Леонид Панасенко - Без вас невозможно Страница 13

На третий день, утром, Дед выпил две банки пива, и туман в голове немного рассеялся. Он сидел на открытой веранде, шумной и пыльной, поглядывал в сторону джипа и опять толковал о своем:

— Видишь, кляча, возраст мотовству, оказывается, не помеха. Я славно здесь надрался. Не веришь? Мой кошелек может это подтвердить. Ха!.. Зато теперь тебе нечего бояться той штуки, которая делает «блям».

Возбужденные пьяные голоса завсегдатаев и сердитые возгласы рыжего туриста, который никак не мог договориться с барменом, заглушали слова диктора — он заучено улыбался с экрана телевизора.

— Бред собачий, — говорил за соседним столиком здоровяк в пестрой, расстегнутой до пупа рубашке. — Этот полоумный профессор утверждает, что в пустыне приземлились… деревья. Они, мол, сбежали с какой-то планеты, потому что им там плохо жилось. Научились как-то передвигаться в космосе и приперлись к нам. А у нас еще хуже. Так теперь и наши деревья собираются дать деру вместе с ними. Они, мол, друзья по несчастью, столковались… Ну, скажи, разве не бред?

— Постой, Стенли. Давай лучше послушаем телеболтуна…

Услышав о таких чудесах, Дед навострил уши.

«Ученые называют это феноменальное явление „миграцией растений“, — говорил диктор. — Их теории в нескольких словах можно выразить так: континентальные сообщества флоры могут, оказывается, иметь примитивное сознание… Безжалостность человека, объедки цивилизации и отходы промышленности, смог, засухи, эрозия почвы… И вот у наших растений наконец сработал инстинкт самосохранения. Они бегут с Земли! Они собираются в пустыне Тод и присоединяются к своим бездомным космическим братьям. Теперь уже всем понятно, что мы потеряли своих зеленых друзей. Это не миграция, а настоящая эмиграция… Они покидают нас!.. Вы смотрели очередной выпуск программы „Спасение“…»

Дед долго и трудно шевелили мозгами. Затем выпил еще одну банку пива и, пошатываясь, побрел к своему джипу. Вечерело. Около бара собралось с полсотни машин, а над вымершим шоссе то и дело стрекотали полицейские вертолеты.

— Плохи дела, крошка, — прошептал Дед и задумчиво погладил руль. — Большая беда приключилась. Хуже чумы. Да… Проморгали мы что-то. Вон здоровяк кричал, что это происки красных, что от русских леса не удирают… Значит, мы крепко проморгали…

Он развернул машину и погнал джип домой. В сторону пустыни, где колыхалось зловещее марево, Дед старался не смотреть. Зато тревожные слова, что зажглись к вечеру на информационных щитах вдоль дороги, сами по себе заползали в душу:

«Наши леса и сады у-хо-дят! Повальное бегство деревьев и кустарников с отравленных и заброшенных участков про-дол-жа-ет-ся! Кто остановит их?!»

Впереди на шоссе вдруг появилось нечто черное, бесформенное.

Дед затормозил, почему-то выключил фары. Напрягая глаза, он присмотрелся, и внезапный страх сжал его сердце: через дорогу медленно, ползком перебиралось несколько чахлых замызганных кустов.

«Такое и в кошмарном сне не привидится, — тоскливо подумал Дед. — Господи, а что же там дома? Дома… Там же наше ЗАВЕТНОЕ ДЕРЕВО!»

Он даже обмер на мгновение, затем резко придавил педаль газа.

Еще никогда в жизни не гнал так Дед свою «клячу».

«Только бы успеть!» — терзала его одна и та же неотступная мысль.

Он вспомнил, как они с Эйлин садили свое дерево. Заветное дерево. Это было в день свадьбы. Давно. Кажется, целая вечность прошла, а ему и сейчас виделись перепачканные мокрой землей руки жены, слышался ее счастливый смех…

«Эйлин, милая Эйлин. Вот уже одиннадцать лет, как тебя нет. А дерево… Как я мог забыть наше ЗАВЕТНОЕ ДЕРЕВО? Еще спилить грозился, старый дурак…»

— Нельзя ли побыстрее, крошка? — жалобно попросил Дед, обращаясь к машине. Джип, словно поняв его, веселее застучал мотором.

Он въехал во двор, когда самые крупные звезды уже затрепыхались в неводе неба.

Дерево было на месте.

Дед облегченно вздохнул и пошел к нему, минуя длинный и слепой дом. Он уже почти вплотную подошел к Дереву — и в ужасе отпрянул. Из растрескавшейся земли торчали черные узлы. Дерево собралось в дорогу. Оно осторожно освобождало свои старые корни.

Ноги Деда подкосились, и он больно ткнулся коленями в эти черные узлы.

— Погоди уходить! — горячо и исступленно зашептал он. — Да, я ни разу не позаботился о тебе за последние годы. Но ты ведь знаешь, что после смерти Эйлин моя душа окаменела так же, как эта земля. Что сыновья? Ты же знаешь их. Это не утешение старости, а соль на мои раны… Не уходи, старина! Пожалей меня, слышишь, спрячь свои корни. Без тебя я останусь совсем одиноким. Погоди уходить. Я сейчас напою тебя…

Дед бросился к электронасосу, но тот железно постучал, повздыхал и не обронил ни капли. Тогда он схватил ведро и побежал через дорогу, через запущенный сад к общественному колодцу, который вырыли, наверное, еще первые пионеры-поселенцы. Он носил и носил воду, забыв об усталости, о том, что на дворе уже ночь. Сначала для ЗАВЕТНОГО ДЕРЕВА, потом другим деревьям, поливал пыльные кусты и полузасохшие цветы. Несколько раз Дед спотыкался, чуть было не упал. Проворчал сердито, ни к кому не обращаясь:

— Мы, кажется, начинаем понимать, что к чему. Черт побери! Я, например, многое понял…

Уснул Дед только под утро. На траве, под своим ЗАВЕТНЫМ ДЕРЕВОМ. Он лежал — неуклюжий, усталый и улыбался во сне. Может, потому, что солнце уже было высоко, а его лицо холодила спокойная густая тень.

Восхождение в Ад

Разговор бегал ящерицей — не то что глаза, хвост не разглядишь. Генри Лоусон обожал игру ума и многоликость слова, однако право заниматься этим уже лет двадцать оставлял исключительно за собой. Так было сотни раз. Он привык к этой игре, знал, казалось, все ее правила и, может, поэтому вдруг с ужасом обнаружил, что сегодня, сейчас, в данный момент, игру ведет не он, а Стивен Бирс, редактор. Значит, он — ведомый? А это в свою очередь значит…

Он весь напрягся, и из милой зелененькой ящерицы мгновенно превратился в скорпиона, готового при первом движении жертвы вонзить в нее ядовитое жало.

— Скажите, Стив, — начал он в духе рубахи-парня, откровенного, грубовато-прямолинейного Настоящего Американского Парня, чей хорошо продуманный и отрепетированный образ и создал ему паблисити. — Вам что-нибудь не нравится в моем последнем романе?

— В очередном, — поправил редактор. В его пренебрежительной улыбке уже не было игры.

— Какого дьявола?! — взорвался Лоусон. В данный момент он был всамделишним Настоящим Американским Парнем, что с ним случалось редко. — Я не привык, чтобы со мной играли в кошки-мышки. Выкладывайте, в чем дело.