Сергей Смирнов - Хроника лишних веков (рукопись) Страница 13

— Он был очень быстр, — потупился светловолосый и — нашелся: — Пусть разденется.

Демарат перевел взгляд на меня.

— Раздеваться не стану, — даже не думая, сразу выпалил я.

Демарат усмехнулся мне в лицо жестоко и одобрительно и снова повернулся к толпе.

Сердце во мне стучало бешено, но страх куда-то подевался, словно сердце вышибло его вон своими ударами.

— Ты слышал его ответ, — сказал Демарат.

— Это он, — не отступился светловолосый. — Я свидетельствую, игемон. Лазутчик.

Демарат вздохнул устало и сказал легко:

— Ты промахнулся вчера — убей сегодня. На этом месте. Если ты уверен в том, что он — тот, кто удрал от тебя и твоей стрелы.

«Удрал от этой, не удрал от другой…» — успел подумать я, не пойми о ком из нас.

Заграждение между нами расступилось еще шире.

Страх снова кольнул в животе… И все потекло перед глазами… Неподвижным оставался лишь указующий перст гипостратега… потом и он поплыл в сторону… Я видел впереди руку с коротким копьем, опускавшимся острием на меня.

Глаза мои! Их хотелось в те мгновения вытряхнуть из головы, они будто превратились в раскаленные угли… Глаза вспухали, электрически саднили.

Вспышка молочного магния оттолкнула меня назад, но не обожгла. Потом — толчки серого тумана. Остальное — крики, звон, топот — вспомнилось потом.

«Как сверкнуло вдруг! Я подумала — молния убивает кого-то… а грома все нет. Кричат только. Смотрю: как овцы, пустились все друг через друга!» — так потом рассказывала Ниса, выпучив глаза и прижав к вискам ладошки.

— Ты ничего не видишь? — услышал я осторожный вопрос гипостратега.

— Пока — плохо, — признался я. — Но должно пройти.

— Что-нибудь требуется? — гипостратег сделался вдруг поразительно участливым.

— Если можно, холодной воды, — попросил я.

Меня трясло и довольно сильно тошнило.

— Я говорил — кто меня слушал?! — набатным гласом воззвал гипостратег. — Он — посланец неба. Он — не человек, неужели не видно?

Ответом было невразумительное эхо.

— Довольно! — оборвал эхо Демарат. — Это — добрый знак!

Мне поднесли таз. Я опустил лицо в воду, впервые обрадовавшись холоду, поплескал себе на шею.

— Хвала богам, — негромко, на эллинском сказал Демарат, стоя рядом. — Кому должно — тот оправдался.

Убрав с глаз полотенце, я посмотрел на него, а он — на меня. Так может смотреть лунной ночью трезвый умом человек на чуть приоткрывшуюся дверь склепа.

— Признаться, я тоже чуть не ослеп, — сказал он, делая доверительную улыбку. — Я не хотел бы оказаться на его месте… Но мне кажется, ты пришел не за мной. И это уже хорошая новость.

Он отошел и что-то ткнул ногой. Я присмотрелся: от его тычка осыпался в темное пятно на земле костяной домик грудной клетки.

Рядом затопал жеребец, и над гипостратегом навис всадник.

В его опущенную руку Демарат сунул трубочку пергамента, окольцованного тесьмой.

— Вождю Эдекону! Немедля! — отдал он команду и коротким взмахом руки метнул конного вестника далеко прочь, сквозь орду.

«Эдекон… Эдекон… — вспоминал я, услышав знакомое имя. — Да это же отец Одоакра, полководец Аттилы! — вспоминал я курс Истории. — Одоакр свергнет последнего римского императора».

Вспоминая Историю, я огляделся. Орда раздалась, оставила нам широкий круг пустой свободы и глядела в него издали с опасливым любопытством. Казалось, что все кругом безоружны.

— Посланник небес! — нарочито громко обратился ко мне Демарат, он переменил позу для общения с равным и больше никого, кроме меня не видел. — Твоя очередь повелевать, гипербореец!

От речки вдруг по-родному, по-дачному потянуло холодком… и где-то уютно поржала лошадка… и это показалось мне настоящим чудом… можно было жить дальше даже здесь.

В шатре уже торжественно пылали светильники, узоры-веточки искрились на зыбких стенах. Гипостратег усадил меня на тюфяки, а потом сам долго и важно устраивался.

Скатерть-самобранка вновь возникла между нами.

— Ниса! — кликнул гипостратег.

Ниса, возникнув из небытия, уютно уселась сбоку от гипостратега, готовая слушать и не быть.

Я тронул ее взглядом, как мог, бережней.

Она оказалась не похожей на ту, которую я успел вообразить: заметно полновата, широкое лицо, глаза мельче и темнее… и сероватые дуги под глазами, и подрумяненные щеки. «Нет, нет, все равно хороша собой», — убедил я себя. Она же смотрела на меня, глядя при том чуть в сторону, а губы держа коротко и строго.

— Между прочим, римская гражданка, хотя и египтянка по рождению… — заметил Демарат, сам разливая умелой властной рукой, он явно не желал присутствия никаких слуг, рабов или телохранителей. — Нисаэрт, красивое имя. И что она здесь делает, в этой выгребной яме, ума не приложу.

Ниса свела перышки бровей, собрала морщинки на лбу и, вытянув верхнюю губку, прикоснулась к вину.

Поглядев на ее губку издали, я закрыл глаза и во тьме упоенно глотнул раз, другой и еще. Это вино было лучше прошлого — душистее и не такое сладкое.

Демарат уже направлял ко мне горлом пузатый серебряный сосуд.

— О-о! — оценил он мою прыть. — Вот что надо было показать варварам. Отступились бы сразу. Амвросия на Олимпе крепче?

— Крепче! — подтвердил я. — Гораздо крепче.

Огни светильников и маленький уютный мир, ими освещаемый, и мое тело, и мои мысли — все потеплело и невесомо воспарило над всеми страхами, прошлыми и будущими. И меня понесло, повлекло. Я что-то рассказывал по долгу странника про свою историю, а потом и про всю древнюю Историю, которую знал с гимназии и университетских занятий.

Демарат наливал, слушая про свою родную Древнюю Историю очень внимательно. Потом один сосуд повалился, а появился новый, тяжелый и полный. И Ниса прилегла, вытянула ноги и слушала, подперев рукой голову. Демарату я как бы докладывал, а, переводя взгляд на Нису, начинал воодушевляться — и расписывал вальтерскотски историю Темных веков… всех наших темных веков… и плыл-плыл по ее плечу, и спускался по складкам ее туники, как по горной реке… и захлебываясь, выплывал на перекате ее бедра…

Демарат распарено багровел и все чаще утирал губы тыльной стороной кисти.

— Здесь можешь стать хорошем прорицателем, — ясно сказал он. — Даже при базилевсе, если боги будут благосклонны… а похоже, так и есть. Будет немалый доход.

Это была трезвая мысль, охладившая мою голову. Я напрягся и отпечатал ее в памяти.

Мне показалось, что Демарат и вправду трезвеет. Он выпрямился — и теперь смотрел на меня пусто и прямо, как изваяние.