Александр Алфимов - Китайские палочки времени Страница 14

— Верно. Несколько лет все было замечательно. Преступности меньше стало, коррупции тоже. Экономика вверх поползла. А потом все на круги своя вернулось. Скучно народу стало. В который раз. И вороватые чиновники откуда-то выползли, и ВВП не так быстро прирастать стал. Но все равно, к две тысячи двадцать первому мы уже не сильно отставали от Америки. А по многим показателям даже и опережали. А в двадцать первом...

— Дубов открыл машину времени!

— Верно. Какой ажиотаж тогда поднялся! Ученые будто сбесились. Как же так — все, чем они жили, стало ненужно! И как знак протеста весь мир захлестнула волна новых открытий. Точнее, захлестнуло Россию. Остальным странам совсем чуть-чуть перепало. Оно понятно. Народ у нас талантливее. Да и в остальных странах у ученых таких мыслей и не возникло. Они путешествия во времени восприняли приземлено, как великое открытие, как новые перспективы. Но это не было чем-то, что могло бы перевернуть их мировоззрение. У них мышление практичное, на колобок похоже.

— Почему на колобок?

— Да потому что приземленное и бесформенное. Как ни верти, ему все равно. Верха и низа нет. Зато устойчивое. А наше мировоззрение как башня. Высокое, к небу тянется. Да только из-за высоты чрезмерной его ветром так и колышет туда-сюда. А чуть посильнее подует — вот и перевернулась башня. Но это я отвлекся. Значит, понаоткрывали ученые тогда столько, что до сих пор закрыть не могут. Многое, конечно, проворонили — что Штаты по дешевке скупили, а что вообще сперли. Но сберегли все-таки гораздо больше, чем можно было предположить. Тогда мы развиваться и начали. И заметь, таже закономерность. Как только кризис, так наши сразу во всей красе себя проявили. Правда, теперь кризис не в экономике и не в обществе — тут ломка мировоззрения. Потому и особо счастливыми мы тогда не были. А потом наступила абсолютная предопределенность. В таких условиях кризиса уже никак не получится. А значит, счастливыми мы больше не будем. Или, что еще хуже, научимся жить как на Западе — одновременно и стабильно, и счастливо. И вот тогда всему человечеству конец. Только представь, еще почти четыре века полной предопределенности! Народ совсем разучится будущего бояться!

— А разве это хорошо — бояться будущего?

— В определенной дозе это просто необходимо для выживания! Только представь: наступит Развилка, связь с будущим прервется. Но на триста двадцать лет вперед будущее уже известно! Конечно же, эти триста двадцать лет народ проживет, не думая о будущем. А потом это самое будущее наступит. Как ты думаешь, смогут люди нормально жить? Они же ничего не смогут выбирать!

— Ну вы не совсем правы, Егор Федорович. Сгущаете краски. Во-первых, не так уж и хорошо мы знаем будущее. Через двенадцать лет в обоих ветвях наступают Теневые Зоны. Мы точно знаем, что произойдут какие-то социальные потрясения, хотя и не знаем, какие именно: данных за тот период не сохранилось ни в одном из будущих. Про то, что произойдет в Теневых Зонах, мы не можем сказать. А во-вторых, мы можем уверенно прогнозировать лишь немногие события. И потом, люди живут не по предсказаниям, они сами делают выбор. Просто заранее можно узнать, какой выбор они сделают, но решение поступать определенным образом все равно идет от человека. Его никто и ничто не заставляет поступать именно так. Поступок человека первичен, а информация о поступке вторична. И не имеет значения то, что такая информация уже существовала, когда поступка не было и в помине. Это называется парадокс причинности при перемещениях во времени.

— Нет, Сашка. Здесь не имеет значения, как все обстоит на самом деле. Проблема не в учебниках физики, она в головах людей. Понимаешь, сама мысль о предопределенности очень соблазнительна. Принимая подобную гипотезу, человек снимает с себя ответственность за свои неудачи. Всегда очень удобно сказать: я ничего не мог изменить, все предопределено. Еще когда никто и не думал о путешествиях во времени, существовали подобные идеи. И пусть тогда это называли судьбой, роком, фатумом и объясняли мистикой, а не физикой — суть была та же. Проще считать, что все предопределено. Гораздо труднее знать, что если бы ты поступил иначе, то предопределено было бы другое. Это контраргументы против твоего «во-вторых». А по поводу «во-первых» возражения те же самые: неважно, насколько хорошо мы знаем будущее. А важно, что мы считаем будущее предопределенным. Так что через триста двадцать лет после Развилки человечество будет вынуждено решать такие проблемы, с которыми оно уже давно не сталкивалось. И оно вымрет.

— Может, еще не все так плохо? Может, наши потомки приспособятся? Кроме того, впереди может быть еще одна Развилка, тогда люди снова будут знать свое будущее.

— Может быть. Но, как говорится, если бы да кабы, да но рту росли грибы, то был бы не рот, был бы целый огород. Все может быть. Но будет ли? Да и не хотел бы я, чтобы человечество всегда знало свое будущее. Тридцать лет такого испытания нас изменили. Четыре века изуродуют психику. Но если такое навсегда... Это будет уже не то человечество, которое мы знаем.

Мы помолчали. Да, умный человек Егор Федорович, Хорошо мы поговорили. Однако по самым актуальным для меня вопросам идей не возникло... А я так надеялся...

— Егор Федорович, а если бы вы могли влиять на фактор Развилки, какую ветвь выбрали — R или L?

Старик задумался. Как-то ненатурально задумался. Будто хотел убедить меня, что никогда раньше не думал об этом. Он что, меня совсем за дурачка держит? Да каждый человек обсуждал эту тему миллионы раз — и с друзьями, и с самим собой. Каждый уже составил для себя четкое мнение, какая из ветвей лучше. И все же старик задумался... Почему Егор Федорович хочет, чтобы я решил, что он в сомнениях? Может, старик боится, что под давлением его авторитета я изменю свое мнение. Глупости. Егор Федорович мог бы повлиять на меня, если бы от этого что-то зависело, если бы я сомневался в правильности своего мнения. То есть я, конечно, сомневаюсь, все-таки судьба человечества решается. Но старику это откуда знать? А если не знает, то почему он боится повлиять на мое мнение? Или тут что-то другое? А может, он действительно никогда не задумывался над этим? Нет, чушь, такого просто быть не может.

— Знаешь, Саша, это трудный вопрос. В левой ветви порядку побольше. Зато правая мне внушает больше оптимизма — у нее больше шансов выжить после окончания предопределенности. Все-таки там каждый борется за свою жизнь. В таких условиях некогда думать о предопределенности. Так что, когда кончится предсказанный период, для них мало что изменится.

Жалко. Я надеялся, что старик назовет левую ветвь. Потому что в левой Олег выживет. Если содержимое «термитника» позволит мне влиять на фактор Развилки, то я хотел бы выбрать ту ветвь, в которой мой друг жив. Но имею ли я право изменять судьбу всего человечества ради одного человека? Мне самому правая ветвь кажется лучшей. Но я все же надеялся, что Егор Федорович скажет, что левая ветвь лучше. Надеялся, что он найдет убедительные доказательства. Убедит меня в том, что, если я выберу для своего друга жизнь, лучше станет всему человечеству. Но этого не произошло. Может быть, старик только что подписал смертный приговор своему внуку.

Нет!" Нечего сюда Егора Федоровича впутывать. Какое бы решение я ни принял, это будет только мое решение. И вся ответственность на мне.

— Егор Федорович, но ведь в правой ветви одни дикари живут! — вырывается у меня. Непроизвольно. Уж очень мне хочется, чтобы старик избавил меня от колебаний. Чтобы не надо было выбирать между жизнью друга и судьбой человечества. Чтобы можно было как в рекламе — дни в одном флаконе.

— Ну не такие уж дикари. А точнее, совсем не дикари. В технике разбираются. Не все, конечно, но всем и незачем. Зато каждый из них такую школу жизни прошел!

Старик высказал те же аргументы, какими я сам не раз защищал правую ветвь в ничего не значащих разговорах.

Однако этот разговор значил слишком много. И я предпринял последнюю попытку.

— Егор Федорович, да разве в технике дело? У них же никаких моральных принципов нет!

— Насчет принципов верно. Нет у них четко прописанных нравственных постулатов. Но это не значит, что у них нет морали. Даже настоящие дикари не бросаются без разбору на всех вокруг, как берсерки. В конце концов, человеческое общество — это всегда общество. А в любом социуме люди просто обязаны вести себя в определенных рамках, иначе хуже будет им самим. Я сейчас не говорю про уголовное наказание. Просто, когда люди ведут дела к обоюдной выгоде, общество более жизнеспособно. Те структурные единицы общества, в которых этот принцип не выполнялся, не могли конкурировать с другими. И отмирали. То есть по принципу отбора люди склонны заботиться об окружающих. Человек вырастает в этом мире, постоянно сталкивается с взаимовыгодным поведением. Он с пеленок впитывает в себя именно такое поведение. В итоге он очень хорошо ориентируется в нюансах именно таких межличностных отношений. А вот эгоистичное поведение — вещь для него новая, малоизученная. В этой области он не может опираться на опыт предков, впитанный с молоком матери. Он вынужден сам совершать все ошибки, наступать на грабли. И он постоянно ощущает сильный психологический дискомфорт. Таким образом, для человека проще жить по моральным принципам, неважно, имеют они четкую формулировку или понимаются интуитивно. Конечно, все время от времени срываются на эгоизм — уж очень соблазн велик. Но мораль есть в любом обществе. Другое дело, что настройка на мораль может сбиться, человек повернется к эгоизму, но это чревато психическими расстройствами. Депрессии, раздражительность, шизофрения, паранойя. В нашем обществе такой человек будет жить и портить жизнь себе и окружающим. В мире правой ветви — умрет. А если в их обществе аморальные люди вымирают, то чей мир более аморален — наш или их?