Роман Глушков - Аварийная команда Страница 13

– Это что за шутки?! Да как же, мать его, такое может быть?! А если бы мне руку оттяпало нахрен?! Или вообще пополам перерезало!.. А куда поезд-то подевался?! Они там что, просто взяли да уехали?! И не заметили, что случилось?!

Иных приличных и связных реплик в шквале непечатной брани я не разобрал. Судя по всему, произошла какая-то авария, а этот возмущенный гражданин в ней едва не пострадал. Но что бы там ни стряслось, его крики наконец-то оживили наш вагон, странные пассажиры и проводник которого проигнорировали давеча мордобой и стрельбу, но на отборную матерщину отреагировали довольно-таки живо.

Однако, как выяснилось, никакой странности здесь не было. Просто до этого я пытался глядеть на ситуацию здраво, а она оказалась начисто лишена логики…

Первым передо мной нарисовался разозленный дядя Пантелей. Выглянув в коридор и заметив меня, проводник тут же решительной походкой направился в моем направлении. Он просто кипел от возмущения, но уподобляться крикуну, что блажил где-то под окнами, интеллигентный Иваныч не стал.

– Вы что себе позволяете, молодые люди? – уперев руки в боки, осведомился дядя Пантелей. Очи его сверкали таким негодованием, что, казалось, начни я пререкаться, и проводник сразу же отвесит мне пощечину. – Что это за пьяный дебош в общественном месте! Кто из вас стрелял? А ну сознавайтесь, а иначе милицию вызову! И не вздумайте отпираться – я отлично знаю, что вы за публика!

Вряд ли, конечно, он знал, на кого мы работаем, но догадаться о нашей профессии по замашкам моих товарищей Иваныч мог. И хоть в последние годы под чутким присмотром Лингвиста Тюнер и Кадило избавились от многих вызывающих манер, что были свойственны малолетней шпане, нежели серьезным взрослым людям, в речи напарников то и дело проскакивали прежние жаргонные словечки. Ничего не попишешь, наследие бурной молодости. Такое же, как переломанные носы, шрамы на кулаках и сотрясенные – благо хоть не окончательно – мозги.

– Это я стрелял, дядя Пантелей, – сознался я, не видя смысла отрицать очевидное. – Какой-то человек напал на меня ночью, когда я спал. Мне пришлось защищаться, но никто не пострадал, так что успокойтесь. Не надо никакой милиции. Не волнуйтесь, мы возместим вам весь ущерб.

Проводник недоверчиво прищурился, заглянул в купе, после чего с откровенной издевкой поинтересовался:

– Ну и куда подевался этот ваш злодей?

– Сбежал, пока я валялся без сознания, – ответил я. – Он двинул меня чем-то по темечку, и я отрубился. А когда очнулся, этот бандюга уже исчез.

– И у вас хватает наглости врать мне прямо в глаза! – укоризненно покачал головой Пантелей Иваныч. – Как же так ваш злодей умудрился прошмыгнуть незаметно мимо меня? Я лично запер четверть часа назад тамбурные двери!

– Четверть часа назад? Ха! – победоносно усмехнулся я. – Ваши двери стояли нараспашку всю ночь, а теперь вы удивляетесь, куда подевался человек, с которым мы дрались! Ну вы даете, Пантелей Иванович! У вас что, так заведено – запирать тамбур только перед рассветом, чтобы ночью по вагону шастали все, кому не лень?

– Что значит «перед рассветом»?! Да вы своем уме? – От негодования дядю Пантелея аж затрясло. – Я еще не выяснял, что за светопреставление творится на улице и почему мы стоим, но сейчас, смею вам доложить, только двадцать минут двенадцатого! Вы устроили драку каких-то пять минут назад! С кем – понятия не имею. Возможно, у вас белая горячка и вы учинили погром в одиночку, а потом и вовсе утратили чувство реальности!.. Вы правы: милицию мы вызывать не будем. Вызовем-ка лучше врача!..

В то время, пока мы препирались, в вагонном коридоре один за другим появлялись любопытные пассажиры. Было их немного – помимо меня, всего трое. Оно и понятно: на этом, не слишком протяженном железнодорожном направлении многие путешественники предпочитали экономить и ездить в простых купейных вагонах. Такой «спальник», как наш, имелся в составе поезда всего один и был прицеплен в самом хвосте поезда. Словно бы в наказание за нашу гордыню и нежелание хотя бы ненадолго уравнять себя в правах с остальными, не столь привередливыми гражданами.

Первой покинула купе та самая благородная дама, для которой кульминация нашей с Рипом разборки должна была стать сущим кошмаром. Попробуй тут засни, когда по соседству гремит война! Но, на мое удивление, дама выглядела совершенно спокойной. Невысокая – на голову ниже меня, – одетая в расшитый драконами китайский халат, женщина моих лет. На вид вполне себе ничего: ладная фигурка, тонкая талия, миловидное лицо, в котором присутствовали едва уловимые восточные черты; стянутые в пучок черные волосы до плеч; ухоженная загорелая кожа, большие карие глаза… Правда, взор чересчур надменен и колюч, ну да ведь у каждого из нас есть недостатки. Неудивительно, что дядя Пантелей дал моей соседке такую высокую оценку: люди голубых кровей различают друг друга с первого взгляда; как говорится, рыбак рыбака видит издалека… В руке у пассажирки была пачка дорогих сигарет и зажигалка. Видимо, дамочка проснулась и собралась закурить – в ее купе, как и в нашем, это дозволялось. Но когда она расслышала, как в коридоре проводник распекает дебошира-соседа, не вытерпела и решила присутствовать при свершении правосудия. А не исключено, что и выступить на стороне Пантелея Ивановича.

Следом за ледышкой-брюнеткой в коридоре появился нескладный парень лет двадцати. Худосочный, в левом ухе и ноздре по серьге, во рту жвачка, волосы выкрашены в вызывающий зеленый цвет. Наряд парня состоял из кичливой оранжевой толстовки, коротких – чуть ниже колен – модных спортивных штанов и кед. Во времена моей молодости о таких типах было принято говорить: неформал. Как называли эту категорию молодежи сегодня, я понятия не имел, но по привычке продолжал питать к неформалам неприязнь. Конечно, не такую непримиримую, как пятнадцать лет назад. Сегодня я уже не считал подобную публику сорняками, которые надо изводить под корень, а относился к ней терпимо. В смысле, просто не замечал этих людей, как бы те ни изощрялись, пытаясь обратить на себя внимание окружающих.

Последней на шум вышла высокая, похожая на фотомодель, девица. Для ее характеристики достаточно было всего одного слова: куколка. Длинноногая, голубоглазая блондинка, чья внешность – бесценный дар природы и одновременно – объект жестокой зависти обделенных этим даром подруг. Такие красотки никогда не затеряются в толпе и способны устроить себе жизнь, почти не прилагая к этому усилий; хватило бы житейского опыта выбрать себе достойного кавалера, а уж кандидатур на это место всегда найдется предостаточно. Девица носила коротенькую юбочку и черную, выше пупка, маечку с блестками. Выглядела белокурая пассажирка чуть постарше своего «зеленовласого» соседа, но гораздо моложе благородной дамы. В этом цветущем возрасте девушки либо еще только заканчивают институты, либо уже вовсю делают себе карьеру в каком-нибудь модельном агентстве. Или же, при чрезмерно неуемной жажде красивой жизни, вкушают ее сладкие плоды из рук богатого спонсора. Впрочем, как сказал однажды поэт: все работы хороши, выбирай на вкус…