Станислав Соловьев - Somnambulo Страница 13

Это делают негласно, скрыто, в подвалах заброшенных домов, в запасных комнатах полицейского участка, делают в штатском, для всех незаметно, под разными предлогами. Так, вроде человек уехал по своим срочным делам, да только забыл о том сообщить, не успел он в спешке. А может, сообщил. Сообщил, конечно же, своим родным и близким. И начальство его в курсе, ведь это оно направило сеньора сначала в Терменанте — Конденасьон, а затем в Ситьо–де–муэрте. Обыкновенная служебная командировка, разве вы этого не знали, странно, что вы этого не знаете…

По всем поездам ходят таможенники и жандармы. Они ищут большие деньги, мешки с заграничной валютой, которые провозят зловредные бестии–горцы из Неразрешенного Сновидения. Везут, чтобы купить на западе у контрабандистов оружие или у тех имперских офицеров, что возглавляют ободранные гарнизоны. Ведь их не направляют на Юг. Им все равно, что на юге идет война. Все равно, что их оружием убивают их солдат и что убьют этим оружием и их самих. Они с легкостью продают списанные стволы и колеса, ящиками продают снаряды и патроны. Все потому, что у них очень маленькие оклады, и обещанные премии давно не платят. Жена со своими родителями и тремя детьми живет в однокомнатной квартире, в старом доме, что в привокзальных районах. Она считает каждую копейку и на карты, сигареты, газеты, вино или пиво денег не дает. Дети полуголодные, они носят перешитое тряпье и стоптанную обувь. Родители жены сварливы, они постоянно ворчат и требуют должного к себе уважения. Жена устраивает скандалы, жена некрасива и глупа, жена требует денег, она каждый день требует денег. Хочет шубу из натурального меха, хочет дорогих снов, верности до гробовой доски. Еще скандалы на службе. Еще у него есть вместо денег любовница, которая его тоже не любит, но выбирать не приходится. Она актриса местного театра, она официантка в привокзальном ресторане, она гимназистка, она дочь сеньора полковника. Но и ей нужны деньги — на подарки, на цветы, на билеты в кино, на дорогое такси, на заграничные сны. Но денег всегда не хватает, денег всегда нет.

Потому жандармы и таможенники ищут ускользающее счастье в поездах. Они настойчиво разрывают сугробы вещей, вскрывают залежи палеонтологического белья, жадно разворачивают дурно пахнущие свертки. Им тоже нужны деньги, им так же мало платят. Они тоже страдают изжогой и печенью. У них тоже жены–дуры и дети–придурки. Они бы рады схватить любого, у которого есть какие–то деньги. Ищут золото, оружие, марихуану — Запрещенные Сны. Но те, кто везут оружие, везут его целыми товарными поездами, а те, кто везет марихуану, хорошо за нее заплатил. Эти сны снятся другим…

По ясному небу летел растрепанный проводник. Проводник был возмутительно трезв, но даже в таком необыкновенном состоянии он не мог догнать стремительно убегающий от него пиджак. Он пытался схватить его руками, он загребал облака и случайных птиц, но пиджак изворачивался, смеясь заливистым перезвоном медных пуговиц, ускользал сквозь пальцы и, взмахивая рукавами, обгонял бедного проводника. Пиджак смеялся над ним, он унижал его своей засаленной и рваной подкладкой. Унижал пустыми карманами и гнилыми нитками, что при каждом взмахе рукавов отчаянно трещали, рвались и обнажались швы. Проводник плакал и оттого шел оранжевый дождь.

Сзади летел старик в длинной ночной рубашке — победоносно держал эмалированный горшок. А под руки его держали суровые жандармы, словно архангелы — их одежды были белы, а за спинами хлопали золотые крылья…

Вот деревянной рукой им отдает честь капитан императорской армии. Лицо его каменное, глаза закатились под самые брови, рот его широко открыт, и на губах чернеет запекшаяся кровь. Он словно мертвый, этот капитан, он вовсе не живой, сделан из гипса. На голове у капитана шутовской колпак, а на ремне прикручена к телу болтами игрушечная сабля из мятой жести. И правой рукой, посиневшими пальцами, делает капитан неприличные жесты…

Вслед ему, летит старуха, что вяжет государственный флаг. Но цвета на нем перепутаны, у орла вместо голов еще одни лапы…

А вот летит и толстяк. Он гонится за пирожками, догоняет, хватает, бросает их в рот, уведомляет всех радостно: «этот — с луком!» Он неприлично гол, и жирное пузо его трясется складками в такт полету…

Летят горцы, играющие на ящике оружия за право, кому первому сдаваться и разоружаться…

Летят крестьяне, они сеют анекдоты, а вырастает полынь–трава…

Летят тысячи картонных лиц, водоворот, кружение, ветер, туфли, руки, кошельки…

Летит все, летит…

Мартин вздрагивает, корчится, подтягивает ноги, а ноги — словно мокрое мыло скользит по влажной мыльнице из зеленной пластмассы. Он тонет, он просыпается, опять выныривает из эротических кошмаров. Но вязкая, студенистая волна снова накрывает его с головой, вновь засасывает, глотает, тянет, и капитан императорской армии оказывается мертвым морским чудовищем. Оно выплывает из пучин сновидения, шевелит мокрыми усами, топорщится медными глазами–пугавицами. В одной его руке полицейский свисток, в другой — металлический жук автоматического пистолета, что задирает смертоносное брюшко — хочет разродиться ядовитыми личинками свинца. «Именем Императора!..» — рычит чудовище капитан, и моргает…

12

Мартин в большом и пустом помещении.

На квартиру это не похоже. Вокруг голые бетонные стены с ржавыми потеками, бетонный пол заляпан толи известью, толи мелом. Здесь холодно, нет ни одной лампы, нет ни одного окна, но почему–то все залито сумрачным светом. Мартин трогает стены — они шероховаты и прохладны. Он не знает, как оказался в этих комнатах. Голос, идущий откуда–то сверху, — не мужской, не женский, не детский, — бестелесный голос говорит ему, чтобы он не останавливался. Ты еще не нашел, что ищешь. Продолжай искать…

Мартин идет — из одной комнаты в другую, в каждой комнате четыре проема, а там комнаты, в которых четыре проема. Мартин каждый раз поворачивает — то направо, то налево, то идет вперед. Комнаты все похожи, словно это одна единственная комната, умноженная в тысячи раз. Он ходит по комнатам, трогает стены руками, слушает голос, заглядывает в проемы. Это не комнаты, понимает он, это бетонный лабиринт…

И когда он это понимает, он оказывается в комнате, в которой нет ни одного проема, и больше не нужно никуда идти. Ты нашел, говорит голос. И Мартин понимает, что это правда…

13

Было почему–то тихо. Казалось, что нет ни одного звука во всем мире, звуков никогда не существовало. Они не могут существовать, не должны существовать, только эта тишина имеет такое право, больше же ничего нет… Может, было не так уж тихо. Просто Мартин так воспринимал мир после адского шума и грохота, который с самого начала сопровождал поезд. Теперь поезд, по неясно какой причине, стоял. Стоял один, ни одного окна не светилось в его плоских железных боках. Мартин никак не мог понять, почему так тихо, почему стоит поезд, почему он никуда не едет, разве уже приехали?.. Но еще рано, еще не могли приехать, ведь еще ехать и ехать, этого не может быть… Что это за станция?.. Почему стоим?.. Почему не едем?.. — спрашивал Мартин у тишины, и не слышал своего голоса.