Эллен Датлоу - Секс с чужаками Страница 13

«Джеймсбургский инкуб» построен типичным образом для одной определенной категории рассказов Скотта Бейкера — по — настоящему причудливых. Я вижу в этом рассказе оду шестидесятым и запоздалый бунт автора против консервативной среды его родного города.

В сорок три года Лоран Сен-Жак (уже не Лоуренс Джексон — он поменял имя, надеясь улучшить свой имидж, после того, как третий и последний колледж, где он преподавал французский язык, отказался возобновить его контракт) был высок, гибок, элегантен и совершенно непривлекателен, что и сам слишком хорошо сознавал. Он любил думать о себе, как о свободно мыслящем рационалисте и преклонялся перед Вольтером, хотя в отличие от Вольтера держал обычно свои мнения при себе, избегая таким образом их последствий. Его жена Вероника была хрупкой, несколько угловатой и здоровой до агрессивности; она была на пять лет моложе Сен-Жака и исповедовала католицизм. Оба они преподавали в Школе святой Бернадетты, находившейся в Джеймсбурге, Калифорния: Сен-Жак вел французский и итальянский, тогда как его жена отвечала за геологию и тренировала команду пловцов. Брак их был не особенно счастливым: Вероника оставалась с мужем, потому что, по утверждению Церкви, таков был ее христианский долг; он оставался с ней потому что, хотя она почти постоянно его раздражала, он давно с этим смирился и оставил надежду, что сможет устроиться без нее сколько-нибудь лучше.

Детей у них не было, к ее разочарованию и его удовлетворению.

Несмотря на верующую жену, избранную им фамилию и религиозное окружение, в котором Сен-Жак претерпел свою трансформацию в инкуба (Школа святой Бернадетты была основана Благочестивыми Сестрами — не столь давно обособившейся группой монахинь, которые еще ожидали официального признания своего ордена Церковью), в том, что с ним случилось, не было ничего хотя бы в малейшей степени сатанинского.

За несколько лет до того Армия Соединенных Штатов совершила ошибку, тайно сбросив небольшое количество радиоактивных отходов и устаревших нервно-паралитических токсинов в ствол той самой заброшенной шахты, куда перед этим военно-морской флот отправил считавшиеся безвредными побочные продукты неудачного эксперимента по выведению нового штамма пшеничной ржавчины, который должны были использовать против Советов. Армия наполнила шахту доверху и земля была продана общине Христианских натуральных фермеров, никому из которых, конечно, не сообщили, как раньше использовался распаханный ими участок. Сами они, в свою очередь, вырастили на нем разнообразные культуры для своего Гарантированного Натурального Хлеба из Семи Видов Муки. На вкус этот хлеб был настолько лучше любого другого хлеба того же сорта, что сразу имел коммерческий успех, приписанный фермерами попечению божьему.

К концу восьмидесятых годов хлеб так прославился, что коммерческий посредник продавал его в магазины здоровой пищи по всей стране — разумеется, после неоднократной обработки разнообразными химическими консервантами, чтобы он успевал добраться до магазинных полок достаточно свежим на вид и торговля им оставалсь выгодной.

Хлеба самого по себе было бы недостаточно, чтобы привести к изменениям, превратившим Лорана Сен-Жака в инкуба. Однако начатая буханка пролежала на полке в буфете целую неделю, с того момента, как Вероника отрезала от нее ломоть, чтобы закончить сэндвичи, которые делала для матери Изабель, заглянувшей к ней выпить чаю. (Мать Изабель была монахиня, управлявшая как Благочестивыми Сестрами, так и Школой святой Бернадетты, она же и приняла Сен-Жака с его женой на работу; кроме того и вовсе не случайно, она была старшей сестрой Вероники). Как бы то ни было, за то время, пока хлеб лежал на полке, на нем появилось пятнышко какой-то сине-зеленой плесени, напоминавшей с виду обычную пенициллиновую плесень, но вовсе ей не являвшуюся. Сен-Жак заметил эту плесень, когда готовил Веронике и себе завтрак и, гордый своей чисто мужской и рациональной небрезгливостью, попросту соскреб по возможности плесень с хлеба, который затем поджарил и замаскировал остатки пятна, намазав тост маслом и полив зеленым яблочным желе. Потому что хоть он и был не брезглив, зато очень хорошо знал, что его жена брезглива.

Как обычно, к завтраку она только прикоснулась, так что в конце концов Сен-Жак съел большую часть ее тоста вместе со своим.

Некоторая часть плесени, которая по причине своего происхождения уже была довольно странной, пережила процесс поджаривания с некоторыми мелкими, но важными изменениями, а затем пережила также воздействие пищеварительных соков Сен-Жака. Она поселилась в его теле, где процветала и росла, не причиняя ему никакого вреда, и в конце концов вступила в довольно сложное взаимодействие с его нервной системой.

Все это объясняет, каким образом он сделался инкубом, хотя и не проливает свет на конкретную физику и биохимию этого процесса.

В первую ночь после того, как поселившаяся в нем плесень закончила свою работу, Сен-Жак подыскивал себе книгу, чтобы отойти ко сну, когда вдруг услышал, как Вероника обсуждает по телефону Эдгара Кейса с кем-то, кто мог быть только ее сестрой. Опасаясь худшего — обе женщины, несмотря на почти чрезмерный практицизм в обыденной жизни, имели склонность посещать время от времени астрологические, диетические и спиритические посиделки — он вынул свой экземпляр «Основных сочинений Зигмунда Фрейда» и унес их с собой в спальню. Всякий раз, подврегаясь очередной атаке Сил Иррационального, Сен-Жак находил убежище в работах Фрейда, Золя, Адама Смита, Эйн Рэнд и, конечно, Вольтера, до тех пор, пока кризис не проходил.

А он всегда проходил, рано или поздно, когда мать Изабель, наконец, осознавала то, что, казалось бы, было очевидно с самого начала, а именно, что теория, приводившая ее в такое возбуждение, находится в вопиющем противоречии с учением Церкви.

Сен-Жак заснул за чтением Фрейда еще до того, как Вероника присоединилась к нему. Таким образом, когда после мгновенного головокружения и внезапного жуткого ощущения падения — как будто он со все возрастающей скоростью падал сквозь собственный затылок — он вдруг обнаружил, что заново проживает день, с точностью воспроизведенный во всех деталях, но в то же время полностью сознавая иллюзорную природу повторяющихся событий, то принял все это за сон, вызванный, в полном соответствии с логикой, взаимодействием прочитанного с психологической реальностью, которую это прочитанное так хорошо описывало. Тот факт, что все заново воспринимаемое происходило задом наперед, в обратном порядке, вплоть не только до слов, которые он произносил, но и до самих мыслей, не мешая ему в то же время обычным путем думать об этом самом обратном восприятии, поразил Сен-Жака, как удивительный и приводящий в замешательство — хотя целиком рационально объяснимый — результат работы его подсознания.