Валерий Язвицкий - Гора Лунного духа или Побеждённые боги Страница 13

Оба хартумца все так же сидели на циновках, но что-то говорили между собой, смеясь бессмысленно-радостным смехом. Пьяные жесты, и покачиванье, и возбужденные глаза достаточно говорили об их состоянии. Но вот все члены их стали слабеть, и они только смеялись, как слабоумные, а лица выражали чисто-животное блаженство.

Один из жрецов приблизился к ним и несколько раз уколол каким-то острым орудием ноги на ступнях и ладони рук. Правда, хартумцы вяло отдернули руки и ноги, но, казалось, не поняли ни боли, ни крови, которая струилась из ранок. Главный жрец простер над ними свой посох, и к пленникам приблизились девушки. Они поставили вазу с водой, омыли их с ног до головы, обвили длинными тканями, словно спеленали. Только грудь и живот остались открытыми.

Ужасная мысль мелькнула в туманящемся мозгу Пьера, и волосы его зашевелились, но хартумцы, еле ворочая языками, что-то бессвязно болтали и продолжали бессмысленно улыбаться. Они лежали теперь на спинах, друг около друга. Два жреца приблизились к ним и, достав со дна сосуда два мокрых квадратных платка, покрыли лица хар-тумцев.

Гулкий удар барабана опять потряс воздух. Жрецы отступили назад, опустившись на корточки, а девушки начали бешеный танец вокруг хартумцев, извиваясь в сладострастных движениях и звеня металлическими украшениями. Рев толпы заставил Пьера оглянуться, и он увидел, что вся толпа скачет в дикой пляске на одном месте. Полный отвращенья, боясь потерять сознание, невольно опять обратил он взоры на хартумцев. Он не помнил, сколько длились пляски и крики, — в ушах его стоял звон, земля качалась под его ногами, в глазах на моменты темнело. Смутно замечал он, как стучали его зубы и дрожало все тело. Смертная тоска подкатывалась к сердцу.

Вдруг опять все смолкло. Пьер ясно, но будто где-то далеко, увидел, как те же два жреца, блеснув бронзовыми ятаганами над хартумцами, сразу рассекли грудь того и другого и, бросив ятаганы, вырвали сердца их. Инстинктивно рука Пьера схватилась за револьвер, но только скользнула по обнаженному бедру. Вихрь негодования, гнева и ужаса сдавил его грудь, он вскрикнул и потерял сознание…

Пьер очнулся в каменной комнате на мягких перинах. Около него сидела прекрасная девушка, подававшая ему кубок, и шесть других. Девушка улыбалась ему и гладила нежными руками по лицу и груди.

— Лину Бакаб, — сказала она нежно.

Пьер, широко открыв глаза, смотрел ей в лицо и силился что-то вспомнить. Ему чудилось, что он видел призраки, в голове вертелись обрывки мыслей, мелькали картины недавно пережитого, но отдельными моментами без всякой связи.

— Лину Бакаб, — повторяла девушка и добавила, — коа-ляо ррунну?

Пьер не понимал ее, и странный калейдоскоп видений, кружившийся в его мыслях, все еще ускользал от его сознания. Но вот внезапно все прояснилось. Он вспомнил все; стон вырвался из его груди, и бледность покрыла лицо.

Когда сознание снова вернулось к нему, он опять увидел над собой лицо девушки и услышал слова:

— Лину Бакаб! Коаляо ррунну?

Машинально, не отдавая себе отчета, он повторил за ней:

— Коаляо ррунну…

Она радостно вскочила и принесла ему жареную на вертеле птицу и плоды банана.

Прилив энергии охватил его, и мысль заработала ясно и отчетливо. Он понял всю обстановку, понял, что жители Паруты приносят человеческие жертвы своим богам, и что их культ сходен с культом и древних сирийцев, и древних мексиканцев. Почему-то ярко, по какой-то прихоти воображения, ему вспомнились и прощальный обед на вилле Корбо, и слова его патрона:

— Прошлое бывает для человека лучшим, но для человечества — никогда!

Это воспоминание удесятерило его силы. Он должен, во что бы то ни стало, вырваться из плена, и необходимо искать выхода из этого положения.

— Нужно прежде всего, — думал он, поглощая предложенную пищу, — изучить их язык.

Начало уже было сделано, он знал одну фразу: «коаляо ррунну», что означало — давать пищу. Он сознавал, вернее, ощущал всеми фибрами, что висит на волоске, что смерть ходит вокруг него, цепко охватила его своей паутиной и зорко сторожит.

— А если не спастись, — воскликнул он, — то нужно дорого продать свою жизнь!

Это были странные настроения, но все же вся его воля и мысль стремились стихийно к изысканию путей спасения. Он видел, отмечал и учитывал каждую черту, каждую мелочь, и все это было для него ключом понимания совершающегося вокруг него и диктовало линию поведения.

Девушка, улыбаясь, смотрела на него, видимо, не зная, как говорить с ним. Но вот, указав на себя, произнесла:

— Бириас!

— Бириас, — повторил Пьер, догадываясь, что она назвала свое имя, и, указав на себя, сказал:

— Пьер.

Но Бириас отрицательно покачала головой и твердо проговорила:

— Лину Бакаб!

Припоминая ужасную церемонию, Пьер понял, что слова: «Парута», «Бакаб» и «Саинир» означают имена божеств, что хартумцы принесены в жертву Саинир, а он обречен Бакабу. Этим отсрочена его смерть.

Указывая на разные предметы комнаты, вернее — каменного склепа, с одним огромным окном сбоку, Пьер быстро составил себе маленький словарь и стал уже улавливать конструкцию речи, как отдернулся занавес в стене, открыв широкую дверь в другую комнату.

Там он увидел огромного каменного идола в виде сидящего мужчины с крестом. Крест стоял между колен его, а на кресте изображена была каменная фигура распятого. Неопределенное чувство охватило Пьера. Это напоминало ему христианство, и смутная догадка подсказала, что ему предстоит быть трагическим актером в какой-то божественной комедии.

Жрецы рядами стояли вокруг статуи бога, а у ног ее он заметил свою одежду, свой нож, свой пояс с патронами и револьвер. Он чуть не вскрикнул, чуть не бросился к оружию, но инстинкт опытного путешественника, знакомого с дикими племенами, удержал его. Он встал с мягких перин, и сейчас же группа жрецов приблизилась к нему с жестами божеского почитания. Он вгляделся в черты их и узнал знакомый тип семитического племени таким, каким он его помнил по древним картинам египтян. Это были потомки финикиян или другое, но родственное финикиянам племя.

По приглашению жрецов Пьер приблизился к статуе божества и стал ближе к оружию. Теперь он почувствовал себя самим собою и зорко следил за всеми движениями жрецов.

Торжественно приблизился к нему главный жрец и, омочив палец в душистом масле, поставил Пьеру крест на лбу и на груди. Потом, поклонившись до земли, отошел от него, а другие жрецы подошли с широким плащом белого цвета и облачили в него, накинув на плечи, Пьера.

Снова выступив вперед, главный жрец сказал несколько слов, среди которых Пьер разобрал знакомое имя — Би-риас — и девушка встала пред жрецом на колени. Тот коснулся ее посохом и, взяв ее за руку, поднял и подвел к Пьеру. Она склонилась пред ним и поцеловала бедра его. То же сделали по указанию жреца еще три девушки.