Геннадий Прашкевич - Дыша духами и туманами Страница 13

«Нет, просто у меня активная жизненная позиция», – попытался отбиться я.

«Смешной пупсик! – она, конечно, с меня угорала. – Хотите, зайду?»

Я представил, как она поднимается по лестнице, звонит и, не дождавшись звонка, открывает незапертую дверь. Черная мгла выгоревшей квартиры, вода, налитая пожарниками, запах пожарища. Маришка точно угорит. Когда выскакиваешь на улицу в домашних тапочках, обязательно попадаешь в центр грандиозных событий.

«Где ты взяла этот номер?»

«Заезжала к вам на работу».

«Видела Роальда?»

«Ну да. У него и взяла».

«Разве он не сказал, что я в области?»

«Нет. А вы в области?»

«Вот именно. И не могу дозвониться до Роальда. Позвони ему. Скажи, что я жду звонка».

«А вы зайдете ко мне?»

«Когда вернусь».

Не могу сказать, что уснул сразу.

Но уснул. И проснулся только от чужих шагов.

Кто-то кхекал, бродил вокруг избы. Гей-та гоп-та гунда-ала задымила дундала. Дверь была открыта шире, значит, в нее заглядывали, неизвестный знал, что я пристегнут наручниками. «ЧК всегда начеку». Значит не Антон. Тот потребовал бы еду и выпивку для банды подлецов. Неизвестный вслух дивился следам, оставленным перед заимкой. Вонючий дымок махорки заносило в двери. Известно, что в любой толпе два дурака сразу почувствуют и найдут друг друга. Проём как бы закрыло тучей и я увидел на пороге сутулого старичка в застиранной лиловой гимнастерке с пустыми дырками на груди, проверченными для орденов, в бесформенных лиловых галифе. Точнее, когда-то они были такими, теперь все выцвело, как чернила. На голове, длинной, как еловая шишка, плоская кепка с коротким козырьком. На ногах обмотки.

– Чего тебе? – погремел я наручниками.

Старичок осторожно приставил к стене карабин. Так, чтобы я до него не дотянулся.

– Фамилия?

– Моя?

– Фамилия!

– Кручинин.

– Инициалы?

– С.В.

– Статья?

Я понял, что вижу Кума.

Дарвиниста из конвойных войск.

Кто бы еще стал интересоваться моей статьей?

Гей-та гоп-та. Ноги короткие. Вдвое короче, чем туловище. Ступня огромная, почти как сама нога. И лоб совершенно неожиданный, будто чужой. Сократ с личиком карлика. От такого всякого можно ждать. Гундаала. Галифе делали Кума похожим на флакон. «Общие подконвойные работы». Что-то он там такое напевал, пришептывал. Присев на порожек, вне досягаемости, свернул длинную «козью ножку». Щелкнул бензиновой зажигалкой, явно самодельной, обшарил избу колючими глазками. «Высшая мера социальной защиты». Словарь какой-то нечеловеческий. Курил в ладошку, скрытно. Испугался, услышав телефонный звонок, но виду не подал.

Архиповна все же выспалась. Китайские друзья привели ее в ресторанчик. Конечно, зеленый чай, экзотические закуски, «Большая Тайна Китая», специально адаптированная к желудку белого человека. «Все равно крысячьи хвосты. Меня чуть не вырвало». Зато хвосты подавали на раскаленной сковороде – все шипит, пузырится. У меня слюна потекла. Необычное черное мясо, масса трав, запах навоза. «Много специфических трав, – подчеркнула Архиповна. – Слышь, Кручинин? Некоторые несовместимы с сексуальной сдержанностью».

– Баба? – нехорошо поинтересовался Кум.

Я кивнул.

– Тут к тебе еще лесная заглянет.

Глаза колюче блеснули. Встал и, не оборачиваясь, вышел.

Вернись, падла, буравил я взглядом его удаляющуюся сутулую спину. Прондэ-андэ-дэнти-воля. Вернись, сволочь, дарвинист хренов! Сколько лет этим бывшим лиловым галифе, просторным, как туча? Вернись, сволота, сбей наручники! Тады рунды дундаала. Освободи человека! Но Кум даже не обернулся.

Тут к тебе еще лесная заглянет.

Что он имел в виду? Болотную бабку?

«Я может некультурная а мне нравится как ты смотришь. Все говорят что это сказка а я все равно хочу». Если лесная умеет писать… Вряд ли… Записку, показанную мадам Генолье, написала не лесная. Тут что-то другое. Я много читал про сосквачей, тхлох-мунгов, йети, снежных людях, лесных. Про снежных дебилов тоже читал. Трудно ли придумать ужасное волосатое существо, бегающее босиком по снегу? Отгоняя эти мысли, попытался думать об Архиповне, но чудесный профиль обрастал неопрятной курчавой шерстью; попытался думать о Маришке, но смешной пупсик угрюмо хмурился, у него появлялся слишком высокий лоб. «Бесспорно, вырисовывающаяся на фоне неба фигура держалась совершенно прямо, – вспомнил я. – Вся покрыта шерстью, никаких одежд. Отпечатки пяти пальцев и подъема были совсем четкими…»

Никаких одежд.

Почему-то это ассоциировалось с мадам Генолье.

А вдруг сюда правда припрется мохнатое озабоченное существо, оставляя четкие отпечатки пяти пальцев и подъема? В наручниках не отобьешься. Если даже это просто одичавший предприниматель по имени Антон, все равно не отобьешься.

Луна вышла, отбросила смутные тени.

За дверью по остывающей поляне потекли нежные полоски тумана.

Весь день без еды, без воды, с пристегнутой наручниками рукой. Голова кружилась. Я нисколько не удивился, расслышав тяжелые шаги. Нуда, Кум предупреждал. Тут к тебе еще лесная заглянет. Но не могла Лесная дева шагать так тяжело, в четыре ноги, дышать громко. Настоящие толстые прусские затылки. Кто там говорил про Фиалку, вернувшуюся из тайги с двумя ребятенками? Ну да, татарин… Когда баба вернулась, Вождь вроде как благословил Кума на все готовенькое… Значит, это те самые ребятенки…

– Чикембе? – осторожно позвал я.

Братаны остановились. Пугливы не по годам.

Торчали над полосками стелющегося тумана, как чугунные суслики.

– Чикембе?

Медленно повернули головы.

– Есть булавка? – показал я жестом. – Или заколка?

Ничего такого у них не было и не могло быть. И я их ничуть не заинтересовал. Может, в здешней тайге часто спрашивают булавку, заколку, окликают по-монгольски, – не знаю. Как бы то ни было, братаны мною нисколько не заинтересовались. Всяких, наверное, повидали, их что-то другое влекло. Опустились на четвереньки, бесшумно нырнули в нежный туман.

Глава седьмая

Любовь земная, любовь небесная

Был у меня приятель.

Из любого пустяка делал трагедию. Как Шекспир.

Часто видел цветные сны, научился их классифицировать. Разделял на нейтральные, страшные и те, которые хочется увидеть еще раз. Любил уют, хорошо приготовленные обеды, модную одежду, а просыпался в прокуренной комнате – на столе носки, тетради с конспектами, китайские кеды. В конце концов чудесную способность видеть цветные сны он потерял и из замечательного собеседника превратился в нервное, угрюмое, ничем не защищенное существо. То есть полностью подпал под влияние определенных сил.