Жюль Верн - Пятьсот миллионов бегумы Страница 13

Рассказывают, что в тот же вечер мистер Шарп, обедая со своим приятелем Стилбингом в Кобсден-клубе, выпил бокал шампанского за здоровье доктора Саразена и другой за здоровье профессора Шульце, а потом, увлёкшись, воскликнул, приканчивая бутылку:

— Урра! Правь, Британия!.. Ну, разве может кто тягаться с нами!

Но, сказать правду, банкир Стилбинг считал, что его приятель опростоволосился, ибо, польстившись на двадцать семь миллионов, он выпустил из рук дело, которое могло бы принести по меньшей мере пятьдесят, и то же самое думал профессор Шульце, поскольку он-то, разумеется, был вынужден пойти на любое соглашение! А подумать только, что можно было сделать с таким человеком, как доктор Саразен! Легкомысленный, неустойчивый кельт да и фантазёр к тому же.

Герр Шульце слышал о проекте своего соперника построить французский город и создать в нём такие условия, которые способствовали бы развитию лучших человеческих качеств на здоровых моральных и физических основах и счастливому росту мужественных и сильных поколений. Эта затея доктора Саразена казалась профессору нелепой. Он заранее предсказывал её полный провал, ибо она, по его мнению, противоречила закону эволюции, который обрекал латинскую расу на вырождение, на полное подчинение саксонской расе, а в дальнейшем на полное исчезновение с лица земли. Однако, если проект доктора будет в какой-то мере осуществлён и тем паче если представить себе, что он будет иметь успех, этот процесс может нежелательным образом затянуться. Поэтому долг каждого истинного саксонца, признающего этот незыблемый закон и приверженного идее мирового порядка, стараться всеми силами помешать безумной затее. И тут становилось ясно, что именно он, профессор Шульце, доктор химических наук, приват-доцент Иенского университета, известный своими многочисленными трудами о различии рас, — трудами, в которых он доказывал, что германская раса избрана поглотить все другие, — именно он призван великой неизменной созидательной и разрушительной силой природы уничтожить этих пигмеев, осмелившихся взбунтоваться против неё. От века было предрешено, что Тереза Ланжеволь соединится браком с Мартином Шульце и что обе эти расы — германская в лице профессора Шульце и латинская в лице доктора Саразена — столкнутся друг с другом и первая уничтожит вторую. И вот он, Шульце, уже держит в своих руках половину состояния доктора Саразена — оружие, которым он будет бороться.

Впрочем, этот поединок в программе профессора Шульце отнюдь не стоял на первом месте: он только дополнял его другие, гораздо более обширные планы об истреблении всех народов, которые не захотят слиться с германской расой и посвятить себя служению Фатерланду[14].

Однако, объявляя себя беспощадным врагом французского учёного, профессор Шульце считал необходимым поближе ознакомиться с его проектом, если только это можно было назвать проектом. С этой целью он принял участие в международном гигиеническом конгрессе и стал аккуратно посещать его заседания. После одного из таких заседаний, когда члены конгресса покидали зал, доктор Саразен и кое-кто из присутствующих услышали, как профессор Шульце в разговоре с кем-то громко заявил, что одновременно с Франсевиллем будет воздвигнут другой мощный город, который сотрёт с лица земли этот противоестественный, нелепый муравейник.

— Я надеюсь, — прибавил он, — что опыт, который мы проделаем, послужит примером всему миру.

При всей своей любви к человечеству доктор Саразен отлично знал, что не все его ближние достойны именоваться филантропами[15]. Человек здравомыслящий, он тут же сказал себе, что никогда не стоит пренебрегать никакой угрозой, и хорошо запомнил эти слова своего противника. Спустя некоторое время в письме Марселю, которому он предлагал принять участие в своём проекте, он рассказал об этом случае и так живо изобразил профессора Шульце, что юный эльзасец понял, с каким жестоким врагом предстоит иметь дело доброму доктору Саразену. Письмо доктора заканчивалось следующей фразой:

«Нам понадобятся сильные и энергичные люди, деятельные и неутомимые учёные не только для того, чтобы созидать, но и для того, чтобы защищаться».

Марсель тотчас же ответил ему:

«Если я в настоящее время и лишён возможности принять участие в созидании вашего города, вы твёрдо можете рассчитывать на то, что я приду вам на помощь в нужный момент. Я постараюсь не упускать из виду этого Шульце, которого вы так живо описали. Мой долг эльзасца обязывает меня поближе ознакомиться с его планами. Рядом с вами или вдали от вас я предан вам неизменно. И, если даже в течение нескольких месяцев, а может быть и лет, вы ничего не услышите обо мне, не беспокойтесь. Где бы я ни был, цель у меня одна — трудиться на пользу вам и, следовательно, служить Франции».

Глава пятая

Стальной город

Прошло пять лет с тех пор, как наследство бегумы перешло в собственность её наследников. Действие происходит теперь в Соединённых Штатах, на юге Орегона, в десяти милях от побережья Тихого океана. Здесь, между двумя пограничными государствами, расстилается обширная территория, представляющая собой нечто вроде американской Швейцарии.

В самом деле, здесь все напоминает Швейцарию: крутые утёсы вонзают в небо свои остроконечные вершины, глубокие лощины прорезают длинные цепи гор, величественный и дикий ландшафт открывается взору, если поглядеть сверху, с высоты птичьего полёта.

Но в этой обманчивой Швейцарии не процветает мирный труд, как в той европейской Швейцарии, где жители пасут скот на горах, содержат гостиницы для приезжающих, нанимаются в проводники, — нет, это скорее альпийские декорации: скалистые горы, ущелья, поросшие вековыми соснами, а под всем этим царство железа и каменного угля.

Если какой-нибудь путник, прельстившись этим уединённым пейзажем, остановится и прислушается к горной тишине, он не уловит в этом величественном безмолвии того гармонического лепета жизни, которым наполнены тропы Оберланда. До него доносятся издалека глухие удары молота, он чувствует у себя под ногами тяжёлое содрогание земли от отдалённых взрывов. Ему кажется, словно он стоит на подмостках необъятного театра, что эти громадные скалы пусты внутри и что они в любую минуту могут кануть в какие-то таинственные глубины.

Дороги, мощённые щебнем со шлаком, извиваются по склонам гор. Среди пучков жёлтой, опалённой травы куски дроблёного шлака, отливающие всеми цветами, горят, как глаза василиска. Там и сям заброшенная шахта, размытая дождями, поросшая по краям колючим терновником, зияет своей разинутой пастью, открывая бездонную пропасть, напоминающую кратер потухшего вулкана. Воздух пропитан копотью и плотно окутывает землю тёмной пеленой. Ни одна птица не пролетит, даже насекомые исчезли отсюда, и никто и не помнит, водились ли здесь когда-нибудь бабочки.