Джудит Тарр - Замок горного короля Страница 13

Вадин снова стоял в полумраке. Тени, отбрасываемые огнем, плясали по углам королевских покоев, как будто подчиняясь ритму арфы Имин. Вадин не мог определить мелодию, которую она играла, это был просто узор из отдельных звуков, случайных и прекрасных, как капли дождя на поверхности пруда. Король сидел за столом у огня. Лампа изливала ровный желтый свет на лежащую перед ним книгу. Король умел читать, это было большой редкостью среди лордов Янона. Читал он часто, это приносило ему наслаждение, достаточное для того, чтобы пожелать изучить замысловатые буквы Хан-Гилена. Или это был лишь предлог для того, чтобы держать внука рядом с собой, чтобы тот стоял как сейчас, обняв старика за плечи, и читал негромким чистым голосом. По рассказам, король был не из тех, кто любит, когда к нему прикасаются, он всегда держался особняком, закованный в броню своего королевского сана. Но Мирейн пробился сквозь эту сильную защиту, хотя любой другой, позволивший себе такую фамильярность, заплатил бы за это сполна. Старик и юноша дружно засмеялись, встретив неожиданный остроумный оборот. В свете лампы их лица были поразительно похожи: гордые, с высокой переносицей и глубоко посаженными глазами. Когда Мирейн состарится, он будет выглядеть точно так же, как сейчас король. Вадин вздрогнул от внезапного холода. Лицо Мирейна, в его воображении набирающее годы, вдруг помутнело и исчезло. Как будто Мирейн никогда не состарится. Как будто... Оруженосец встряхнулся. Этот омерзительный день лишил его рассудка. Для начала причуды темной луны, потом ужас в лесу и все остальное, теряющееся в тумане. Когда он пытался обдумать это, у него ничего не выходило или же в голову лезли кошмарные видения. А Мирейн не сказал ему ни слова с тех самых пор, как они оставили Морандена приходить в себя на солнышке, наложив на него охранное заклинание; с тех пор, как они вместе вернулись в замок - принц на полкорпуса впереди, оруженосец позади, как и положено. С каждым из длинных ровных скачков Рами Вадин все глубже погружался в молчание. Но Мирейн вел себя так, словно ничего не случилось, и не прилагал никаких усилий, чтобы проникнуть под свежевыкованные доспехи своего слуги. Свиток был свернут и связан, музыка смолкла. Мирейн сел у ног короля, положив руку на покрытые шрамами, потерявшие от старости гибкость колени. - Да, - сказал он с легкой улыбкой, - я шел из Хан-Гилена пешком. Сначала потому, что верхом я был бы слишком заметен, ведь князь прочесывал страну в поисках меня; а после потому, что мне это нравилось. За пределами Хан-Гилена никто не знал моего лица, а руку я прятал. Я был всего лишь бродягой, одним из многих. - Его улыбка стала шире. - Иногда я вымокал под дождем, замерзал или был голоден; но я чувствовал себя свободным, и это было великолепно. Я мог идти куда захочу, останавливаться где нравилось. Полный цикл Великой Луны я провел в деревушке, которая лишилась своего жреца. - В деревне? - Голос короля походил на низкие грозовые раскаты. -Среди простолюдинов? - Среди фермеров и охотников, - ответил Мирейн. - Они в основном были добрыми людьми. И никто не знал, кем или чем я являюсь. Никто не называл меня королем или принцем. Никто не кланялся мне ради моего отца. Один, он коротко хохотнул, - один даже подрался со мной. Одна из девушек принялась ходить за мной по пятам, а она была обещана богатому человеку. В его доме была деревянная дверь, а его отец держал быка и девять коров. Он не собирался терпеть подобного мне соперника - тщедушного мальчишку с женской косой. Он бросил мне вызов. Конечно, я его принял, а дама наблюдала. - И ты быстро сразил мужлана за его наглость. Мирейн снова рассмеялся. - Я пытался соблюдать осторожность, потому что меня учили боевым приемам мастера, а он был всего лишь пахарем. Он хорошенько размахнулся и сбил меня с ног. Король был возмущен, но Мирейн только усмехался. Наконец и король криво улыбнулся. - И что на это сказала дама? - Она завизжала и кинулась мне на помощь, что было довольно приятно. Однако в конце концов она решила, что лучше получить быка, девять коров и деревянную дверь, чем милого, тело которого посвящено богу. Я совершил над ними брачный обряд в тот день, когда уходил. К тому времени пришла их собственная новая жрица, но они оба заявили: только я, и никто другой, должен их поженить. Я предсказал им дюжину детишек и благополучную жизнь, так что они были вполне довольны. - А ты? - спросила Имин, оставляя арфу, чтобы погреться у огня. Мирейн повернулся к ней с полуулыбкой. - Я снова был свободен. Теперь я понимаю, почему закон обязывает юных посвященных пускаться в странствие, хотя мое в силу обстоятельств было сокращено. Но я за год прошел все семь. - Ты еще можешь получить полное странствие, - сказал король. Мирейн сжал костлявую руку старика в своей сильной молодой руке. - Нет, мой господин. Моя мать сделала это за нас обоих, когда вы ждали хоть единой весточки от нее. Вам более не придется ждать. Король свободной рукой погладил густые вьющиеся волосы Мирейна, позволив себе эту скупую ласку. - Я ждал бы тебя даже сто лет. - Двадцати одного вполне достаточно. - Мирейн поднял голову: - Дедушка, я не слишком вас беспокою? Мне лучше было не приходить? Имин резко втянула воздух, но король улыбнулся. - Ты знаешь, что нет. - Да, - признался Мирейн, - я действительно это знаю. И не хотел бы находиться в каком-то другом месте. - Даже бродить свободным по дорогам мира? - Даже так.

Уйдя от короля, Мирейн не сразу отправился спать, а еще некоторое время оставался у окна. Для него стала привычной эта минута тишины с ночными запахами сада, наполняющими свежестью его спальню. Когда он впервые здесь появился, была ранняя весна и перевалы только-только открылись после зимних снегов. Теперь весна завладела миром. Ясная Луна была темной, но Великая Луна поднималась, наливаясь до своей полноты. Стены замка перед ним светились голубовато-белым сиянием. - Отец, - сказал Мирейн, - когда ты зачал меня, тебе не приходила мысль, что я могу оказаться неспособным справиться с твоим заданием? Тишина была полной. Мирейн легонько вздохнул. Когда же он снова заговорил, его слова можно было принять за обращение к Вадину, как бы косвенно оно ни было. - Ну что ж, он ведь не смертный человек и не один из тысячи укрощенных богов запада, чтобы являться по приказу кого угодно. Даже собственного сына. Мирейн прислонился щекой к стене у окна. Камень засветился чем-то большим, нежели лунный свет, хотя до восхода солнца было еще далеко. Король уже не раз говорил, что камень знает его. На появление Мирейна замок реагировал как на восход солнца. Принц повернулся, уперев правый кулак в бок. Рука не могла сжаться так плотно, как полагалось бы: ладонь была жестче там, где вопреки всем законам горел золотой диск. - Это больно, - сказал Мирейн тихо, но напряженно. - Он жжет. Заполняет мою руку, словно большая золотая монета, монета, нагретая на огне, которую я не могу бросить. Иногда она больше, иногда меньше. Иногда жжется не сильнее, чем перегревшийся на солнце металл, иногда требуется вся моя бедная воля, чтобы терпеть в молчании. Я горжусь этим, Вадин. Я никогда не плакал и не кричал, даже не говорил об этом с тех пор как был маленьким. Никто никогда не знал об этой боли, только мать, князь Хан-Гилена и, конечно же, моя сестра. - Он смолк, брови его нахмурились, потом разошлись. Он почти улыбнулся. - Странно, что именно сегодня я подумал о сестре. Должно быть, виновато мое настроение. Безудержная жалость к самому себе. Впрочем, какая разница, как это называть? И стоит ли от этого избавляться? Смотри. У Вадина не было выбора, не было времени, чтобы выбирать. Глаза Мирейна захватили его, зачаровали, втянули в себя. Он был в них. Он стал Мирейном. Тело без особой красоты или значительности, сосредоточенное вокруг мучительной боли. Но боль отступила, удерживаемая волей, сильной, как закаленная сталь. Он увидел лицо, худое серьезное лицо ребенка с янтарного цвета кожей и волосами, красными, как начищенная медь. Едва научившись ходить, Элнан стала тенью Мирейна. Над этим часто смеялись местные остряки, ибо он был темен, как черное дерево и вороново крыло, она же мед и огонь. Но она не отставала, несмотря на насмешки, несмотря даже на явную жестокость. - Ты позоришь меня! - крикнул он ей однажды. Тогда она сбежала от своей няни и, пренебрегая послушной лошадью, подобающей девице, которой едва исполнилось пять лет, украла его собственного пони (Мирейн уже не ездил на нем, потому что вырос) и отправилась за ним на охоту. То, что она справилась с черным дьяволом-пони, совсем его не удивило; но то, что она вмешалась в погоню, вклинилась в группу из дюжины оруженосцев, совершенно вывело его из себя. - Ты позоришь меня, - повторил он как можно холоднее. - Ты повисла на мне, словно оковы. Ты мне здесь не нужна, я не хочу, чтобы ты висела у меня на хвосте, не хочу... Она взглянула на него. Пони был слишком велик для нее, попона перекосилась, волосы, в которых запутались веточки, лезли ей в глаза, но в сравнении с ее взглядом все остальное не имело значения. Дети так не смотрят. - Ты вовсе не стыдишься меня, - сказала она. - И не ненавидишь. Мирейн открыл было рот, но снова закрыл его. Охота давно пронеслась мимо по горячему следу, не обращая внимания на его отсутствие. Он слышал удаляющийся лай собак. Пони злобно тряхнул головой и начал угрожать жеребцу рогами. Элиан пришлось приложить все свои силы, чтобы удержать его, но при этом она не подала и виду, как это трудно. - Я оставляю тебя в покое, когда ты действительно в этом нуждаешься. Тебе это известно. - В таком случае я, очевидно, весьма редко в этом нуждаюсь. - Когда ты хотел поиграть с Киери на сеновале... Его щеки заполыхали, в висках застучало. Он кинулся на нее, и они вместе свалились на землю. Их лошади, испугавшись, перескочили через них и убежали; Мирейн оказался внизу, Элиан барахталась сверху. Она почти ничего не весила, но ее локти были коварно острыми. Он извивался, пытаясь вырваться. Она уселась на него и рассмеялась. - Хал говорит, тебе нужно играть как можно больше сейчас, пока ты не добыл свое крученое ожерелье, потому что после этого... Он зажал девочке рот своей меченой рукой. Одного ее вида для большинства людей было бы достаточно, но Элиан не боялась ни бога, ни человека. Она вонзила в нее зубы. Намеренно или случайно, но она не коснулась его клейма, а укусила плоть. Боль, перекрывая взмывающую спиралью другую боль, вышибла из него гнев и стыд и отбросила его на грань тьмы. Меньшая боль исчезла. Большая без всякой причины бесконечно разрослась, и не было никакой надежды ее вынести. Однако Мирейн терпел, осознавая всю ее полноту и ужас, как будто преисподняя разверзлась перед ним. Хоть бы она ввергла его в милосердное забытье. Хоть бы... Боль исчезла. Конечно, не полностью. Но она съежилась до такого уровня, ниже которого возможно только отсутствие боли, и после слепящего страдания это принесло столь явное облегчение, что Мирейн готов был расплакаться. В глазах у него прояснилось, и он увидел, что Элиан стоит рядом с ним на коленях и прижимает его руку к своему сердцу, Лицо ее было серо-зеленым, голос совершенно охрип. - Мирейн! О Мирейн! У него не было сил отнять руку. Он едва мог говорить. - Что... что ты... - Я убрала боль. - Лицо Элиан скривилось. - Твоя рука болела. Как может что-то так сильно болеть? - Ты убрала боль, - тупо повторил он. - Ты... убрала боль... Элиан, дитя-колдунья, ты понимаешь, что ты сделала? - Она болела. - Девочка так осторожно держала его руку, словно она была ее собственной. - Она всегда болит. Почему, Мирейн? - Ты можешь ее исцелить. Элиан, маленькая огненная грива, ты обладаешь магией своего отца. Она не обратила на это внимания. Конечно, она обладала этой силой, которая всегда у нее была; а он, кому дано знать, должен был знать это. - Почему она болит, Мирейн? - Потому что мой отец заставляет ее болеть. Брови Элиан сдвинулись, подбородок выдвинулся вперед. - Скажи ему, чтобы он прекратил это. Даже при своей слабости он сумел рассмеяться. - Но, детка, он бог. Никто не может приказывать, как ему поступать. - Я могу. Он причиняет тебе боль. Он не должен этого делать. Особенно там, где больнее всего. Это неправильно. - Эта боль заставляет меня помнить, кто я и для чего я. И не позволяет мне слишком возгордиться. Она упрямо хмурилась. - В этом нет необходимости. - Нет? - спросил он. - Я был жесток с тобой. Ты видишь, как я за это заплатил. - У меня хорошие сильные зубы. Хотя половина из них еще не выросла. - Она похлопала его по руке, на которой не осталось и следа от укуса. - Если это хоть как-то от меня зависит, тебе никогда больше не будет так больно.