сержант был ранен в руку, но пуля, не задев кости, прошла навылет, и рана быстро зажила. Бухматый недоверчиво посмотрел на сержанта и сказал: - А ты не врешь? - Он говорит, что вы храбрый солдат,- перевела Мадам. Сержант улыбнулся. Дикарь ему определенно нравился. Дикарь его понимает! Знает, что нельзя сержанту иначе, нельзя! Тут лучше пулю в лоб, нежели вилять и выпрашивать. А что было, то было. Горели .поместья, стреляли из окон, однажды даже зацепили, но легко, навылет... Зачем он это делал? Он сражался! У них в Бордо тоже было такое - жгли, стреляли, волокли на фонарь - давно это было, забылось, а матушка помнит. Отца - того не зацепило, а прямо в грудь... И сержант признался: - Да, я сражался вместе с Матео, он был веселый человек, а я... Мне приказали, я ушел. Только не думайте, будто я ищу снисхождения; нет ничего хуже снисхождения к солдату. По вашим законам меня должны расстрелять, и я готов, а Матео здесь ни при чем. Мадам смешалась, не зная, как перевести. - Давайте я, - послышалось у нее за спиной. Мадам обернулась - позади нее стоял Трахимка. Мадам покачала головой. Трахимка угрюмо сказал: - У вас не так получается,- помолчал немного и перевел слово в слово. Выслушав Трахимку, Бухматый некоторое время молчал, а потом, так ничего и не сказав, встал и ушел в темноту. - Строгий у нас Егорий,-- задумчиво сказал Тит. - Не приведи господь, если в силу войдет. Всех перешерстит. И у костра надолго замолчали. У соседнего костра тоже молчали. Там все давно уже поели и теперь ждали маленького щуплого мужичонку, который все никак не мог справиться с кашей. Но вот и мужичонка отставил котелок, достал из-под себя бутыль и взялся разливать по кружкам. Мужики принимали, глотали и согревались. Дойдя до себя, мужичонка налил до краев... однако сам пить не стал, а протянул угощение Сайду. Тот молча отказался. Сидел на снегу, дрожал от холода... и не брал! Мужики пораженно молчали. - Ну, что я говорил?! - обрадовался щуплый.- Гля еще! - И вновь предложил. И вновь - на этот раз куда решительней - мамелюк отказался от водки. Мужики с интересом посмотрели на щуплого - что скажет, чем объяснит. - Вера! - сказал им щуплый.- Нельзя по закону. Мужики сомневались, пожимали плечами. А щуплый не унимался: - Я и сам раньше не верил, думал, неправда. А после раз, второй глянул... И точно! Вера такая,- подумал, признался: - Вот бы мне такую же веру сыскать! - И, поморщившись, выпил до дна. Вокруг засмеялись. А солнце тем временем уже опускалось за деревья. Отставив пустой котелок, Сайд жестом поблагодарил щуплого за угощение, отошел от костра и, повернувшись лицом к Мекке, пал на колени и зашептал: - Бисмоллую Рахману Рахим, Авзу Биллаю шайтану раджим... И красная куртка согбенного мамелюка горела на белом снегу. А Франц как ни в чем не бывало сидел у третьего костра и наигрывал грустный, очень многим знакомый мотивчик. Ему было тепло и сытно, отчего глаза сами собою слипались, а флейта фальшивила пуще обычного. Рядом с Францем сидел Чико и вторил флейте на донышке пустого котелка. Стучать по котелку и в то же время не моргая смотреть на огонь - воз можно, глупое занятие, однако... - Самого Наполеона барабанщик,- глубокомысленно заметил Тит, стоявший неподалеку с удавкой через плечо. В удавке темнела вязанка дров. А еще дальше, у самых землянок, Гаспар, подвязав себе холстинку наподобие салфетки, подбирался "козьей ножкой" к больному зубу того самого старика, который днем наотрез отказался от фальшивых ассигнаций. Пришел-таки дед, хотел на врагов посмотреть, и на тебе - попал на лекаря. - Полегше, полегше! --просился старик.- Куда-а-а?! - и попытался вырваться... Да только Курт и Хосе не пустили. Старик рассерженно сплюнул, недобро покосился на солдат... А Гаспар уже показывал вырванный зуб обступившим его любопытным. - Ловок, черт! - было их общее мнение. Да только аптекарь не слушал похвал. Истосковавшись по привычной работе, он тщательно вытирал "козью ножку" не очень-то чистым носовым платком и объяснял стоявшему рядом Трахимке: - И еще скажи ему: пусть возьмет гвоздь из старой подковы, сделает из него кольцо и носит; если болит правый зуб, то на правой, а левый - на левой руке. Ну а чтоб зубы совсем не болели, нужно всегда обуваться и разуваться с левой ноги. Запомнил? - Запомнил. - Ну, смотри, не перепутай,- и Гаспар убрал "козью ножку" за пазуху. И в это время на поляне показался верховой. И хоть был он в потертом кожухе, но выправка у него была отменная; Дюваль это сразу отметил. И не ошибся: когда незнакомец спрыгнул с лошади, кожух распахнулся, и под ним показался офицерский мундир. Единственно, что смутило сержанта, так это то, что поверх мундира на груди у приехавшего поблескивало несколько не то иконок, не то амулетов. Уж не капеллан ли? Заметив недоумение сержанта, Мадам шепотом пояснила: - Это русский ротмистр. А образа у него на груди для того, чтоб не приняли за неприятеля. Партизаны не очень-то разбираются в мундирах. Ротмистр мельком глянул на пленных и подошел к старосте. - Егор Афанасьевич, срочное дело, надо помочь... И они отошли в темноту. - Сержант! -окликнула Мадам. Сержант не слышал. Он как гончая, почуявшая дичь, следил за ротмистром и командиром партизан, которые ходили по лагерю и отдавали приказания. - Сержант! - повторила Мадам. - Молчите! Сержант, конечно же, был крайне невежлив, однако... Он видел, как партизаны вдруг стали спешно собираться в дорогу, а два их отряда, примерно по взводу каждый, уже выходили из лагеря и направлялись туда, откуда днем доносилась стрельба. Так партизаны уходят, Пленных... с пленными много мороки, так что нужно решаться - да или нет... Конечно, да! Сержант поднялся, отряхнул с мундира снег и посмотрел по сторонам. До лошадей было шагов пятьдесят. Лошадей уже не охраняют. Конечно, будет много пальбы и мало надежды, однако... Сержант, завидев Чико, сделал ему знак, и тот поспешно подошел к командиру. - Где наше оружие? - спросил сержант. - В карете. Я...- тут Чико замолчал и красноречиво посмотрел сержанту за спину. Дюваль обернулся - к ним подходили Тит, Трахимка и ещё с десяток вооруженных мужиков. Сержант беззвучно чертыхнулся и опустил глаза - эх, не успели!..