Андреи Синицын - Фантастика 2002. Выпуск 3 Страница 13

Из темноты в центр зала вывели высокого худого человека, по виду студента. Вид он имел замученный и отрешенный. «Верно, какой-нибудь магистр искусств», — предположил Антуан. Никогда раньше он не встречал этого человека.

— Да, — ответил мсье Пишар. — Это он.

— Так это он возглавлял ваши нечестивые сборища? — уточнил судья.

Пишар кивнул:

— Он смеялся над рассказом о грехопадении. Он говорил, что его придумали люди, чтобы оправдать свою леность и отсутствие любознательности. Настоящим грехопадением было то, что люди объявили запретными плоды с древа познания и приписали этот запрет Богу. Тогда они убили в себе подобие Божие, потому что запретили себе творить.

— Что ты несешь? — воскликнул Антуан. — Я никогда не говорил ничего подобного! Я даже никогда тебя не видел! — Он рванулся было к клеветнику, но сильные руки стражей удержали его.

— Ты же знаешь, что я помогаю тебе, — печально проговорил Пишар. — Трудно решиться самому.

— Преступник опознан! — торжествующе объявил судья. — Уведите!

Только по пути в камеру Антуана наконец осенило. Как он не понял этого сразу. Верно, хлеб и вода и отсутствие свежего воздуха не способствуют нормальной работе мозга. Да, конечно! Дух Огня, овладевая по ночам его телом, организовал какую-то еретическую секту. И теперь Антуану ни за что не оправдаться. Все члены секты видели его и без труда опознают. «Да будь он проклят!» — прошептал наш незадачливый алхимик.

В секте оказалось человек двадцать. Все они не только во всем признались, но и с готовностью выдавали своих товарищей, почти без всякого давления со стороны следствия, так что это удивляло даже церковный суд, пока не стало известно, что в секте были в чести ритуальные самоубийства. Двое молодых людей даже совершили этот ужаснейший из грехов и наложили на себя руки. По решению церковного суда их тела были эксгумированы и повешены возле позорного столба рынка. Да и обречь на смерть единоверца считалось среди сектантов делом добрым и достойным всяческой похвалы. «Смерть — это освобождение, — считали они. — Но не каждый решится сам порвать свои путы. Помочь в этом ближнему, готовому к таинству смерти, — наш долг». У парижского суда вовсе не было намерений устраивать массовую казнь, и если бы еретики попросили о снисхождении, их бы, возможно, и помиловали, но никто из них не произнес слов покаяния, и все они были приговорены к сожжению.

По традиции, прежде чем сжечь, преступников выставили у позорного столба рынка. И Антуан стоял там вместе с теми, кого он никогда раньше не знал, но кто считали его своим вождем. Он был единственным, кто не сознался в ереси, но это не спасло его от смертного приговора. И наш бывший студент смотрел на жаждущую зрелища толпу и вспоминал себя несколько месяцев назад, когда он мечтая открыть тайну жизни и смерти, стоял в такой же толпе и ждал казни того легкомысленного поэта. «А что, если он не во всем лгал, этот Дух Огня? — неожиданно спросил себя Антуан. — Что, если попробовать. В конце концов, мне все равно нечего терять». И когда у ног его запылал костер, Антуан собрал в кулак все свои силы и думал лишь о том, что он должен сделать. Дыхание его перехватило, и на Миг он увидел площадь рынка где-то далеко внизу. Потом все накрыла тьма. «Нет! — беззвучно прокричал он. — Именем Несущего Свет! То, что было огнем, — стань огнем!» И столб огня взлетел в небеса и обжег землю, и Антуан почувствовал, как его обволакивают клубы густого черного дыма. «Дух обманул меня, — в отчаянье подумал он. — Это просто дым от костра». Но налетел ветер, и в слое дыма возник узкий разрыв, обнаживший далекую землю. Она была безвидна и пуста.

— Зачем ты дал им эту власть, Люцифер? Нельзя творить, не имея любви. Каждый из них лишь сотворит себе ад.

— Пусть так. Но нельзя научиться поистине любить, не став творцом, — ответил Несущий Свет, и звездный ветер качнул его огненное тело. А внизу под их ногами закручивался спиралью Млечный Путь, и двадцать новых миров расцветали на его сияющих крыльях. А эти двое все продолжали спорить, и ни один не мог победить другого, и спор этот не кончался до свершения сроков.

Роман Афанасьев

ВЕЧЕР ТЕПЛЫЙ. ВЕЧЕР ТАЛЫЙ

Зеленая поляна была залита солнечным светом. Огромные деревья, в зеленом мареве листвы, стояли словно часовые, охранявшие покой тихой поляны. Он лежал на спине, в центре зеленого великолепия, уставившись невидящими глазами в бездонное синее небо, и не пытался шевелиться.

Внезапно в поле его зрения появилась прелестная женская головка — с золотыми кудряшками волос, с черными длинными ресницами, голубыми глазами и чувствительными алыми губами. На вид — девушка, даже скорее девочка, лет шестнадцати. Розовые щечки пылали утренней зарей. Она наклонилась ниже.

— Ты кто? — спросила она.

— Человек, — просто ответил Он.

— Так не бывает, — звонко рассмеялась девушка. — Какой же ты человек? Они все страшные…

Он закрыл глаза, надеясь, что мираж пропадет. Так не хотелось сходить с ума.

Его тронули за плечо, и глаза открылись сами собой. Девушка по-прежнему стояла над ним, заинтересованно разглядывая свою находку.

Он перевернулся на живот, со стоном поднялся на колени и встал, морщась от боли в пояснице.

Вокруг был лес. Настоящий сказочный лес, и он стоял посреди него на залитой солнцем поляне рядом с прекрасной девушкой, напоминавшей ангела.

— Пойдем? — прощебетало это создание. — Пойдем к нашим? Какой ты забавный…

Все-таки девушка. Белоснежное платье с бретельками на загорелых плечах, венок из одуванчиков на голове, белокурые длинные волосы в мелких кудряшках.

— Ну пойдем! — Она взяла его за руку и потянула на себя.

Он вяло шагнул вперед. Ноги отказывались служить, как, впрочем, и голова. Перед глазами плавал странный туман, и память как-то пугливо пыталась скрыться за ним.

Девушка, обрадовавшись, потянула его за собой:

— Пойдем-пойдем! У нас давно новеньких не бывало!

Он покорно шагнул вперед, подчиняясь этому натиску. Его права рука была захвачена в плен нежной дамской ручкой. А вот левая почему-то противно ныла, словно он потянул связки. В этой руке была зажата какая-то тяжесть. Он опустил глаза, пытаясь рассмотреть, что там такое, и увидел автомат. Автомат! Сапоги, гимнастерка, ремень и кобура на нем… Помнил! Как все это называется, он помнил! Помнил, что это автомат и зачем он нужен…

Остальное… Остальное скрывалось за темной пеленой, где-то на краю сознания. Темная туча, где-то там, далеко в голове, напряглась, в ожидании грозы. «Имя! — подумалось ему. — Какое же имя вертится у меня в голове? Кто я?»