Евгений Войскунский - Девиант Страница 13

Ну, как всегда.

А в девятичасовом выпуске новостей снова повторили про убийство Джамиля и добавили, что машина, из которой стреляли, найдена — убийцы бросили ее в Кузьминках, на улице Юных Ленинцев. И еще сказали, что в качестве главной версии преступления рассматривается экономическое соперничество.

Катя приехала домой поздно: весь вечер просидела у Ольги. Там, в квартире Джафаровых, собралось немало народу — сослуживцы, родственники, друзья.

— Ой, ты знаешь его брата — Адиля? — спросила Катя, когда я в передней стягивал с ее ног сапоги.

— Знаю, — сказал я. — Он иногда приезжал из Баку. Мы еще в школе учились, а Адиль уже был знаменитым борцом.

— Ой, такой толстый, усатый. Голос пронзительный — как у Жириновского. Кричит, что найдет убийц. Из-под земли достанет.

— Он достанет, — говорю. — Мой руки, пойдем чай пить.

— Я напилась, не хочу. Сережа, ну как ты? — крикнула Катя в комнату сына, откуда доносились спорящие голоса, перемежаемые стрельбой.

— Нормально! — откликнулся тот меж двумя выстрелами.

— Уроки сделал?

— Сделал, сделал.

В Сережином голосе отчетливо слышалось: не мешай занятому человеку.

Я пил на кухне чай с хрустящими хлебцами. Катя вышла из ванной в красном махровом халатике, села напротив меня. Того детского наивного выражения, которое когда-то, на Costa del Sol, привлекло мое внимание, давно уже не было на Катином лице. Ее лицо, с высоко поднятыми черными тонкими бровями, с приоткрытым маленьким ртом, теперь выражало озабоченность, а сейчас еще и усталость и, я бы сказал, насыщенность неприятностями жизни. Мне захотелось погладить Катю по голове, приласкать, сказать ей ободряющие слова. Но я просто поставил перед ней чашку:

— Может, попьешь?

— Ладно, налей. — Катя потянулась к хлебцам. — Знаешь, что сказала Ольга Викторовна? Утром Джамиль ей говорит, что видел страшный сон. Будто они прощаются на берегу океана, и он, Джамиль, садится в лодку, берется за весла и уплывает. Ольга кричит ему: «Когда ты вернешься?» А он отвечает: «Никогда». Подумай, какое жуткое совпадение.

— Да, совпадение, — сказал я. — Совпадение во времени двух причинно не связанных событий, имеющих одинаковый смысл, кажется сверхъестественным. Юнг называл это синхроничностью.

— Кто называл?

— Карл Юнг. Я тебе о нем рассказывал.

— А, это тот ученый, к которому влетел в окно жук?

— Да, тот самый.

Уж не помню, в связи с чем я рассказал однажды Кате эту известную историю из области психоанализа. К Карлу Юнгу обратилась за помощью тяжело больная женщина. Она уже потеряла надежду на излечение — и вот, прослышав о Юнге, приехала к нему на прием. И пустилась подробно рассказывать о болезни. Как раз она излагала Юнгу свой сон о том, как ей подарили золотого скарабея, и тут послышался легкий стук в окно. Юнг отворил окно, и в комнату влетел жук — местная разновидность того скарабея, которого в Древнем Египте считали священным. Женщина была настолько поражена этим совпадением, что быстро пошла на поправку. Возможно, уверовала, что жизненный ресурс еще не исчерпан.

Однако странный сон Джамиля зацепил меня. С чего это приснилось ему, что он садится в лодку и уплывает в океан? Когда я вижу во сне, как мы налегаем на весла и гоним шлюпку по синей воде, чтобы загарпунить кита, то это можно понять. Я с детства, самого раннего, мечтал уйти в океан. Наверное, в меня впечатаны морские гены (если таковые существуют). Но Джамилю, абсолютно сухопутному человеку, — ему-то почему показывают морской сон?

Мы с Катей пили на кухне чай с хрустящими хлебцами. Из-за стены доносились угрожающие крики и выстрелы — то одиночные, то длинными очередями. За окном истекал тусклым фонарным светом долгий февральский вечер.

Спустя два дня в ритуальном зале Троекуровского кладбища проходила панихида. Мы с Катей приехали за полчаса до ее начала, но уже было много народу. В медленно текущей очереди мы приблизились к гробу и положили красные розы на длинных стеблях. По грудь в цветах лежал Джамиль в костюме-тройке, в белой сорочке с черным галстуком. Странно, но я не сразу его узнал. Давно ведь не видел. Он был седой, с сильно поредевшими над лбом волосами. На его лице — широком, с синеватым оттенком, с мешочками под закрытыми глазами — я прочел выражение недовольства. Он будто кричал безмолвно: «Да вы что? С ума посходили?» Катя быстро перекрестила его.

Тихо играла музыка — струнный квартет.

В нескольких шагах от гроба на длинной скамье сидели родственники Джамиля. Ольга, заметно располневшая, со знакомой трудной складкой между бровями, с незнакомой взбитой прической, сидела очень прямо, неподвижно, одетая во все черное. Когда мы с Катей подошли со словами соболезнования, Ольга секунды на три задержала на мне взгляд и медленно молча кивнула. Рядом с ней сидела мама Джамиля, молодящаяся дама лет шестидесяти пяти. Я помнил ее: в наши школьные годы она была розоволицей блондинкой, строго требовавшей, чтобы я немедленно разулся, когда входил в их квартиру. Я знал, что ее муж, старый гинеколог, умер довольно давно. Вытирая платочком заплаканные глаза, она воззрилась на меня, когда я произнес сочувствие, поблагодарила, но, кажется, не узнала.

А вот Адиль, сидевший рядом с ней, узнал.

— Хомячок? — сказал он. — Ну, ты почти не изменился.

— Прими мое сочувствие, Адиль.

— Да-да. Убили нашего Джана…

Он был пузатый, облысевший, с седыми, неровно подстриженными усами. А ведь какой был когда-то красавчик — мускулистый борец, победитель спартакиад и женских сердец. Я знал, что Адиль редко бывает в Москве, у него какой-то бизнес в Баку.

— Отец тоже хотел прилететь, — сказал он, — но врачи не пустили. Болеет сильно. Смерть Джана его совсем подкосила.

По другую сторону от Ольги сидела, обливаясь слезами, ее сестра Светлана. Я, конечно, помнил ее, она была не такая красотка, как Ольга, но тоже прекрасно сложена. Светлана была профессиональной бегуньей, ей принадлежало несколько рекордов, в том числе и всероссийский. А с мужьями ей не везло. Первый муж, прыгун с шестом, оказался жутким бабником, ни одной юбки не пропускал, — Светлана терпела год, терпела два, а потом прогнала прыгуна. Второй муж тоже был из мира спорта, пловец с олимпийскими достижениями, с весьма серьезными намерениями, — вдруг он угодил в автокатастрофу, врачам не удалось его спасти. Теперь Светлана замужем за скалолазом Тимохиным — это я знал от Кати.

А увидел его тут, на похоронах Джамиля, в первый раз. Рядом с плачущей Светланой сидел широкоплечий блондин не блондин — человек средних лет с желтоватой шевелюрой, будто растрепанной от постоянного трения о скалы. Впрочем, он уже давно не занимается скалолазанием (это я тоже знал от Кати, от кого же еще), а имеет какой-то бизнес. Вернее — имел. Что-то производил он для огородников — сетки, покрытия для теплиц, — но прогорел. И еще какую-то потерпел неудачу, еле выкрутился. А теперь у него было охранное агентство — это все, что я знал о нем. Никогда, повторю, я раньше не видел Тимохина, а теперь взглянул, и его лицо показалось мне странно знакомым.