Владимир Клименко - Ловцы ветра Страница 13

И еще белые привели с собой с юга кафров, с которыми у народа Шаки была извечная вражда. Они дали им ружья, и те тоже стали охотиться на людей, хвастаясь своими трофеями перед новыми хозяевами.

– Не будем дожидаться рассвета, – услышала Шаки голос бородатого. – Уверен, львы напали на нас неслучайно. Если мы будем просто сидеть и ждать в засаде, неизвестно, что придумает шаманка в следующий раз. Подожжем вельд.

– Подождем, когда взойдет солнце, – возразил отец парнишки. – Сырая трава горит плохо. Не хочется упустить ведьму в темноте, а потом снова гоняться за ней по всей равнине.

– У нас достаточно людей, – бородатый, не слушая возражений, раздувал трут. – Уже светает, пусть все будут внимательнее.

Ветер дул с запада, и Шаки перебралась на противоположную сторону каменного завала. Может быть, удастся отсидеться?

Влажная от росы трава действительно никак не желала разгораться. Белые заставили кафров искать сухие ветки кустарника и стаскивать их на западную сторону. Скоро по направлению камней повалил низкий удушливый дым.

Шаки прижалась к земле, но дым настигал ее и здесь. Запершило в горле, и она закашлялась.

– Слышите! – различила она ликующий возглас парнишки. – Сейчас мы ее оттуда выкурим.

Луна поднялась высоко, и одновременно на горизонте обозначилась узкая розовая полоса рассвета. Солнечный свет, смешавшись с лунным, создал странную атмосферу призрачной ясности, лишенную теней. Тяжелый буро-белый дым стелился над землей, и кафрам, которые сидели в засаде на восточной стороне, тоже приходилось несладко. Некоторые из них побросали луки и терли слезящиеся глаза. Но Шаки приходилось намного хуже. Дым проникал во все щели, плотно застревал между камнями, и она подумала, что больше такую пытку терпеть не в состоянии.

Она поднялась чуть повыше, рискуя оказаться замеченной. Выход оставался только один. Самый последний.

Шаки умела летать. Плохо, потому что была слишком молода и неопытна. Бабушка говорила ей, что прибегать к полету надо очень осторожно. В самых крайних случаях. Слишком много сил требуется для этого. Но разве этот случай не крайний?

Надо лететь к реке, подумала Шаки. Дотянуть до островка, на котором днем отдыхают крокодилы. А потом уже решать, что делать дальше.

Она легонько подпрыгнула, чтобы почувствовать тяжесть тела, и вдруг, резко оттолкнувшись от базальтовой глыбы, неуклюже повисла в воздухе.

Большую высоту набрать ей не удалось. Если бы Шаки могла, она бы взмыла над вельдом как черный коршун, но сейчас ее полет напоминал судорожные толчки жука-плавунца под водой. Дым пока еще скрывал ее от охотников, но скоро она выберется на открытое пространство.

– Вот она! – послышался крик с земли.

Странно скрюченный женский силуэт четко обозначился на фоне бледной луны. И тут же снизу раздался громкий выстрел.

6. Тан

Прошло двадцать три дня и еще десять с февральского новолуния, возвещавшего начало нового года. Тан, дремавший на корточках около шкафов со статуэтками будд, как и во все эти дни, проснулся от шума, поднятого монахами. В ожидании раздачи пиши монахи орали и толкались около входа в храм, слышались окрики послушников, пытавшихся навести хоть какое-то подобие порядка, и скоро в дело вмешался сам Жално, чья власть в Лхасе была пока безгранична.

Тан вздохнул и привычно взял в руки хвост черного яка – обязательный атрибут Царя Годов. Пора приниматься за дело.

Настоящее имя Тана было Лю Гун Фэн. Но он пришел в Тибет не за тем, чтобы тащить с собой груз прошлого. Лю Гун Фэна больше нет. Это имя произносят сейчас, вспоминая о нем, только там, в Урге, в лавке отца, откуда он отправился в дальнее путешествие, а нашел свою судьбу. Свое предназначение.

Странным может показаться то, что весь смысл твоего существования укроется под шутовским колпаком. Разве стоит относиться к подобной роли серьезно? Но Тан не задумывался над этим, он просто знал – так надо. Только так он сможет удержать мир в шатком равновесии. Это, очевидно, знали и другие Цари Годов, скрываясь от преследующей их толпы, чтобы потом жить в уединении, ежедневно рискуя погибнуть от голода или от болезни, а то и просто замерзнуть в особенно холодную зиму. Но всегда оставалась уверенность, что эта жертва не напрасна и мир в этот год будет не шататься, как пьяный сборщик налогов в день поминовения всех родственников, а стоять, пусть колеблясь, но не падая и не рушась.

Когда Лю Гун Фэн попросил отца отправить его вместе с другими паломниками в Лхасу, тот вначале не понял его. Зачем? Разве мало дацанов и храмов в городе и округе? Разве мало в Урге молитвенных барабанов? Но Лю Гун Фэн настоял на своем, уверяя отца, что сможет не только поднести подарки далай-ламе, но и выгодно продать в Лхасе товар и путешествие окупится.

Но он уже тогда знал, что не вернется домой никогда. Правда, не было уверенности в том, что он поступает правильно, зато оставалась надежда попытаться изменить течение собственной судьбы.

К двадцати пяти годам Лю Гун Фэн понял уже не умом, а сердцем всю глубину четырех арьятсани, четырех вечных истин, и его жажда жизни уменьшилась настолько, что он стал готов отречься от нее ради других, ищущих свой путь, но не знал, как это сделать. Мысль идти в Лхасу и спросить совета пришла вовремя.

Отец купил ему трех верблюдов, и в начале декабря Лю Гун Фэн отправился в путь из Монголии в Тибет. Дорога предстояла долгая и опасная. Вначале вместе с караваном паломников, состоящим в основном из монголов – китайцев среди них почти не было – он миновал красные горы Кату у озера Алаколь, затем скалистые холмы Ажавлаулы и по впадине озера Эби-Нур между двумя цепями Тянь-Шаня прибыл в город Кульджа, где пришлось расстаться с одним из верблюдов, повредившим ногу, когда они пробирались через нагромождения береговых льдов. Через три недели отдыха вместе с поредевшим караваном Лю Гун Фэн достиг пещеры Тысячи Будд и усердно молился там о благополучном завершении путешествия. Дальше потянулась Хамийская пустыня до самого города Карашар, от которого начиналась страна Юлдус, населенная монголами еще со времен великих походов Чингисхана.

Тибет был близок, но дорога становилась все труднее.

Наконец между скалистыми хребтами Токсун и Хами, перейдя Западный Лайдам, караван вступил на Тибетское нагорье и через перевалы Нань-Шаня в августе, спустя восемь месяцев после выхода из Урги, достиг Лхасы.

На последнем перевале, уже в виду Лхасы, благодаря горных духов за успешный поход, Лю Гун Фэн положил в большое обо – груду камней, сложенную паломниками, достигшими цели пути – свои нефритовые четки, состоящие из ста восьми бусин. Если бы он знал, что не вызовет недоумения и насмешек своих спутников, то оставил бы в этом обо и весь свой товар и даже деньги, но не стал делать этого, а просто попросил их забыть его прошлое имя и называть его теперь Таном.