Пол Андерсон - Чувствительный человек Страница 13

— И все же вы это делаете! — Одна ее рука опустилась на рукоять пистолета. — Какая-то сотня человек…

— Больше. Вы были бы удивлены, узнав, как нас много.

— Вы возомнили себя божественными судьями. Ваша высшая мудрость должна вывести бедное слепое человечество на путь к небесному блаженству. А я бы назвала это дорогой в ад! Последнее столетие видело диктат элиты и диктат пролетариата. На сей раз зарождается диктат интеллектуалов. Мне не по вкусу любая тирания!

— Послушайте, Елена. — Далгетти прилег на локоть и посмотрел на нее.

— Это не просто. Хорошо, у нас есть некие особые знания. Когда мы впервые обнаружили, что кое-чего достигли, мы вынуждены были решать, публиковать ли все или наименее важные из материалов. Неужели вы не понимаете, что мы стояли перед необходимостью выбора? Даже уничтожив всю нашу информацию, мы все равно приняли бы какое-то решение. — Голос его окреп. — И тогда мы сделали выбор, который я считаю верным. История с такой же убедительностью, как и наши вычисления, показывает, что свобода не является «естественным» условием для человека. В лучшем случае это переходное состояние, чреватое тиранией. Тиран может быть навязан извне хорошо организованной армией победителей или же возведен на трон самими людьми, защищающими свое право на поклонение, лидеру-божеству, абсолютное государство.

Какую пользу извлечет Бертран Мид из наших открытий, если сможет ими завладеть? Положит конец свободе, подведя людей к тому, чтобы они сами этого захотели. И проклятье в том, что цель Мида гораздо легче объяснима, чем наша.

Итак, предположим, мы бы открыли людям наше знание, посвятили в него каждого, кто пожелал бы им овладеть. Неужели вы не понимаете, что произошло бы потом? Неужели не видите, какая борьба завязалась бы за контроль над человеческими умами? Она могла бы начаться самым невинным образом, например с желания бизнесмена спланировать наиболее эффективную рекламную кампанию. А кончилась бы она сумятицей пропаганды, контрпропаганды, социальными и экономическими манипуляциями, коррупцией, соревнованием между чиновниками, занимающими ключевые посты, — и так бесконечно, до насилия.

Все когда-либо записанные психодинамические тензоры не остановят автоматический пистолет. Насилие, овладевшее обществом, ведет к хаосу, а затем — к вынужденному миру. И устроители мира, руководствуясь самыми лучшими намерениями, прибегнут к технике Института, чтобы восстановить порядок. Так один шаг потянет за собой другой, сила начнет все больше концентрироваться, и вскоре вы снова получите полностью тотализированное государство. Только это государство, никогда не будет разрушено!

Елена Казимир прикусила губу. Легкий ветерок скользнул по каменной скале и растрепал ее яркие волосы. После долгого молчания она сказала:

— Может быть, вы и правы. Но сегодняшняя Америка имеет в целом хорошее правительство. Вы должны дать им знать.

— Слишком рискованно. Раньше или позже какой-нибудь идеалист сделал бы все достоянием гласности. Мы держим в секрете даже сам факт того, что существуют особо важные вычисления, — вот почему мы не попросили о помощи, когда детективы Мида стали совать нос в наши дела.

— Откуда вы знаете, что ваш драгоценный Институт не станет просто одной из тех олигархий, которые вы описывали?

— Я не знаю, — ответил он, — но это невероятно. Видите ли, все, кто вливаются в наши ряды, неизбежно обращаются в нашу веру. И мы изучили достаточно индивидуальных психологий, чтобы создать учение! Оно перейдет в следующее поколение, и так далее.

Тем временем, мы надеемся, социальная структура и психологический климат изменятся таким образом, что станет очень трудно, почти невозможно, установить абсолютный контроль. Ибо, как я уже сказал, даже крайне развитая динамика не решает всех проблем. Обычная пропаганда, например, весьма неэффективна в применении к людям, умеющим критически мыслить.

Когда достаточное количество людей во всем мире будут обладать психическим здоровьем, мы сможем сделать знание всеобщим. До того времени мы вынуждены держать его под спудом и препятствовать тому, чтобы кто-то еще завладел им. Наши предосторожности большей частью сводятся к привлечению в наши ряды многообещающих исследователей.

— Мир чересчур велик, — очень мягко проговорила она. — Вы не в силах предвидеть всего. Слишком многое может пойти не так.

— Может. Но это шанс, который нельзя упустить. — Его взгляд был мрачен.

Помолчав, она сказала:

— Все это звучит очень мило. Но… как вас зовут, Далгетти?

— Симон, — напомнил он.

— Кто вы такой? — снова повторила она. — Вы сделали вещи, в возможность которых я просто не поверила бы. Вы — человек?

— Так мне говорят, — он улыбнулся.

— Да? Как странно! Как стало возможным, что вы…

Он поднял палец:

— Ага! Право неприкосновенности личности, — и со внезапной серьезностью добавил: — Вы и так знаете слишком много. Я должен быть уверен в том, что вы сможете держать услышанное вами в тайне всю вашу жизнь.

— Поживем — увидим, — обронила Елена, не глядя на него.

7

Закат превратил воду в пылающий костер, остров на фоне темнеющего неба казался сгустком мрака. Далгетти размял затекшие мускулы и посмотрел на залив.

В прошедшие часы между ним и женщиной было сказано очень немного слов. Иногда он ронял вопрос-другой, подбирая слова со старательной небрежностью прошедшего хорошую школу аналитика, и получал ожидаемую реакцию. Он узнал о ней несколько больше. Дитя задушенных, умирающих городов, продукт призрачной жизни конца двадцатого века, она заковала себя в броню, пройдя долгую тренировку, и теперь обрела работу, идеально отвечающую тому оцепенению чувств, в котором она пребывала.

Он жалел ее, но сейчас почти ничем не мог помочь. На ее вопросы он отвечал очень осторожно. Он вдруг подумал, что в некотором смысле так же одинок, как и она. «Но конечно, я против этого не возражаю — или нет?»

Главным образом, они пытались обговорить свой следующий шаг. На некоторое время, по крайней мере, у них была общая цель. Она описала план дома и примыкающих к нему земель и указала, в какой камере обычно содержался Майкл Тайи. Но в части разработки тактики они продвинулись недалеко.

— Если Банкрофт основательно встревожится, — сказала она, — он переведет доктора Тайи куда-нибудь.

Он согласился.

— Именно поэтому нам лучше всего напасть сегодня, пока они еще не достигли такой степени беспокойства. — Эта мысль отозвалась в нем болью «Отец, что они сейчас с тобой делают?»