Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера Страница 13

О характере Ассоли следует сказать особо. Насколько страшна она лицом, настолько прекрасна душой, очень добрая она женщина, почти святая. Когда Молли Трясогузку разбил паралич, Ассоль целую неделю выносила за ней горшок, хотя никто ее не заставлял и даже не просил, и когда потом Молли померла и набежали родственники делить оставшиеся после нее гроши, и Ассоли ничего не досталось, она не обиделась и никого не прокляла, только сказала, что боги не лохи и разберутся, кого наказывать и за что, и что она, дескать, ходила за Молли не из корысти, а из жалости. Эти слова услышал Ларос Тролль, как раз вернувшийся из пиратского набега и люто бухавший, и сказал, что божьей десницей в деле справедливости пока еще не бывал, но побудет с удовольствием. Допил стакан, закусил ломтем баранины и пошел восстанавливать справедливость. Но не восстановил, потому что заблудился в подъезде и вломился не в ту квартиру, хорошо, что Жарга Бешеного Пса не оказалось дома, а то поубивали бы один другого к чертям. А так Ларос изрубил у Жарга всю мебель, нашел в буфете вино, вылакал целую бутыль прямо из горла и заснул рядом. Там его нашла Мила Железяка, завизжала, стала звать стражу, но вместо стражников пришел Валли Морж, узнал Лароса, разбудил пинками и утащил на корабль. А потом Жарг вышел из запоя, узнал про безобразие, пошел за Ларосом на корабль, получил по башке от боцмана, стал подкатывать к Ассоли, дескать, ты подговорила парня на беззаконие, значит, ты и виновата, тут в дело вмешался Барт, засадил Жаргу два раза в пузо, тот успокоился и отвалил. А Нина Пробка сказала, что боги, видать, не слишком любят Ассоль, раз превратили поступок Лароса, задуманный как благородный, в этакое безобразие. Говоря это, она хотела обидеть Ассоль, но сказала, что божья воля неисповедима, и ничуть не обиделась.

Ассоль была сильно набожна. Она посещала храм пятидесятилетия животворящей статуи Птаага Милосердного о пяти ногах, что стоит на том самом углу, где раньше рядом стояла гостиница «Русалка раком», но она сгорела, а храм не сгорел, потому что Птааг милосерден. По воскресеньям Ассоль высиживала службу от начала до конца, оставалась на проповедь и на исповедь, и еще потом подолгу беседовала со Страйкером Толстопузым, служившим в этом храме жрецом. Но публично вопросов не задавала, потому что была скромная. В обычные дни Ассоль забегала в храм дважды в день, утром и вечером, а иногда выкраивала и в обед минутку, помолиться и поблагодарить Птаага за очередные несколько часов безмятежной жизни. В приходе Ассоль была активисткой, участвовала почти во всех мероприятиях. Страйкер одно время хотел поставить ее начальницей над другими бабами, но она из скромности отказалась, и сколько Страйкер ни уговаривал ее не отвергать послушание, Ассоль твердо стояла на своем. Но от простого труда во имя божье она не отказывалась, ей что подушку вышить, что занавеску соткать, что полы в храме помыть — все едино. Только в хоре не пела и иконы не рисовала, но не от нежелания, а оттого что боги не наделили потребными талантами. И еще в мистерии плодородия она никогда не участвовала, потому что не звали, и сама тоже не рвалась, ибо знала, что непременно распугает половину участников.

В те немногие часы, что оставались у Ассоли свободными от домашних и богоугодных дел, она вышивала бисером рыбок и морских змеев, а сдавала поделки оптом Винни Камнежорке по три гроша за рыбку и по пять грошей за змея. Это нехитрое ремесло приносило примерно треть их с Бартом общесемейного дохода, но она никогда не говорила мужу о своем приработке. Потому что если Барт узнает, что он не единственный кормилец в семье, он расстроится, а расстраивать его она не хотела, не из любви и не из страха, просто по жизни не любила расстраивать людей.

Соседи считали, что Барт и Ассоль живут душа в душу и души в друг друге не чают. Они, действительно, не дрались и почти не ругались, а если ругались, то тихо, и для соседей их ссоры почти всегда проходили незамеченными. Но любви между супругами не было, ни душевной, ни плотской, за первый год Барт поимел жену всего-то раз десять, а потом вообще перестал. Какое удовольствие иметь женщину, которая валяется, как бревно, и никак тебе не радуется? Раньше у нее жопа была красивая, а потом оплыла, покрылась апельсиновой коркой, и вообще ничего хорошего в жене не осталось. Лучше со шлюхами оттягиваться, чем с такой нелюдимой страхолюдиной, шлюхи хотя бы притворяются, что им хорошо.

Одно время Барт всерьез подумывал, не прогнать ли жену к чертям. Но не прогнал, потому что жить холостяком хоть и веселее, но не так комфортно. Жена в доме прибирается, белье стирает и все такое, а то придется каждый раз прачку нанимать и уборщицу отдельно, нет уж, лучше быть женатым, пусть даже на крокодилице. Жрет супруга немеряно, деньги тратит как в прорву, но женщины все такие, тут ничего не поделаешь. Хотя бы мелочь из карманов не тырит, и на том спасибо. Вон, у Саввы Жеребца жена повадилась монеты из карманов незаметно вытаскивать, сколько раз бывало, приходит в трактир, заказывает бормотухи, а расплатиться нечем. И словами учил жену, и колотушками, а ей все едино, на упреки отвечает, дескать, не хочу быть замужем за пьяницей, и хоть кол ей на голове теши, уперлась и никуда. Ассоль-то хотя бы вино пить не запрещает, понимает, что мужику надо иметь радость в жизни. Либо совесть заела за ту историю в монастыре. Как она тогда его соблазнила, всю жизнь поломала, сука хитрожопая! А он ее даже не побил ни разу как следует.

Многие обращали внимание, что Барт бьет жену редко, намного реже, чем другие мужики того же сословия. А если и бьет, то скорее гладит, чем бьет, ну, залепит пощечину или сапогом в жопу задвинет, но это не считается. А чтобы розгой или батогом, такого, почитай, никогда и не было. Барт не знал, почему так происходит, он не придавал значения тому, что всякий раз, как только он только начинал примериваться, появлялся малолетний ублюдок Мюллер и переключал гнев отчима на себя либо совсем убирал этот гнев.

Мюллер считался сыном Барта и Ассоли, но на самом деле был, как уже говорилось, ее усыновленным братом. Отцы у них почти наверняка были разные, потому что ни лицом, ни телосложением Мюллер на сестру не походил. В облике его не было ничего примечательного, пацан как пацан, таких в каждом дворе как грязи. Но характер у него был странный, это сразу бросалось в глаза.

Прежде всего, Мюллер был глуп. Нормальные портовые мальчишки очень быстры разумом, мысли у них носятся как хорьки по курятнику. Бывает, купец только начал оглядываться, сам еще не понял, что заблудился, а один пацан уже улицу называет и руку за грошиком протягивает, а второй уже втирает пацанам постарше, что нашел лоха и тоже тянет ручонку за монеткой. А не будешь тянуть ручонки куда надо — ничего в них не упадет, будешь ходить как дурак с пустым брюхом, а пацаны поумнее — кто леденец сосет, а кто и заморское дурманное зелье. Портовая жизнь быстро отучает считать ворон.