Александр Матюхин - Северное сияние ее глаз Страница 13

— Я и не преувеличиваю! Телевизор надо чаще смотреть, уважаемая! — Пухлый палец уткнулся Кате в грудь, — если моего сына убьют, в этом будете виноваты вы!

— Да с чего вы взяли, что вашего сына убьют?

— Потому что это армия! — философски заметила мать Карпачева, — там всех убивают.

Катя отстранилась, начиная злиться. Мать Карпачева, наоборот, постаралась подобраться еще ближе, чтобы, видимо, задавить психиатра своим авторитетным весом.

— Я еще раз повторяю, — сказала она, — мне нужно заключение врачей. Мой сын не годен для службы! Я не позволю, чтобы эти подонки забирали моего больного сына и гробили его здоровье, надевая на него противогазы и заставляя лежать сутками в окопах!

— Лежать в окопах — это долг любого мужчины, — пробормотала Катя, нащупав ручку двери своего кабинета, — Родину, блин, нужно защищать!

С этими словами она проскользнула в кабинет, словно в собственную неприступную крепость, и захлопнула дверь аккурат перед носом матери Карпачева. Оставалось пожалеть, что этот самый нос не прищемила.

— Подло с вашей стороны! — донеслось из-за двери, — я буду жаловаться в соответствующие органы! Думаете, раз вы врачи, то вам все можно? Нацепили халаты — и колорли мира что ли?

— Жалуйтесь, сколько влезет! Прием после обеда! За анализами сына можете прийти к вечеру!

— После обеда у меня прием товара! — заявила мать Карпачева гордо.

— Рада за вас.

Катя еще несколько секунд стояла перед дверью, прислушиваясь и ожидая очередного нападения. Но мать Карпачева, вроде, ушла.

Тогда Катя опустилась в кресло и позволила себе закрыть глаза.

В голове царила форменная каша. Этакая, пересоленная и вязкая. Мысли то и дело возвращались к Кириллу. Стоило с ним разделаться, поставить диагноз (а ведь это не так сложно, на самом деле), да и забыть. Но какая-то навязчивая идея плавала в мозгу, не отпуская и не давая расслабиться.

Катя повернула голову, чтобы поймать собственное отражение в огромном зеркале за спиной. И тотчас внутренний голос шепотом, едва слышным, произнес:

"По сути, у тебя никогда не было настоящих пациентов. Серьезных психических больных"

— Верно, — ответила она отражению, оттолкнулась туфлями от пола и позволила креслу закружиться, — не было ни одного. Одни малолетние призывники и алкоголики. И наркоман, симулирующий психическое расстройство. В прошлом году.

"И твоя практика на нуле, Ведешь себя как непрофессионал. — сказал голос. Он звучал спокойно (где-то в голове), совсем не так, как обычно. — Нельзя же назвать практикой лечение несостоявшихся студентов, которые вдруг решили откосить. А тут такой подарок. Почти стопроцентный сумасшедший".

— Легкое психическое расстройство — это еще не повод. У Кирилла не было отклонений в психике. Мне кажется, он просто…

"Что? Слишком красивый, чтобы быть сумасшедшим? Голубые глаза настраивают на влюбленность? На улице не март, дорогуша, а февраль"

— …увлеченный. Человек с фантазией. Плюс эта его беда с глазами…

"И все же ты не ответила на мой вопрос. Разве он так красив, что ты отрицаешь очевидное?"

Кресло остановилось, и Катя увидела себя в зеркале — в длинной юбке, белой блузке и черном пиджаке с высоким воротом. В руке — тетради Кирилла. Морщинки — еще не очень заметные для окружающих, но такие броские для нее самой — кричащие, что молодость проходит, а телефон молчит, и не приходят смс, и ночью она опять будет одна в своей квартире, смотреть телевизор, пить сок из высокого прозрачного бокала и ждать, когда придет сон. А еще прятаться от внутреннего голоса. А еще спрашивать себя, неужели она такая уродина, что мужчины не смотрят на нее? А еще стоять в ванной обнаженной и искать складки на животе и варикозное расширение вен на бедрах…

— Нет, он не красив, — сказала она отражению, — но и это не значит, что он сумасшедший.

Катя отвернулась от зеркала и положила тетради на стол. На верхней тетради черной гелиевой пастой было выведено: "Тихий-невидимый. Санкт-Петербург. 20 ноября, 2007".

"Открой и почитай" — предложил затихающий внутренний голос.

"Стоит ли?" — подумала она.

"Попробуй" — шепнул голос.

И впервые за несколько лет Катя с ним согласилась.

Воздух насыщен фобией Жизни,

На языке его Паники вкус.

Запахи Страха, звуки Отчаяния,

Существования тяжелый груз.

И неба НЕ видеть себя заставляет,

Бежит по улицам, опустив взгляд.

Нужно быть тихим и нужно — невидимым,

Не зная "Вперед" и забыв про "Назад".

В тетради написано:

"В какой-то момент начинаешь понимать, что можно расправить крылья. Это не сразу происходит. Может пройти много-много лет. Вот, ты родился, вот вырос, вот окончил школу и пошел учиться. Вот ты женился. Вот у тебя родились дети. Вот ты отпраздновал свое первое повышение на работе. Вот появилась любовница. Вот родились внуки. Вот ушел на пенсию и купил дачу. Вот слег с тяжелой болезнью почек. И там, лежа в тесной комнате, ощущая, что от тебя нестерпимо пахнет потом и мочой, чувствуя, как дрожит живот и чешется кожа под лопаткой, зная, что противно жужжащего комара под ухом ты уже никогда не сможешь отогнать легким движением руки… вот тогда понимаешь, что крылья-то можно расправить. Можно взлететь под потолок, и даже сквозь потолок, подняться к облакам, посмотреть на город сверху вниз. Можно подставить дряблое лицо ветру и закрыть глаза. Можно просто парить и наслаждаться минутным мгновением счастья.

Но потом-то все равно приходится опускаться на землю.

И ты умер. И не успел расправить крылья. Успел лишь пожалеть о том, что всю свою жизнь оставался тихим и невидимым…

Вот он я в той самой жизни несколько недель назад. Иду на работу торопливым шагом, склонив голову, собирая взглядом камешки на тротуаре. Камешки интересовали меня больше всего. Я не любил смотреть по сторонам. Жизнь, проходившая мимо, казалась неинтересной, слишком торопливой, страшной и безобразной. Ритм большого города чересчур сильно терзал мое неторопливое сознание.

Сколько всего… хочется выбрать что-то одно… сказать конкретнее… наверное, я боялся жизни. Боялся поднять глаза и оглядеться вокруг. Страх за свою собственную жизнь оказался намного сильнее любопытства. Даже если и возникали в голове вопросы вроде: "а что же там?" или "интересно, а как у них на самом деле?", я отметал их, разгонял по уголкам сознания, прятал глаза от прохожих… и разглядывал камешки на мостовой.

Я много лет не видел неба. Я не видел лиц. А если и видел, то не запоминал, потому что боялся запомнить и после этого плохо спать.