Анна Скарфо - Проклятая Страница 13

– Знаете, сестра Мимма, а ведь мне очень понравилось в пансионе. Там даже есть музыкальный класс. Да и девочки такие симпатичные. Так когда же мне туда переезжать? И сколько я там должна пробыть? А моя мама и сестренка – они могут меня там навещать? А я? Можно мне будет вернуться домой, когда захочу?

– Анна, в пансионе больше не было мест. На этот год все места уже заняты. Да и вообще это для тебя не выход. Ты еще слишком маленькая.

На обратном пути сестра Мимма едет гораздо быстрее, чем когда мы ехали в Полистену. И она, как и раньше, регулирует скорость, сбавляя ее даже тогда, когда перед нами никого нет.

Дорога пуста. Вот сегодня день по-настоящему весенний: светит солнце, и деревья покрыты яркой зеленью свежих листьев. Пухлые белые облака похожи на подушки. Больше я уже ничего не говорю и развлекаюсь тем, что смотрю в окошко и глазею по сторонам. Все вокруг такое яркое, что у меня просто слепит в глазах. И еще меня немного подташнивает.

Когда мы вернулись обратно, я только помахала сестре Мимме, но ничего ей не сказала. Мне бы так хотелось узнать, на равных ли я теперь с Девой Марией, но у мамы этого лучше не спрашивать, я-то знаю.

И больше к нам домой сестра Мимма уже не приходила. Я тоже больше не ходила в церковь. И в пансион в Полистене я больше не возвращалась.

Я уже не девственница.

Мне было интересно узнать, что это такое, и, раз уж сестра Мимма не захотела мне этого объяснять, я выведала это у моей тети.

Вот теперь-то я поняла. Так вот, оказывается, что она значила, та моя кровь. Нет, я тогда не поранилась. По крайней мере, не снаружи.

Если бы Анна умела плакать! Но слезы у нее не текут; они остаются где-то там, внутри, в животе, и никак не поднимаются к глазам. Ее глаза остаются сухими и, не затуманенные слезами, смотрят из окна в город.

Сан-Мартино – это единственное на земле место, которое она знает. Это ее дом, а из дома уже не выйти.

Всякий, кто оказался бы на ее месте, давно бы отсюда сбежал. Любая женщина не захотела бы больше видеть эти улицы, их машины, грузовик, их лица…

Любая женщина сбежала бы и отсюда, от своего прошлого.

Но у Анны Марии нет сил вообразить себе какое-нибудь другое место; она довольствуется и этим. Пусть даже ей и больно, и пусть даже каждая улица и напоминает ей о ее страхах.

Вышивание

Я рассматриваю ткань на просвет. Материя такая тонкая, что через нее просвечивает солнце.

Три дня назад, возвращаясь из школы, я встретила Доменико Яннелло. Он меня остановил и спросил номер моего мобильника. Я ему сказала, что своего мобильника у меня нет.

– Ну ничего, я тебя все равно найду. – И он рассмеялся.

– А если найдешь, то что ты тогда сделаешь? – Я бы ему с удовольствием искусала все лицо.

– Да ладно, Аннаре, не злись. Мы только немного поиграем. Ну, как тогда, вечером, в прошлый раз, за городом. Мы же все хорошо развлеклись, правда? Да и тебе было хорошо.

Но я ему не стала ничего отвечать. Я убежала. Убегая, я все еще слышала его голос, но уже не различала слов.

И вот уже три дня я не хожу в школу. Хотя завтра мне все-таки придется туда пойти.

Мои родители ничего не говорят, ведь я теперь столько всего полезного делаю по дому. Сегодня ко мне заходила школьная подружка и сказала, что учительница итальянского про меня спрашивала. Ведь через неделю у нас экзамены.

Так что придется мне прямо завтра пойти в школу, ничего не поделаешь.

Нить, идущая поперек ткани, по которой я буду вышивать, очень длинная, так что, когда я смотрю на просвет, мне даже удается сосчитать, сколько в ней рядов. Я еще не придумала, как именно я буду вышивать, но мне бы хотелось вышить персиковое дерево с розовыми цветочками и девочку, которая под ним сидит и вышивает. Я вышиваю на глаз, но очень точно, не ошибаясь с пропорциями.

Тридцать три… тридцать четыре… тридцать шесть… Я мысленно считаю, сколько стежков мне нужно сделать, чтобы вышить крону дерева розовым и зеленым. Двенадцать, шестнадцать… двадцать. Я считаю нити, составляющие несколько сантиметров ткани, чтобы понять, сколько нужно сделать стежков на один сантиметр.

Оно меня успокаивает, это вышивание. Я просто считаю и ни о чем не думаю. А вышивать я всегда начинаю с самой середины канвы. И всегда начинаю с зеленого. А вот розовый цвет и другие появятся уже потом. Я вышиваю крестиком. Первым делом я выдергиваю из ткани две соседние нитки, ну а в конце обшиваю края маленькими стежками, узенькими-преузенькими.

Я считаю стежки, делая их все тоньше и тоньше.

Это неправда, что у меня нет мобильника. И неправда, что я не дала Яннелло его номер. Нет, я ему его дала. И сегодня утром он мне позвонил.

– Давай сходи завтра в школу, Аннарелла. А я тебя подожду у входа.

Ну да, я дала ему номер телефона, а когда он мне позвонил, я согласилась прийти, куда он велел.

Завтра он будет поджидать меня после школы.

Я сижу на своей кровати, скрестив ноги и прижавшись спиной к стене. Сижу и вышиваю, делая стежки все меньше и меньше. Все уже и уже. Все ближе и ближе. Все чаще и чаще. С зелеными я уже покончила и перехожу к розовым. Вся моя комната залита светом. Я приподнимаю ткань, чтобы проверить, как легли стежки, и свет, проникая через поперечные нитки, бьет мне прямо в глаза. И я не знаю, как мне от него защититься. И как мне защититься от того, что будет.

Не знаю, что мне делать.

Завтра мне все-таки придется выйти из дому.

Если им надо выходить из дому, то теперь им приходится выходить всем вместе. Чтобы каждый из них смотрел за каждого. Чтобы каждый защищал того, кто рядом. А вот поодиночке переступать порог своего дома они уже не решаются. Не могут они выходить и по двое, оставляя других двоих дома.

Их семья – это одно целое. Вот все Скарфо, в полном составе, зашли в магазин за покупками. Их машина припаркована прямо перед входом. Аурора держит за руку младшую дочь. Отец уже стоит у кассы. А вот Анна уже выходит, чтобы открыть машину. Они действуют слаженно, как рабочие на заводе. У каждого – своя задача, и они действуют абсолютно согласованно. Они идеально приноровились друг к другу. Да, но ведь все, совершенно все, просчитать невозможно.

Анна – на полпути между входом в магазин и машиной, на тротуаре. А ее родные – всего в нескольких метрах от нее. И вдруг рядом с ней резко затормозила машина.

– Потаскуха, грязная потаскуха! Мы тебя еще проучим, только попадись! Ишь, Проклятая! От тебя одни несчастья! Потаскуха! Шлюха!

Аурора, ее муж и малышка выбегают наружу, обступают Анну… Машина уезжает.