Герберт Уэллс - Чудесное посещение Страница 13

Он был, казалось, сильно обеспокоен. Даже угостился лишней рюмкой хереса, перед тем как убрать вино в шкафчик.

Помощник Викария стоял перед зеркалом и торжественно отстегивал свой воротник.

— Я в жизни не слышала более фантастической выдумки, — отозвалась миссис Мендхем из своего плетеного кресла. — Он, несомненно, сумасшедший. Ты уверен, что…

— Абсолютно, моя дорогая. Я передал тебе все, как было, — каждое слово, каждую мелочь.

— Превосходно! — сказала миссис Мендхем. — Тут же нет ни капли смысла.

— Вот именно, моя дорогая.

— Викарий, — сказала миссис Мендхем, — несомненно, сошел с ума.

— Этот горбун — положительно самый странный субъект из всех, кого я встречал на протяжении многих лет. С виду иностранец — круглое с ярким румянцем лицо и длинные каштановые волосы… Он не подстригал их, верно, несколько месяцев! — Мендхем аккуратно положил запонки на полочку туалетного стола. — Пялит на вас глаза и жеманно улыбается. Сразу видно, что глуп. И какой-то женственный.

— Но кем он может быть? — сказала миссис Мендхем.

— Не представляю себе, моя дорогая, ни кто он, ни откуда взялся. Бродячий певец, возможно, или что-нибудь в этом роде.

— Но как он мог очутиться возле тех кустов… в таком ужасном наряде?

— Не знаю. Викарий не дал мне никакого объяснения. Он просто сказал: «Мендхем, это ангел».

— А не стал ли он попивать?.. Они, допустим, могли купаться, где-нибудь около источника, — гадала миссис Мендхем. — Но я не заметила, чтобы он нес на руке остальную одежду.

Помощник Викария сел на кровать и принялся расшнуровывать свои башмаки.

— Для меня все это непроницаемая тайна, моя дорогая. (Шнурки — флип, флип.) Галлюцинация — вот единственное милосердное предполо…

— Ты уверен, Джордж, что это не была женщина?

— Абсолютно, — сказал Помощник Викария.

— Я, конечно, знаю, каковы мужчины.

— Это молодой человек лет девятнадцати, двадцати, — сказал Помощник Викария.

— Не понимаю, — сказала миссис Мендхем. — Ты говоришь, этот субъект гостит у Викария.

— Хильер просто сошел с ума, — провозгласил Помощник Викария. Он встал и прошлепал в носках через всю комнату к двери, чтобы выставить башмаки в коридор. — Судя по его тону, он как будто и в самом деле верит, что его калека — ангел. (Ты свои туфли выставила, дорогая?)

— (Они там, у гардероба.) Он был всегда немножко, знаешь, чудаковат. В нем есть что-то детское… Но — ангел!

Ее супруг вернулся и стоял у огня, завозившись с подтяжками. Миссис Мендхем любила, чтобы и летом топился камин.

— Он уклоняется от всех серьезных жизненных проблем и вечно носится с каким-нибудь новым сумасбродством, — сказал Помощник Викария. — Ведь это ж надо — ангел! — Он рассмеялся. — Нет, Хильер — несомненно сумасшедший! — сказал он.

Миссис Мендхем тоже рассмеялась.

— Но это все-таки не объясняет, откуда взялся горбун.

— Горбун, верно, тоже сумасшедший, — решил Мендхем.

— Единственное разумное объяснение, — оказала миссис Мендхем. (Пауза.)

— Ангел или не ангел, — сказала миссис Мендхем, — я знаю, чего я вправе требовать. Предположим даже, человек искренне думал, что находится в обществе ангела, — это еще не причина, чтобы он не вел себя, как джентльмен.

— Совершенно верно.

— Ты, конечно, напишешь епископу?

Супруг кашлянул.

— Нет, епископу я писать не стану, — сказал супруг. — Это, мне кажется, будет выглядеть не совсем лояльно… К тому же он, ты знаешь, оставил без внимания мое последнее письмо.

— Но разве…

— Я напишу Остину. Под секретом. А он, ты знаешь, непременно передаст епископу. И ты не должна забывать, моя дорогая…

— …что Хильер может дать тебе расчет? Мой дорогой, для этого он слишком безволен! Я тогда поговорю с ним сама! А кроме того, ты же исполняешь за него всю его работу. Фактически весь приход целиком у нас на руках. Не знаю, до чего бы дошли наши бедняки, если бы не я! Да он их завтра же всех поселил бы бесплатно у себя в доме! Взять хоть эту медоточивую Ансель…

— Я знаю, моя дорогая, — перебил Помощник Викария, отвернувшись и продолжая разоблачаться. — Ты мне рассказывала про нее не далее, как сегодня перед обедом.

Поднявшись в тесную спаленку на чердаке, мы добрались в нашей повести до места, где можно наконец отдохнуть. И так как мы изрядно поусердствовали, развертывая перед вами события, будет, пожалуй, неплохо остановиться и подвести итог.

Оглянувшись, вы увидите, что сделано немало: мы начали с сияния — «не сплошного и ровного, а повсюду прорезаемого зигзагами огненных вспышек, подобных взмахам сабель», — и могучего пения арф, и пришествия Ангела на многоцветных крыльях.

Быстро и ловко, как не может не признать читатель, крылья были подрезаны, нимб сорван, блистательная красота запрятана под сюртук и панталоны, и Ангел практически превратился в человека, состоящего под подозрением, что он то ли помешанный, то ли шарлатан. Вы слышали также, или, во всяком случае, получили представление, как судили о странном госте Викарий, и Доктор, и Жена Помощника Викария. Далее вы узнаете еще немало примечательных суждений.

Отблески летнего заката на северо-западе угасли в ночи, и Ангел спит, и снится ему, что он снова в чудесном мире, где всегда светло и каждый счастлив, где огонь не жжет и лед не студен; где звездный свет струится ручейками среди неувядаемых пурпуровых цветов к морям Безмятежного Покоя. Он спит и видит во сне, что вновь его крылья пылают тысячью красок и несут его по кристальному воздуху мира, откуда он пришел.

Он спит и видит сны. Но Викарий, слишком встревоженный, лежит и не может уснуть. Больше всего его смущают великие возможности миссис Мендхем; однако вечерний разговор открыл перед его разумом странные горизонты, и он взволнован ощущением, будто он смутно, полузрячим взором увидел кое-что от незримого доселе мира чудес, лежащего вокруг нашего мира. Двадцать лет — с тех пор, как получил этот приход, — он тут жил в деревне повседневной жизнью, защищенный своей привычной верой и шумом житейских мелочей от всяких мистических снов. Но теперь, переплетаясь с привычной досадой на докучное вмешательство ближнего, возникло до сих пор совершенно ему незнакомое чувство соприкосновения с какими-то странно новыми явлениями.

Было в этом чувстве что-то зловещее. Даже была минута, когда оно взяло верх над всеми прочими соображениями, и Викарий в ужасе вскочил с кровати, весьма убедительно ушиб коленку, нашарил наконец коробок со спичками и зажег свечу, чтобы вернуть себе веру и реальность своего обыденного мира. Но в общем наиболее ощутимо давила мысль о миссис Мендхем, об этой неотвратимой лавине! Ее язык, казалось, навис над ним дамокловым мечом. Чего только она не наговорит по этому поводу, покуда не иссякнет ее негодующая фантазия!