Александр Ломм - Чудо в Марабране Страница 13

БОГ И ЕГО АЛМАЗНАЯ МАНТИЯ

Проводив беглецов суровым взглядом, старец оборачивается к своему юному спутнику и смеется: - Как я их напугал, друг Дуванис! Го-го-го! Теперь будут мчаться до самой Сардуны без оглядки и поднимут в Гроссерии такой переполох, какого еще не бывало в тысячелетней истории гирляндской религиозной общины! Шутка ли сказать: сам бог единый явился на землю!.. Но каковы, однако, мерзавцы, а?! Напакостили и наутек! Но они не отвертятся! От бога им никуда не скрыться! И под землей, и на дне океана я их разыщу и казню! Дуванис смотрит на старца с недоверием, сдержанно вторит его смеху, а потом спрашивает: - Так вы по-прежнему утверждаете, ведеор. что вы бог? - По-прежнему, сынок, по-прежнему. Я ведь не какой-нибудь балаганный паяц, а бог настоящий, взаправдашный! - Но в таком случае, ведеор, за что же вы ругали этих киношников? Они и вообще-то ни при чем, а если вы бог, то тем более. Если вы бог, значит, вы сами все это натворили!.. - Тут дело немного посложнее, чем ты думаешь, друг Дуванис. Что я бог, это верно. Но тут надо разобраться в самой сути вопроса. Что такое вообще идея бога, возникшая тысячи лет назад в темном воображении твоих диких предков? На чем эта идея основана: на опыте или на отсутствии такового?.. Вот ты мне заявил, что не веришь в бога. И правильно делаешь, что не веришь. Один умница как-то сказал, что бог настолько всемогущ, что может даже не существовать. Это очень остроумная мысль. Но дело ведь не только в том, существует реальный бог или нет. Для людей умных, смелых и честных этот вопрос совершенно ясен. Они, так же как и ты, просто не признают никакого бога и руководствуются в жизни только совестью и разумом. И все же, несмотря ни на что, идея бога существует. Она сильна еще, она способна развратить еще многие умы и сердца. А раз эта идея жива, значит, она представляет собой абсолютно реальную опасность, от которой нельзя отмахиваться, с которой нужно бороться, не жалея сил, до полного ее поражения... А бог? Бог, милый ты мой, - это пустое и нелепое измышление... - Но тогда... тогда кто же вы, собственно, ведеор?! - восклицает Дуванис, совершенно сбитый с толку. - Потом поймешь, не все сразу, - успокоил его старец. - А теперь, голубчик, веди-ка меня к себе в гости, а то эта мантия с бриллиантами все плечи мне отдавила - А бриллианты-то ваши хоть настоящие? - не без иронии спрашивает Дуванис. - Бриллианты? Еще бы! Конечно настоящие! - простодушно отвечает старец. Это мне, друг Дуванис, молящиеся крестьяне удружили. Две тысячи шлифованных алмазов, по пятьсот каратов каждый! Ты только попробуй, какой это вес! Бог скидывает с плеч мантию, складывает ее алмазами внутрь и подает этот объемистый сверток молодому человеку. Под мантией на боге оказывается обыкновенная крестьянская одежда. Дуванис принимает мантию, но тотчас же роняет ее в грязь. - Да в ней без малого центнер весу! - восклицает он в изумлении. - Ровно восемьдесят пять килограммов! - самодовольно отвечает старец и, подняв мантию, встряхивает ее и перебрасывает через руку. - Ну, пошли к тебе, Дуванис. Как говорится, гость в дом - бог в дом. А у тебя и гость и бог в одном лице будут... - Я буду рад принять вас у себя. И Калия, это моя жена, будет рада. Только вы не сердитесь: она еще верит в этого самого бога и ничем ее не проймешь. Боюсь, как бы она вам не причинила беспокойства. Может, не говорить ей, что вы бог, а? - Нет, Дуванис, обманывать нехорошо. Скажем ей все как есть, а заодно уж и просветим ее. Так будет лучше. - Ну, ладно, ведеор. Как вам угодно... И новоиспеченные друзья, оставив холм, двинулись не спеша к деревне...

ПЕРЕД ЛИЦОМ УЖАСНОЙ ВЕСТИ

Когда, часов пять спустя, черный лоршес, весь запыленный и перегретый, как загнанная лошадь, останавливается наконец перед дворцом гросса сардунского, прежнего, аристократически-надменного протера-секретаря не узнать. Он совершенно раскис и развинтился. Из машины его приходится выносить на руках. Перепуганные монахи волокут его беспорочество в вестибюль и стараются привести его в чувство. Главный привратник сломя голову бросается к телефону, чтобы вызвать первого врача Гроссерии. Но протер уже сам открыл глаза и с натугой хрипит: - К его святости!.. Скорее!.. - Вам бы переодеться, ваше беспорочество... - заискивающе напоминает одна из желтых сутан, но протер-секретарь не дает договорить: - Некогда!.. Потом!.. К его святости!.. Скорее!.. О ужас!.. О грехи наши!.. Конец, конец всему!.. Его святость сын божий грел, как обычно, у пылающего камина свои старые ревматические кости, когда дверь кабинета внезапно, без стука распахнулась и перед светлыми очами гросса предстал его личный секретарь. Вернее, не сам секретарь, не элегантный беспорочный протер в белоснежной сутане, а его жуткий призрак, истерзанный, грязный и к тому же в помятом гражданском платье. Призрак, ловя воздух перекошенным ртом, грохнулся на ковер. - Что такое?! Что случилось?! - воскликнул сын божий, беспокойно ерзая в своем кресле. - О-о-о! А-а-а! - дико выл протер, с остервенением дергая себя за волосы и стуча головой о ковер. - Бог единый да пребудет с вами! Ашем табар! Ашем табар! Ашем табар!.. Что с вами происходит, мой возлюбленный протер? Если вам не здоровится, я позову людей... врача... Протер-секретарь, продолжая взвывать и всхлипывать, медленно подполз к гроссу и, схватив полу его мантии, принялся покрывать ее лобзаниями и слезами. Гросс с явным отвращением вырвал у него полу и легонько пнул мягкой туфлей в лоб. - Это безобразие, беспорочный протер! Извольте взять себя в руки и прекратить эту безобразную сцену! - Теперь... теперь... уже все равно!.. - с трудом выдавливает из себя протер, стараясь подавить рыдания. - Почему все равно? Что случилось? Говорите толком и перестаньте выть! Я не могу этого больше слышать!.. Что произошло? С чудом что-нибудь натворили? - И с чудом!.. - всхлипывает протер и поднимается на колени. - Ливень, ваша святость, совершенно уничтожил поля... Во всей провинции!.. Поля перемешаны с грязью, а посевы смыты в море!.. Там будет голод!.. - И из-за этого вы так убиваетесь? Стыдно, протер! - гневно восклицает сын божий. Он, кряхтя, поднимается с кресла и торопливо, по-стариковски, семенит к богато инкрустированному шкафчику. Вынув оттуда бутылку коньяку, он наливает из нее полный бокал и подносит протеру: - Выпейте, несчастный! Это подбодрит вас!.. Приняв из божественных рук гросса живительную влагу, протер осушил бокал до дна и сразу заметно успокоился. На его лице даже появилась краска. - А теперь рассказывайте по порядку! - приказал гросс. Протер-секретарь перевел дух и, нервно теребя бородку, начал свой рассказ: - Чудо было великолепное, ваша святость! Багровые тучи, потом глубокий мрак, как в преисподней, потом ужаснейший ливень с чудовищными громами и молниями. Я сидел в автомобиле и молился, чтобы автомобиль не унесло в море потоками воды или не поразило огнем небесным. Потом все кончилось, и я увидел размытые поля. Ливень был слишком обильным. Это митрарх марабранский переусердствовал: собрал богомольцев в десять раз больше, чем требовалось. Его же надлежит и призвать к ответу... Но это не главное, ваша святость... Не бедствие крестьян так растерзало и испепелило мою душу!.. - А что же? Говорите! - О ваша святость! Вы единственный наш заступник в эту страшную годину! Кому, как не вам, сыну... Но нет, нет, язык мой немеет и сердце холодеет в груди! Мне страшно подумать об этом, не только говорить! - шепчет протер, вновь покрываясь смертельной бледностью. - Именем бога единого, отца моего небесного заклинаю вас, протер! Говорите! Ашем табар! Говорите! - кричит гросс сардунский и, выхватив из складок мантии золотой символ бога единого - круг со схемой солнца на украшенной рубинами рукоятке, - поднимает его над головой в сухоньком кулачке. - Не надо, ваша святость! Не надо! Не поминайте его!.. Он... здесь!! визжит протер, с ужасом отшатываясь от гросса. - Кто здесь?! О ком вы говорите?! - Тот... тот, кому служит священная гирляндская община! Тот, чьим сыном нареченным вы являетесь на земле!.. Я видел его, ваша святость! Я видел его так же, как вижу теперь вас!.. Он ослепил меня своим лучезарным величием! Он оглушил меня своим громовым голосом!.. Он пришел судить и карать!.. О, горе нам, горе!.. Гросс сардунский, сильно побледнев, опускает руку с солнечным символом. Он смотрит на протера-секретаря с безмерной тревогой. - Вы явно больны, мой возлюбленный беспорочный протер... Вам нужен врач... - произносит он неуверенно. - Нет, ваша святость, нет! Я совершенно здоров! - поспешно отвечает протер. - Не обращайте внимания на мой вид, на мое поведение... Я просто глубоко потрясен... Простите, что я позволил себе явиться перед ваши светлые очи в таком гнусном виде. Я спешил известить вас, ваша святость!.. Нужно срочно созвать святейшее собрание, в полном составе! Нужно выйти встречать его, явившегося столь неожиданно, торжественной процессией, под колокольный звон и пение гимнов. Впереди процессии - вы, ваша святость, босиком и в рубище, с головой, посыпанной пеплом, как и подобает любящему и покорному сыну, а за вами все протеры, митрархи, гремы, тоже босиком и в рубище... босиком и в рубище... - Босиком и в рубище... - тихонько повторяет гросс, и непонятно, то ли он соглашается с протером, то ли насмехается над ним. Некоторое время оба молчат. Сын божий пристально глядит в огонь камина, словно советуется с пляшущими языками пламени, и шевелит при этом кустистыми бровями. Протер же взирает на него с мольбой и надеждой. - Вот что, любезный протер! - говорит наконец гросс спокойно и строго. Ступайте домой и приведите себя в порядок. В такое решительное время нельзя распускать себя. Возьмите себя в руки и срочно соберите Барбитский Круг. Теперь не место пустым формальностям! Теперь нам нужно действовать сообща, чтобы спасти положение. А ко мне пришлите ведеора Браска. Он человек деловой. От него я узнаю все подробности и тогда решу, какие меры надлежит принять вельможам Гроссерии. В таких делах нельзя действовать опрометчиво... Пришествие!.. Босиком и в рубище!.. Голову пеплом!.. Это, дорогой протер, мы всегда успеем!.. Ступайте же и выполняйте мою волю. На троне гросса пока что еще сын сидит, а не отец! Протер-секретарь благодарно целует мантию сына божьего и удаляется значительно ободренный. Через четверть часа в кабинет гросса сардунского входит фабрикант чудес Куркис Браск.