Генри Олди - Призраки Ойкумены Страница 13

– Полчаса? Мне хватит.

Еще одна улыбка. Почему он нервничает, когда эта женщина улыбается?

– Боюсь, я не в настроении. Жизнь маэстро Дильгоа была насыщена событиями, а моя жалкая память…

– Речь пойдет не о вашем учителе.

– Тогда о ком же?

– О вас, дон Диего.

Нет, обреченно понял Диего. Я попал, как кур в ощип. Меня выпотрошат, сварят и съедят без соли. И тут до маэстро дошло – с возмутительным опозданием! – что сказала помпилианка.

– Обо мне?

– Вы удивлены?

– Это мягко сказано. Я потрясен.

– Может, пригласите даму в беседку? Или вас, дон Диего, следует обсуждать на свежем воздухе? Посреди дорожки?!

– Да, конечно! Прошу вас…

Будь ты проклята, вежливость! Будьте прокляты, манеры! Ну почему он не в состоянии раскланяться и уйти?! Я выбит из колеи, сказал себе маэстро. Я – труп, поднятый из могилы. Но, сказать по чести, в том нет вины доньи Эрлии. Она просто…

Просто – что?

В беседке, густо увитой плющом, правили бал пурпур и зелень. Лучи солнца кололи завесу смешными пажескими шпажками. Подсвеченные здесь и там, листья превращались в витражи окон собора Святого Выбора. Маэстро дождался, пока донья Эрлия присядет на круговую скамейку, разомкнутую прорехой входа, и сел напротив. Их разделяло полтора шага – вынужденная близость в Эскалоне послужила бы темой для сплетников.

– Я связалась с Октубераном. Руководство академии фехтования предлагает вам место тренера. Высшая ставка, жилье, социальные льготы. В перспективе, если вы изъявите желание – гражданство. Контракт я переслала на ваш уником час назад. Ну же? Вы не расцелуете добрую вестницу?!

Диего слышал слова. Они складывались во фразы. Маэстро даже улавливал общий смысл. Ему предлагали рай. Рай его не интересовал. Что за рай, если душа Карни до сих пор летит на Хиззац, чтобы встретиться со своим ястребом? Ястреб удрал, облез, сложил крылья; ястреб сидит на жердочке, кушает с чужой руки и не чирикает. А Карни все летит на Хиззац, и так – до Страшного суда…

– Вы не рады?

– Я рад.

– Вы согласны?

– Нет.

– Кто иной кинулся бы мне ноги целовать, дон Диего! Кто иной, но только не вы. Вы горды и независимы. Хорошо, попробуем еще раз.

Беги, подсказывало чутье. Беги, дурачина! Маэстро сидел, как прибитый к скамейке. Бежать от женщины? От слабой безоружной женщины? Всего лишь потому, что вдоль хребта шныряют стаи колких мурашек, а волосы на затылке встают дыбом, как шерсть на загривке волка, почуявшего опасность?!

– Полчаса, – напомнил он. – Я ограничен во времени.

– Один вопрос, дон Диего. Один простой, хотя болезненный вопрос. Вам известно, кто убил Энкарну де Кастельбро?

Маэстро молчал.

– Известно, – кивнула донья Эрлия.

Помпилианка изменилась: милосердная принцесса обернулась беспощадной королевой. В истории Эскалоны такие метаморфозы случались с завидной регулярностью. Здесь не Эскалона, но история везде одинакова. Главное, взобраться на трон.

– Отлично известно. Вы не умеете врать, дон Диего. Даже молчанием вы не умеете врать. Вы знаете убийцу, и вы хотите отомстить. У вас больше не осталось желаний. Выгорели, пошли прахом. Месть – последнее, что осталось. Иначе вы давно бы покончили с собой.

Сейчас она предложит мне помощь, подумал Диего. Помощь в мести. Какой сюжет! Отец бы плясал от радости, приди ему в голову эдакая коллизия. Она приведет дона Фернана на веревочке и подержит, пока я стану колоть врага рапирой. Конечно же, подержит, иначе я могу и не справиться. Как я догадался, что она собирается помочь мне? Откуда эта уверенность? Неужели Джессика права, и я – латентный телепат?!

– Вы солгали мне, – сказал он. – Вы не журналистка.

– Нет, – согласилась донья Эрлия. – Если мы говорим начистоту, как взрослые люди: нет, я не журналистка. У меня есть связи в определенных кругах. Месть – блюдо, которое…

– …надо есть холодным, – кивнул Диего.

– Скажем иначе: которое могут для вас приготовить. У нас превосходные повара.

Еще вчера маэстро ухватился бы за такой шанс, как пьяница – за протянутую ему бутылку. Ухватился и даже не спросил бы, что потребуют от него взамен.

– Что умеют готовить ваши повара, донья Эрлия?

– Все.

– Выстрел из-за угла? Нож в спину?

– Вас устроят эти варианты?

– Вряд ли. Мое обучение у лучших специалистов?

– Это можно организовать.

– Секретные методики?

– Допустим.

– Новые руки?

– Если понадобится. Я слышала в вашем голосе иронию? Напрасно, дон Диего. Вы не представляете, на что способна медицина Великой Помпилии!

– Увы, представляю. Приживутся, как миленькие…

– Вы согласны?

– Спасибо, донья Эрлия. Вы слишком добры ко мне.

– Это значит «да»?

– Это значит, что ваше предложение меня не интересует.

– Я знаю, – женщина явно рассчитывала на другой ответ, – вы не ожидали подобного оборота дел. Вам надо собраться с мыслями, взвесить «за» и «против». Не торопитесь с отказом, дон Диего! На Октуберане…

– Нет, – сказал маэстро.

И встал, давая понять: разговор окончен.

Лигр повернул голову.

Взглянув янтарным глазом на малыша, деловито обживавшего могучую спину хищника, зверь зевнул во всю пасть. Мамаша за соседним столиком ахнула от ужаса, а сын – бутуз лет четырех – завороженно, как кролик на удава, уставился в пышущую жаром глотку зверя. Внутри пасти мальчишка, пожалуй, уместился бы целиком, свернись он калачиком. Мелкий храбрец вознамерился проверить эту грандиозную идею – и с решимостью Генерала Ойкумены сунулся вперед. Окрик матери запоздал, но лигр захлопнул пасть перед носом обиженного ребенка и отвернулся. В отместку мальчишка принялся теребить зверя за уши.

Зверь не реагировал.

Голиаф был модифицированным гибридом, рожденным тигрицей Лалит от льва Кирана. Так значилось в его паспорте. Еще там значились четыре с половиной метра в длину, не считая хвоста, и шестьсот семьдесят килограммов веса. «Шестьсот кило лени и семьдесят кило добродушия,» – шутил Давид Штильнер, когда трепал любимца за холку и чесал под нижней челюстью. Ласка требовала от Давида изрядных мышечных усилий, но дело того стоило. Счастливый Голиаф блаженно жмурился, и его огромная морда расплывалась в ширину до совершенно неприличных размеров. С мимикой у Голиафа все было в порядке. И с аппетитом тоже.

И с сертификатом безопасности.

«Разрешен выгул в публичных местах без поводка, намордника и других средств контроля. Разрешен провоз всеми видами транспорта. Радиус свободного перемещения – до ста метров от хозяина. Неагрессивен, опасности для людей и животных не представляет,» – значилось в сертификате Голиафа. Плюс выписки из заключений экспертов, результаты тестов и прочая, прочая, прочая. Голиаф не мог навредить человеку даже случайно, чем без зазрения совести пользовалась вся малышня в пределах досягаемости.

Для родителей-перестраховщиков в паспорте стояла отметка: «модифицированный». А не доверяете, так дайте чаду по заднице и заберите, если сумеете.

Эзра Дахан подозревал, что среди параметров модификации лигра прячутся весьма любопытные пункты. Размерами и послушанием таланты Голиафа не исчерпывались. Вероятность – восемьдесят два с половиной процента. Но расспрашивать об этом Давида тренер считал неэтичным.

Захочет – сам расскажет.

– …закончился? Вот засада! – огорчился Давид, узнав, что опоздал на бой сестры с бергландцем. На Китту он прилетел два часа назад и, взяв аэротакси, сразу помчался в «Тафари». Сестра на вызов не отвечала; у Джессики имелась уважительная причина – поединок с Рудольфом Шильдкнехтом. Давид позвонил еще раз, из снятого номера; получив отказ, набрал мар Дахана. «С Джессикой все в порядке, – заверил тренер, – она сейчас в ду́ше. Приезжайте в кафе «Камбамбе», мар Штильнер, я там буду обедать…»

Давид просил, требовал, умолял, чтобы мар Дахан был с ним на «ты», но старый тренер предпочитал держать дистанцию.

– Есть запись, мар Штильнер. Бой, как минимум, зрелищный.

– Вечером гляну, – воспрял Давид. – А когда у нее следующий?

– В семнадцать тридцать.

– Отлично! Еще куча времени…

Звякнула линия доставки. Из стола выехал заказ: дымящаяся тарелка с харирой. Суп-лапша с бараниной, обильно сдобренный черным перцем и зирой, иному обещал изжогу на неделю вперед. Но Давиду от отца достались титановый желудок и печень-аннигилятор. Сестра в смысле диеты вела себя куда осторожней брата. За харирой возникли плошки с салатами-кемейя, финиковый хлеб и запотевший бокал светлого пива. Голиаф шумно втянул носом воздух и облизнулся. Пантомиму лигр устроил для порядку: зверь был сыт.

– Макс, оставь монстра в покое!

– Не-е!

– Это тебе не игрушка!