Алла Дымовская - Вольер Страница 13

Он стоял и смотрел вслед удалявшемуся отцу, который заботливо держал за руку непоседливого Нила, и как они вместе шли к дому. А за ними по пятам и тихо беседуя промеж себя – Аника и тетушка Зо, и мать Аники, тетушка Та, тоже вызвавшаяся помочь с устройством нового жильца. Да и чего там хлопотать, будто «домовой» без них не знает, что нужно делать? Зато «домовой» не зацелует мальчишку до потери сознания, и может, это самое целование и есть наиглавнейшее обустройство? Вообще, с чего он взял, будто три женщины непременно должны говорить о новом его братишке? Скоро ведь праздник Короткой Ночи, и наверняка они теперь обсуждают каждая свой рисунок для песочного каравая, который станут лепить на первый приз. Вот только какого разэтакого он, Тим, застыл на одном месте и пялится им вслед, когда его ждет дело! И Фавн уже довольно далеко ушел, хорошо еще, он старый, потому догнать его выйдет легко. Тим побежал.

Фавн шел к реке, но направлялся не к резным, затейливым мосткам для купания, где сейчас вышло бы особенно людно, – после собрания многим захотелось поплавать вволю, освежиться, покуролесить в воде, а заодно на все лады обсудить произошедшее. И еще не один день будут обсуждать, может, до Тимовых седых волос, такое событие! Сам Радетель, да к тому же руку на плечо! Было бы за что, конечно. А то ведь ерунда, вчерашнего сна не стоит!

Он догнал Фавна, прежде чем старик свернул к дальнему причалу с лодками‑«самоходками». Это как раз для него – молодежь ведь ими редко пользуется. Неинтересно это: сидишь себе, а тебя везут сначала вниз до речной границы, а после таково же вверх, туда‑сюда. Не успеешь оглянуться, уже задремал под мерное и неторопливое скольжение. Куда лучше на округлых ладьях с двойными веслами, и соревнование устроить можно, и сразу видно, кто ловчее и лучше умеет выгребать против течения. Но Фавн, само собой, слишком уж стар для подобного развлечения. Соснуть часок‑другой на воде, вот это по нему. Хорошо еще, что не успел он взять лодку, иначе нипочем бы Тим до него не докричался. Фавн, он такой. И не потому, что слышит плохо, а только кто же станет его звать? Кому он нужен? Вот и не обратит внимания.

– Это снова я, – выдохнул Тим в спину старику, воровато оглянулся по сторонам, будто бы испугался чего‑то. Смешно даже, чего ему бояться! Или кого. Да и приветствие вышло неумным. Можно было подумать, что расстался он с Фавном не вчерашним днем возле Лечебницы, а только что. Впрочем, и это отчасти верно, разве не прозвучали те загадочные слова над самым его ухом в оранжевый час?

Но тогда нужно было бы признать, что Тим их услышал и запомнил со вниманием, а это получалось странным – к чему бы ему стариковский бред? Выходит, и к чему. Полно‑то врать! За тем и шел за Фавном, чтобы как‑то навести того на разговор.

– Привет тебе, Тим, – равнодушно отозвался старик, ничуть не остановился и не оглянулся. Лишь повторил на иной лад: – Это снова ты, – и не удивился нисколько.

– Спросить хотел, как твоя голова? Не болит больше? Уж извини, не зашел проведать, – вот уж глупость, так глупость, с чего бы Тиму заходить проведывать? Да и какой в том толк? Что, он «колдун», что ли? И чем может помочь? Хотя доброе слово всякому иметь на сердце приятно. Но это за исключением Фавна – тому всегда было до ночных фонарей, заботится о нем кто или нет. Может, оттого его и сторонились. Что же, всякий волен выбирать, как ему жить, лишь бы другим не мешал.

– Голова‑то? Да. На месте пока, – то ли это шутка, то ли всерьез так сказал, поди пойми. Однако Фавн замедлил шаги, будто собираясь остановиться. А значит, давал знак – Тим может спросить или сообщить еще что‑нибудь, он, Фавн, не возражает.

Вот только что? С тем ведь и шел следом, чтобы о здоровьишке осведомиться. Сам себя уговорил, чтоб за тем пойти, ну так ведь и узнал. Голова, говорит, на месте. Чего еще спрашивать‑то? Или Тим думал и ждал – ну как начнет Фавн ему расписывать, отчего лечил его «колдун», да что при этом сказал, да что после было? В поселке старшие за каждым синяком так‑то в Лечебницу бегали, а потом друг дружке рассказывали с подробностями. У каждого своя история имелась в запасе по этому поводу, и большая часть из них беззастенчивое вранье. Как «колдун» лазил холодными ростками‑зондами внутри, ажно все леденело, и как страшно было, и как из ноздрей и ушей валил пар, напридумывают чушь, некоторые из ребятишек или совсем молодых верят. До поры, конечно. Пока сами не попадут однажды «колдуну» в руки, то бишь в блестящие его щупальца. И Тим попадал. Когда объелся с куста ранних смородиновых ягод и когда заснул почти голышом на спелом, жарком солнце. И ничегошеньки не страшно. Щекотно немного и еще раздражительно, потому что «колдун» не только лечит, но и ворчливо читает тебе наставление, зачем полез, куда не надо, и отчего, дурак такой, тащишь в рот всякую гадость.

Ну, про Лечебницу и здоровьишко, ладно, вроде поговорили. Дальше‑то как быть? А дальше – лучше напрямую. Тим законы не нарушает. Ни в одном из заветов не сказано, что есть вещи, о которых говорить нельзя, коли другая сторона не отказывается слушать. А Фавн не отказался. Правда, он еще не знал, чего Тим спросить‑то хочет. Вот как раз и узнает. Не пожелает отвечать – его дело. Хотя вчерашние две елочки не просто так взяты. Может, припомнит. Одна явно лишняя была. Корыстно, конечно, и стыдно, со стариком‑то, но ничего не поделаешь. Даже удивительно, сколько у самого Тима в голове накопилось, за что надобно стыдиться и о чем надобно молчать. Может, и ему давно в Лечебницу пора, пускай «колдун» его поправит. Чтоб не задавал ненужных вопросов и не ждал на них непонятных ответов. Только не хочется Тиму этого, никак не хочется. В том‑то и беда. Ну уж давай, коли начал. Фавн коситься стал – ишь как зыркает серебристым глазом!

– Я‑то вот зачем, эх‑ма! – не слишком складно начал Тим, да и как тут выйдет складно! – Я узнать хотел – чего ты мне шептал сейчас на площади. Когда Радетель (да пребудет Он во веки веков!) на Колокольне засверкал и речь свою говорил. Я не понял ничего, ты уж объясни. Слова больно незнакомые.

И тут произошло невероятное. Такое, отчего Тим сперва растерялся. А после не поверил. Потому как не мог он в это поверить. Чтоб один человек разговаривал подобным образом с другим человеком. И не разговаривал даже. Какой там разговор. Фавн побагровел вдруг и весь, и лицо его, что с детский кулачок, и сморщенная шея. Зашипел, будто масленичный праздничный блин на сковородке у «няньки», одна и разница, что злобно и как бы света дневного невзвидев:

– Какие тебе еще слова, ах ты кошенок! И думать об этом забудь! Пошел прочь! Ах, голова моя! Не знаю я ничего! Пропади все пропадом, – да еще плюнул наземь. Плевок тот угодил на сиреневый куст у дорожки, Тиму стало противно. А Фавн все шипел: – И не ходи за мной. От греха, не ходи! Зашибу не то!