Роберт Рэнкин - Мир в табакерке, или чтиво с убийством Страница 13

Мужчины были не лучше.

– Подождите здесь, я пойду разведаю, – сказал Т.С. Давстон, и убежал.

Мы остались ждать, ковыряя ботинками кочки. Норман вытащил из кармана мармеладку и засунул в рот. Я надеялся, что он предложит одну и мне. Он не предложил.

– Цыгане едят своих детей, знаешь? – сказал он.

– Ну не едят.

– Едят, – кивнул Норман. – Мне папа сказал. На свете одновременно живет только девятьсот девяносто девять цыган. Это потому что у них есть волшебная сила, типа там предсказывать будущее или как найти клад. Этой силы хватает только на девяносто девять человек. На одного больше – и они ее потеряют. Поэтому новый цыган не может родиться, пока не умрет старый. А если рождается, они его убивают и съедают.

– Ужас, – сказал я.

– Это еще ничего по сравнению с тем, на что они еще способны. Мне папа все о них рассказал.

– У тебя папа, видно, много знает про цыган.

– Еще бы не знать, – сказал Норман. – Моя мама сбежала с цыганом.

Т.С. Давстон вернулся и сказал: – Все нормально, пошли за мной.

Мы пошли за ним между высоких фургонов в круг, где усатые женщины в наколках устанавливали палатки для аттракционов и собирали карусели, распевая песни на своем родном наречии. В данный момент они трудились над палатками «Обдери щенка» и «Понюхай сыр».

Мужчины отдыхали на складных верандах. Разряженные в цветные халаты и босоножки, они прихлебывали мартини и собирали замысловатые композиции из цветов.

– Вот эта жизнь для меня, – сказал Норман.

И кто бы стал с ним спорить?

5

Они не просто едят своих собственных детей. Словно этого мало, они перемалывают косточки, что остаются после того, как их сжирают, и делают нюхательный порошок, который вдыхают через трубки, сделанные из костей побольше. А из черепов убитых детей они делают пепельницы, которые продают потом добрым христианам вроде нас.

Грязные цыганские сволочи!

Я никогда, ни до того, ни после, не встречал человека, похожего на профессора Мерлина. На его голове, такой маленькой, что в дрожь бросало, был старинный завитой парик лилового цвета. Нос его был словно клюв сказочной птицы, а глаза блестели, как две бирюзовые запонки. Над тонкими губами, растянутыми в золотозубой улыбке, были прочерчены тоненькие нафабренные усики. А под улыбкой начинался подбородок, настолько выдающийся вперед и такой длинный, что когда профессор Мерлин закрывал рот, подбородок едва не смыкался с носом.

Одет он был, как проходимец эпохи Регентства: высокий накрахмаленный воротник и белый шелковый галстух. Жилетка его была красной, тихо звенела брелками на цепочке от часов, и служила прекрасным фоном расшитым лацканам зеленого фрака. Профессор Мерлин был стар, высок и худ. Он был чарующе чудовищен.

При нашем появлении он протянул длинную, тонкую, бледную, наманикюренную руку и взял ею грязную ладонь Т.С. Давстона.

– Мой дорогой маленький Берти, – сказал.

– Берти? – удивленно прошептал я.

– А это, должно быть, твой брат?

– Эдвин, – сказал Т.С. Давстон. – А это мой лучший друг Норман.

– Берти? – вертел головой Норман. – Эдвин?

– Норман – сын мистера Хартнелла, выдающегося брентфордовского кондитера и владельца лавки, способной удовлетворить любые запросы настоящего ценителя табака.

– И прочая, и прочая, и прочая, – отозвался профессор. – Впрочем, я польщен. – Он порылся в кармане жилетке и выудил из него замечательную серебряную табакерку в форме маленького гроба. И протянул ее в сторону Нормана.

– Не желаешь ли отведать? – осведомился он.

Норман завертел встрепанной головой, в профиль похожей на грушевый леденец.

– Нет, спасибо, – сказал он. – Меня от этого чих прошибает.

– Как хочешь, – и профессор улыбнулся золотом в сторону Т.С. Давстона.

– А ты? – спросил он.

– Пожалуй, дядюшка, – ответил Т.С. Давстон, – щепотку, не больше.

– Прошу.

Профессор Мерлин наклонился вперед, и щедро посыпал Т.С. Давстона солью из неизвестно откуда появившейся большой солонки. Т.С. Давстон дернулся в сторону и принялся стряхивать соль с волос, Норман расплылся в идиотской ухмылке, а я просто стоял и смотрел на все происходящее, вытаращив глаза.

– Юмор балагана, – объяснил профессор. – Как вам?

– Забавно, – сказал я. – Очень забавно.

– А ты что скажешь, Берти?

Т.С. Давстону удалось, наконец, стряхнуть с себя всю соль и выдавить на лицо некое подобие кривого оскала.

– Очень забавно, – согласился он. – Надо запомнить.

– Молодец. – Профессор Мерлин протянул ему табакерку. – Теперь попробуй и выскажи свое мнение.

Т.С. Давстон с самым серьезным видом трижды стукнул по крышке, прежде чем открыть табакерку.

– А это зачем? – спросил я.

– Традиция, – ответил Т.С. Давстон. – Во имя Отца, Сына и Святого Духа.

– Искушен от природы, – заметил профессор.

Юный Т.С. Давстон взял понюшку, поднес ее к носу, глубоко вдохнул, и на его лице появилось выражение задумчивого удовлетворения.

Профессор Мерлин по-птичьи склонил голову к плечу.

– Посмотрим, сможет ли он определить сорт. Ставлю флорин, что нет.

Кончик носа Т.С. Давстона дернулся раз, два, три, и я ожидал неминуемого извержения. Которого не случилось. Вместо этого он только улыбнулся, и прочел следующий любопытный стишок.

Тайского сорта, с мускатом и донником,Поровну лавр и шафран (но не дикие),Лист земляники, привкус черники,Мюнхенской смеси малая толика.Изысканно свеж в табакерке и без,В Брэдфорде куплен, два фунта в развес.

– Неподражаемо, – сказал профессор.

– На мой вкус, излишне вычурен, – заметил Т.С. Давстон. – И букет скорее зимний, что не соответствует случаю. Хотите, чтобы я назвал марку и поставщика?

Профессор Мерлин кивнул.

– «Крофорд Империал», из «Мира табака» Кокса, Хай-стрит в Бредфорде.

– Невероятно, – профессор Мерлин сплел длинные пальцы. – Заметил даже мюнхенскую смесь. Этот мальчик – гений.

– Фуфло, – сказал Норман, на которого это не произвело впечатления.

– Он здорово справился, – сказал я, – и в стихах опять же.

– Все поэты – гомосеки, – сказал Норман.

Я вдруг заметил, что табакерка профессора исчезает в кармане Т.С. Давстона. Профессор тоже заметил это, и вернул ее себе быстрым движением.

– Благодарю, – сказал он.

Т.С. Давстон ухмыльнулся.

– Вы мне должны флорин.

Профессор помахал руками, как фокусник, и между пальцев у него из ниоткуда появилась монета. Т.С. Давстон взял ее, попробовал на зуб, осмотрел, засунул в карман и снова улыбнулся.