Андрей Кокоулин - Фотография на память Страница 13

Скобарский ежился.

Большая лужа заставила их, перебираясь, жаться к ограде детской площадки.

— Сейчас через улицу, а там уже метров триста всего до банка будет, — сказал Вадим.

— Спасибо вам! — поймал его руки в свои Скобарский.

В глазах его задрожали слезы.

— Я еще ничего не сделал.

— Это ничего, ничего. Я вам верю.

Вадим через силу улыбнулся.

В только что открывшемся банке было пусто. Широкой шваброй протирала полы уборщица. Охранник скучал за конторкой с мониторами.

Оставив Скобарского у входа, Вадим подошел к окошкам.

— Здравствуйте.

Операционистка была незнакомая, строгая, в очках. Отвлеклась от щелканья на клавиатуре, вскинула увеличенные оптикой глаза.

— Да, доброе утро. Вы с чем?

— Извините, я вчера с Томой по поводу перевода договаривался…

Глаза, серые, серьезные, прищурились.

— Наверное, по конвертации?

— Да, но я бы хотел перевести.

Операционистка кивнула.

— Счет знаете?

— Да.

Вадим жестом подозвал Скобарского.

Тот приблизился, меняясь в лице.

— Что-то не так? — Старик нервно затеребил край шарфа. — Что-то случилось?

— Нужен счет.

— Конечно, я сейчас, сейчас.

Его пальцы с великим трудом расправились с пуговицами пальто. Извлеченным листкам бумаги передалась дрожь рук.

— Тут помялось немного…

Вадим подал листки в окошко.

— Посмотрите, здесь реквизиты.

— Да, вижу, — сказала операционистка. — Заявление на перевод заполнять умеете?

— Не особо, в общем-то.

— Вот смотрите…

Тонкий пальчик с накрашенным ноготком забегал по графам синеватого бланка, указывая, где ставить номер счета (вот здесь), где свифт (в эту строчку), где записывать латинскими банк бенефициара и его адрес.

— Дмитрий Семенович, — сказал Вадим беспокойному Скобарскому, — вы присядьте пока.

Сам он перебрался за клиентский столик и аккуратно перенес данные со счета на бланк. Девушка-операционистка карандашом предусмотрительно отчеркнула что и куда, так что трудностей не возникло.

"Оплата за операцию и постоперационный уход…". То есть, по-английски: "Payment for…"

Подняв голову, он увидел, что Скобарский пристально изучает рекламный буклет банка. Только вот перевернул его вверх ногами.

И вновь сила, протащившая его вчера через полгорода, вспыхнула, разгорелась в Вадиме, наполнила ощущением правоты.

Так, Алька?

— Все.

Вадим передал бланк операционистке.

— Еще счет. Мне нужно снять копию. И паспорт.

— Конечно.

Бумаги и документ исчезли в окошке.

Гуднул ксерокс. Девушка склонилась к монитору. В быстром темпе защелкали клавиши. Пятьдесят тысяч — раз, пятьдесят тысяч — два…

Вадим улыбнулся.

Ему все равно не на что их тратить.

— Все, — лицо операционистки приблизилось к окошку, — перевод я вам оформила, свифт списала, если вам нужно подтверждение, то оно будет где-то через час.

— Хорошо.

Девушка замялась.

— Извините, Вадим Алексеевич, вы сыну за лечение платите?

— Почти. Близкому человеку.

— Такие деньги…

Вадим качнул головой.

— Дмитрий Семенович, — он приблизился к Скобарскому, и тот поспешно встал. — У вас есть связь с клиникой?

— Электронная почта, у знакомых.

— Попросите у них подтверждение оплаты. И, в общем, что они готовы принять вас с внуком. Только лучше завтра.

У Скобарского дрогнули губы.

— В-все? В-вадим, это как же… Два миллиона…

Он начал сползать вниз, и Вадиму пришлось подхватить его под локоть.

— Дмитрий Семенович.

— Простите. — По щекам Скобарского потекли слезы. — Простите, Вадим, я все, что вы скажете…

Они вышли из банка.

— У вас на билеты-то есть? — спросил Вадим.

Скобарский энергично закивал.

— На это есть, есть, отложено… Господи, Вадим, вы уж об этом не думайте…

Из кармана пальто он достал не первой свежести платок и уголками его принялся промокать лицо. Слезы все также текли.

В конце концов Скобарский сдался и, обняв Вадима, зарыдал у него на плече.

— Мне вас… мне вас Бог послал! — сквозь всхлипы произнес он. — Я… вы всегда можете… и мы с Олежкой всегда…

Вадим растерянно слушал.

Стоял, чуть посторонившись от дверей, и не знал, куда деть руки. Так они и висели вдоль. Из окон офиса, наверное, казалось, будто радостный отец обнимает вновь обретенного сына.

А сын…

У него перехватило горло.

А сын съездил на могилы к родителям всего раз. На годовщину отца. Потому что никаких других дат не помнил. Было холодно, сыро, и маленькое деревенское кладбище почти заросло. Самое главное, ничего он не почувствовал тогда. Ничего.

Сволочь я, Алька, да? Даже не хомяк.

После двадцать пятого, пообещал он себе, чувствуя, как начинают гореть уши. Во что бы то ни стало. Пусть поздно…

— Ну, все, все, — сказал сам себе Скобарский, отстраняясь, отфыркиваясь, пряча блестящие глазами. — Извините, Вадим, развел я тут… плач Ярославны.

В его пальцах вновь появился платок.

— Ничего, нормально, — сдавленным голосом произнес Вадим.

И отвернулся сам. Задышал, хватая ртом горький сентябрьский воздух. Мама, папа, простите меня, простите. Я приеду.

Обязательно.

— Вы куда сейчас? — спросил Скобарский, высморкавшись.

— Дождусь подтверждения перевода, и на Гагарина.

Уловленный через плечо, краем глаза, Скобарский качнул седой головой.

— К высоткам-то? Нехорошие они, Вадим.

— Значит, судьба.

— Не смейте! — С неожиданной силой Скобарский развернул его к себе. — Не судьба! Вы обязаны бороться! Биться! Хотите, я с вами?

Он смотрел, решительно, пронзительно щурясь и воинственно топорща щетину.

Наверное, думал, что Вадим идет туда не по своей воле, а сражаться за странную девочку Вику с фотографии. Или еще что-нибудь героическое. Как говорят в таких случаях, один против банды отморозков.

Вадим был благодарен ему за это.

— Дмитрий Семенович, — сказал он, — у меня же встреча, а не мордобой.

— А кто жить не хотел? — тряхнул его Скобарский. — Я не хотел или вы, Вадим, не хотели? Деньги вот… — Он перевел дух. — Может, вы проститесь с девочкой этой, а затем с крыши — фьють!

— Не будет фьють. Я же обещал вам, помните? Двадцать пятого.

— А, ну да, — кивнул Скобарский.

И сник, отпуская прихваченную на груди куртку. Даже складку разгладил.

Пережидая час, они купили по сосиске в тесте и по стаканчику кофе в автолавке поблизости, нашли скамейку. Скобарский позвонил домой, неловко прижимая к уху исцарапанную, древнюю "нокию".