Филип Фармер - Плоть Страница 13

Через несколько минут оба звездолетчика вышли из лавки, одетые в юбки, сандалии и круглые шляпы с отвислыми полями. Талии стягивали широкие кожаные пояса с ножнами для длинных стальных ножей. Убранство довершали сумки с накидками от дождя, а в карманах каждого еще оставалось по восемь колумбов.

— Следующая остановка — гавань, — сказал Черчилль. — Когда-то я ходил матросом на яхтах богачей во время летних каникул, чтобы заработать на оплату колледжа.

— Я знаю, что вы умеете ходить под парусами, — подтвердил Сарвант. Ведь вы командовали краденным парусником, когда мы бежали из тюрьмы на планете Викса.

— Я хочу сначала посмотреть, сможем ли мы найти работу в порту, а еще лучше на судне. Потом попробуем выяснить, что случилось со Стэггом и Кальторпом.

— Почему именно на судне? Я знаю вас достаточно хорошо и чувствую: у вас что-то на уме.

— Я знаю, что Вы не сплетник. Если я подыщу подходящее судно, мы свяжемся с ребятами Ястржембоского и двинем в Азию через Европу.

— Рад слышать это, — сказал сарвант. — А то я уже подумал, что вы умыли руки, бросив парней. Но как их разыскать?

— Вы что, притворяетесь? — засмеялся Черчилль. — Мне для этого достаточно спросить, где ближайший храм.

— Храм?

— Конечно. Совершенно очевидно, что власти будут присматривать за всеми нами. По сути, за нами хвост с того самого момента, как мы вышли из плена.

— Где же он?

— Не оглядывайтесь. Я покажу его вам позже. Пока что идите как ни в чем не бывало.

Они увидели группу людей, собравшихся в кружок и сидевших на коленях. Черчилль мог бы обойти их, но остановился и заглянул через плечи.

— Что они делают? — спросил Сарвант.

— Играют на деньги образца 29-го века.

— Наблюдать азартные игры против принципов. Надеюсь, вы не имеете намерения присоединиться к ним?

— Именно это я и собираюсь сделать.

— Не надо, Руд, — попросил Сарвант, взяв Черчилля за руку. — Из этого не получится ничего хорошего.

— Отче, я не ваш прихожанин. У них, наверное, есть правила. Это все, что мне нужно.

Черчилль вынул три колумба из кармана и громко спросил:

— Можно вступить в игру?

— Конечно, — ответил крупный загорелый мужчина с повязкой на глазу. Можешь играть, пока деньги не кончатся. Только сошел с корабля?

— Недавно, — подтвердил Черчилль.

Он присел на колени и положил на землю один колумб.

— Моя очередь бросать, да? Ну, малютки, папе нужны деньги на водку.

Через тридцать минут Черчилль вернулся к Сарванту, ухмыляясь и тряся горстью серебряных монет.

— Плата за грех, — пояснил он.

Однако улыбка быстро сошла с его лица, когда он услышал громкие крики сзади. Обернувшись, он увидел, что игроки направляются к нему.

— Подожди минутку, дружище, у нас есть пара вопросов.

— Ну и ну, — произнес Черчилль как бы в сторону. — Приготовьтесь к бегству. Эти парни не умеют проигрывать.

— А вы не плутовали, нет? — спросил Сарвант.

— Конечно, нет! Вам следовало бы получше знать меня. Кроме того, разве можно плутовать с такими грубиянами?

— Послушай-ка, дружище, — сказал одноглазый, — ты как-то чудно разговариваешь. Откуда ты? Из Олбани?

— Манитовек, Висконсин, — ответил Черчилль.

— Не слыхал. Это что, какой-то городишко на севере?

— На Северо-Западе. А зачем вам знать?

— Нам не по нутру незнакомцы, которые даже говорить правильно не могут. У чужаков много всяких штучек, особенно когда они играют в кости. Только неделю назад нам попался один матрос из Норфолка, который заговаривал кости. Мы ему повыбивали все зубы и сбросили с причала с грузом вокруг шеи. Только его и видели.

— Если считаете, что я мошенник, нужно было сразу сказать об этом, пока мы играли.

Одноглазый моряк оставил без внимания реплику Черчилля и оскалился:

— Что-то не вижу на тебе тотема. Из какого ты братства?

— Лямбда Чи Альфа, — с вызовом ответил Черчилль и опустил руку на нож.

— Что это за тарабарщина? Ты имеешь в виду братство Льва?

Черчилль понял, что сейчас их с Сарвантом, как ягнят, принесут в жертву, если они не докажут, что находятся под опекой какого-нибудь могущественного братства. Он был бы не против солгать в такой ситуации как эта, лишь бы выпутаться из нее. Но чувство обиды, зревшее в нем все прошедшие шесть недель, вызвало неожиданную вспышку ярости.

— Я принадлежу к расе людей, чего вы не можете сказать о себе! закричал он.

Одноглазый побагровел.

— Клянусь грудью Колумбии, я вырежу у тебя сердце! Чтобы какой-то вонючий чужеземец так со мной разговаривал!

— Давайте, вы, ворюги, — огрызнулся Черчилль и вытащил нож из чехла. Одновременно с этим он крикнул Сарванту:

— Бегите, что есть мочи!

Одноглазый также вынул нож и, выставив вперед лезвие, двинулся на Черчилля. Тот швырнул горсть монет в глаза моряка и сделал шаг вперед. Ладонью левой руки он ударил по запястью руки, державшей нож. Он выпал, и Черчилль воткнул острие своего ножа в живот моряка.

Затем выдернул его и отступил, согнувшись, чтобы встретить остальных. Но они, как и любые матросы, вовсе не собирались придерживаться каких-либо правил. Один из них схватил валявшийся в груде мусора кирпич и запустил им в голову Черчилля. Мир потускнел в его глазах. Лицо залила кровь из раны на лбу. Когда он пришел в себя, нож уже забрали, и два дюжих парня скрутили ему руки.

Третий, маленький и сморщенный, вышел вперед, скалясь беззубым ртом, и направил лезвие в живот Черчилля.

5

Проснувшись, Питер Стэгг обнаружил, что лежит на спине на чем-то мягком. Над головой шелестели ветви огромного дуба. Сквозь листву пробивалось яркое безоблачное небо. Вверху в ветвях резвились птицы воробьи, дрозды, на нижней ветке сидела огромная сойка, свесив вниз голые человеческие ноги.

Ноги были загорелыми, стройными, красивой формы. Остальные части тела были спрятаны в костюме гигантской птицы. Как только Стэгг открыл глаза, сойка сняла маску, открыв хорошенькое личико смуглой большеглазой девушки. Она вытянула руку и подняла висевший на веревке за спиной рожок. Прежде, чем Стэгг остановил ее, она издала протяжный дрожащий зов.

И сейчас же поднялся шум.

Стэгг сел и повернулся к источнику шума, исходившего от толпы людей, стоявших по другую сторону дороги. Это было широкое бетонное шоссе, вдоль которого тянулись поля. Он сидел в нескольких метрах от обочины на толстой кипе одеял, заботливо кем-то подложенных под него.

У него не было ни малейшего представления, как и когда он сюда попал. И вообще, где он находится. Отчетливо Питер помнил все события до самой зари, после этого — полное затмение. По высоте солнца можно было судить, что время где-то около одиннадцати.