Ричард Матесон - Невероятный уменьшающийся человек Страница 13

— Вот, возьми.

Скотт протянул ей носовой платок, который достал из кармана халата.

Лу молча взяла платок и прижала к своим мокрым щекам.

— Прости, — после паузы выдавила она.

— Тебе не за что просить прощения. Это я виноват. Я сорвался, потому что почувствовал себя как-то глупо, нелепо.

«А теперь, — подумал Скотт, — я ударился в обратное: в самобичевание, самоуничижение. Воспаленный мозг способен на самые разные направления мысли, вплоть до полностью противоположных».

— Нет. — И она резко прижала ко лбу кончики пальцев. — Я не имею права... — Фраза повисла в воздухе. — Я постараюсь быть более понятливой.

На мгновение ее взгляд задержался на полоске белой кожи, оставшейся на его пальце от обручального кольца. Затем, вздохнув, она встала.

— Я пойду приму душ.

Скотт проследил взглядом, как она пересекла комнату и вышла в коридор. Он слышал ее шаги и щелчок замка в ванной комнате. Очень медленно Скотт встал и прошел в спальню.

Лежа в темноте, он глядел в потолок.

Пусть поэты и философы утверждают, что человек больше, чем просто кусок плоти, пусть они рассуждают о его непреходящей ценности и о величии его души. Да только все это чушь.

Приходилось ли им обнимать женщину руками, короткими настолько, что их невозможно свести у нее за спиной? Приходилось ли им спорить о своих мужских достоинствах с человеком, который в два раза выше ростом?

Лу вошла в спальню, сняла халат и положила его в изножии кровати. В темноте Скотт услышал сухой шелест материи. Потом она села, и на ее половине прогнулся матрац. Затем она вытянула ноги, и Скотт услышал, как ее голова мягко упала на подушку. Весь в напряжении, он лежал, чего-то ожидая.

Через минуту Скотт услышал шелест шелковой ткани и почувствовал, как рука жены коснулась его груди.

— Что это такое? — спросила она тихо.

Скотт молчал.

Она приподнялась на локте.

— Скотт, это твое кольцо, — сказала она, ощупывая тонкую цепочку, и Скотт почувствовал, как та чуть-чуть врезалась ему в шею. — И ты давно носишь его вот так?

— С того времени, как снял с пальца, — ответил Скотт.

С минуту они молчали. Затем он услышал ее полный любви голос:

— О любимый!

Руки жены призывно обвились вокруг Скотта, и сквозь ее шелковую рубашку он вдруг почувствовал жар прижимающегося к нему тела. Она впилась в его рот своими ищущими губами и словно кошка вонзила ногти в его спину, отчего по всему телу Скотта пробежал озноб.

И вдруг к нему вернулась вся его сила, и притупившийся было голод по женскому телу вспыхнул вновь и вырвался на волю молчаливыми, грубыми ласками. Его руки бегали по пылающему телу Лу, трогали и ласкали его. Открытым ртом он жадно хватал ее губы. Темнота комнаты ожила, и их переплетенные тела охватило пламя страсти. Слова были ни к чему. Ищущие руки, нетерпеливые толчки, кипение крови, сладкие мучения, от которых страсть томится еще больше, служили им лучше ненужных слов. Их тела говорили языком куда более понятным.

А когда все закончилось и ночь набросила на сознание Скотта свое тяжелое черное покрывало, он уснул, довольный, в теплых объятиях Лу. И хотя бы на одну ночь к нему вернулся душевный покой, канули в забытье все его страхи.

Глава 5

Вцепившись руками в край открытой коробки с печеньем, Скотт смотрел внутрь ошеломленным, неверящим взглядом.

Печенье испортилось.

Не отрываясь, он глядел на эту невероятную картину: грязное и подмокшее печенье было затянуто паутиной и покрыто плесенью. Теперь он вспомнил, но, увы, слишком поздно, что как раз над холодильником находилась кухонная раковина с протекающей трубой и что всякий раз, когда пользовались раковиной, вода капала в подвал.

Скотт онемел от неожиданности. Не было таких страшных слов, которые могли бы передать пережитое им потрясение, едва не лишившее его разума.

Он смотрел в коробку, раскрыв от удивления рот, и на лице его застыло бессмысленное выражение. «Теперь мне конец», — подумал Скотт. В каком-то смысле он уже смирился с возможностью такого исхода. Но в то же время режущие желудок спазмы голода лишали спокойствия, гнали прочь смирение; и жажда стала напоминать о себе болью и страшной сушью в горле.

Скотт резко замотал головой. Нет, не может быть, невозможно, чтобы, пройдя невероятно минный путь, он так глупо его закончил.

— Нет, нет, нет... — глухо слетало с кривящихся от резких усилий губ Скотта, когда он карабкался через край коробки.

Держась руками за край, он вытянул ногу и ударил ею по краю печенины. Пропитанная влагой, она мягко подалась под ударом, и вниз, на дно коробки, полетели отломившиеся мелкие крошки.

Обезумев от отчаяния, Скотт отпустил край коробки и съехал вниз по ее почти отвесной, покрытой глянцевой бумагой стенке, с такой силой ударившись о дно, что чуть не свернул себе шею.

Вскочив как безумный на ноги, он увидел, что стоит среди россыпи маленьких кусочков печенья, поднял один из них — и тот расползся в его руках мягкой кашицей, превратившись в комок грязи. Скотт стал перебирать кашицу пальцами, чтобы отыскать в ней хотя бы одну не тронутую порчей крошку. В нос ему ударил густой запах гнили. От острой рези в животе Скотт втянул щеки.

Стряхнув с рук остатки кашицы, он направился к пластам целого печенья. Дыша ртом, чтобы не чувствовать смрадного запаха гнили, он шел, проваливаясь в месиво, в которое превращались под его тяжестью кусочки сырого, прогнившего печенья.

Отодрав от целого пласта небольшой кусочек, Скотт разломил его. Соскоблив с одной из частей зеленый налет, он чуть-чуть надкусил печенье.

И тут же поспешно выплюнул крошку, давясь ее тошнотворным вкусом. Скотта била мелкая дрожь. Застыв на месте, он втягивал сквозь зубы воздух, пока не прошла тошнота.

Потом он резко сжал кулаки и обрушил удар на пласт печенья. Но взгляд застилали слезы, и Скотт промахнулся. Злобно выругавшись, ударил еще раз и теперь уже попал по пласту, отбив от него множество белых крошек.

— Проклятье! — прорычал Скотт и принялся пинать ногами пласт печенья, пока не разбил его на мелкие кусочки, которые разбросал, разметал ногами в разные стороны.

Совсем без сил, он припал к стенке из вощеной бумаги, прижавшись лицом к ее холодной хрустящей поверхности. Грудь его вздрагивала от прерывистого дыхания.

— Спокойно, спокойно, — слетел с губ шепотом совет рассудка.

— Заткнись, — прохрипел в ответ Скотт. — Заткнись! Это конец.

Он почувствовал, что упирается лбом в какой-то острый выступ, и резко убрал голову.

Вдруг его осенило.

Пространство между вощеной бумагой и стенкой коробки! Крошки, провалившиеся туда, должны были остаться сухими.