Андрей Лях - Реквием по пилоту Страница 14

Они стояли против друг друга, как будто собирались драться.

— Послушайте, Хэл, — сказал Эрликон, рассеянно глядя мимо глаз с толстыми складчатыми веками. — С какой я сейчас познакомился девушкой… Она играет на рояле…

Тренер выслушал это сообщение, не дрогнув ни единым мускулом, и с минуту постоял перед Эрленом гранитной глыбой, затем, не сказав ни слова, завалился обратно в глидер и уехал. Эрликон вернулся к своему нетронутому мороженому.

Жил сто лет за семью заборами, за семью запорами. Никого к себе не подпускал, даже Кристину, и вот, пожалуйста, рухнули твои запоры. Сколько лет смотрел на женщин и говорил себе: нельзя, а то крышка, но нет, нашлась, вскрыла тебя, как консервную банку.

Откуда взялось это смятение и мороз по коже? Дело давнее, многое позабылось — во сколько лет все произошло? — какой-то фильм, бог с ним, с названием, но была в нем сказочная принцесса — прекрасная, заколдованная, беззащитная, бесплотно-юная, но уже по-женски изящная. На нее обрушивались напасть за напастью, с ветром и дождем, до тех пор, пока не появился прекрасный принц — вот его память не сохранила, вероятно, потому, что на месте принца он воображал себя, самому хотелось увидеть, упасть в обморок от восторга, потом очнуться и совершить в ее честь нечто необычайное.

Прошли годы, и много чего занесло песком, но заветный образ не утратил ни прелести, ни очарования. В нем как-то соединились и детская мечта, и сразу все противоядия от лютой многоголовой тоски. Взлелеянный и тщательно сберегаемый в тайниках души, он был панацеей и от вечного укора зеркала, и от неизменно ровно-равноправного, как бы без капли сочувствия, дружеского тона в разговорах.

Сказочная эта женщина (Эрликон не затруднял себя фрейдистскими изысканиями) жила незримо за панцирем закаленной в передрягах психики, не ведая себе равных среди реальных многогрешных сестер, коим было запрещено даже предполагать о ее существовании. Но вот нашлась… Трудно предположить, что же было в Инге от той давней волшебницы, но, видимо, что-то было — привычный горячий кулак ударил в солнечное сплетение, Эрликона сотрясла дрожь — «У вас произошла авария?»… Боже, благодарю тебя за то, что я надел олимпийку под перегрузочный костюм… «Сегодня я обедаю с отцом… Подайте мне руку»… Мог бы сам догадаться, идиот. И наплел какой-то чепухи… А дальше вообще кошмар — принц вместе с каблуками и шапкой волос на добрых полголовы ниже своей принцессы. Боги святые, а он-то думал, что ему никакая психологическая встряска нипочем. Эрликон оставил окончательно растаявшее мороженое и окунулся в уличное пекло.

Прямо над ним возвышалась бредовая громада отеля «Томпсон» с фестонами мансард на крыше. Постояв немного, задрав голову и поглядев сначала налево — на Дворец музыки, а потом направо — снова на отель, Эрликон поднялся по ступенькам под длинный козырек и заглянул в вестибюль гостиницы. Полумрак, багрово-красные тона, в глубине, за деревянной стойкой, виден портье и светлый раструб дисплея.

— Не то, — сказал Эрлен и, обойдя здание, очутился в грузовом дворе вместе с затянутым в синюю пленку трейлером со стрелами «Фуд траст» на бортах.

Здесь, на полу необъятного лифта, сидел джентльмен лет четырнадцати в джинсовой кепке с густо приколотыми значками. Он читал сборник комиксов издательства «Панч» и что-то меланхолично жевал. Эрликон беззвучно хмыкнул. Гены непревзойденного контактера Диноэла Терра-Эттина вдруг явственно подали голос.

— Эй, парень, — произнес Эрликон по возможности более хрипло, — ты хозяин этой машины?

— Ну, — отозвался парень, глядя на Эрленовы летные сапоги с застежками, замками и шнуровкой.

Эрлен присел рядом и для вящей убедительности продемонстрировал свой значок пилота первого класса:

— Давай поговорим, как мужчина с мужчиной.

Пасмурным утром третьего сентября, спустя час после жеребьевки, в крохотном скверике перед Дворцом музыки, а также в нижнем холле до лестниц — дальше лестниц никого не пускали — бродило, курило и переговаривалось множество разного народа, имеющего отношение к музыке и к фестивалю. Все они — от репортеров, стерегущих неизвестно что, поскольку на решение жюри нечего было и надеяться раньше четырех-пяти часов, и до студентов, торопящихся встретить товарища дурацким вопросом «Ну как?» — были полны ожидания вестей из недоступного ристалища — все окна и витражи Дворца сияли в целости и первозданности, система звукоизоляции включена, двери заперты, и никого не волновала пальба запускаемого где-то неподалеку мотоцикла, даже та странность, что звук этот доносился вроде бы откуда-то с неба. Мало ли что бывает.

Высоко над музыкальными болельщиками, на белой крыше «Томпсон-отеля» Эрлен Терра-Эттин заводил свой «Харлей-Дэвидсон», а прямо напротив, через темную щель улицы, простирались ребристые плоскости, башенки, желоба и люки верха Дворца музыки. Крыша гостиницы была как бы двойной: первый ярус — всевозможные службы и трубы, второй — трамплинный гофрированный навес над мансардами — дюралевая «чайка», которая и видна с улицы; в ее-то изгибы Эрликон и упирался сейчас левой ногой, то убирая, то наращивая обороты и вслушиваясь в громовой треск. Ветерок с моря пошевеливал ничем не прикрытые волосы и нес над площадью синюю гарь. Алюминиевое крылышко где-то метра на два не доставало до последних ограждений, но Эрлен надеялся на мощность двигателя и на то, что разница в высоте была в пользу отеля.

Мотор заревел во всю хромо-молибденовую глотку, Эрликон дал два расширяющихся круга и, вывернув газ до упора, проскочил свой поднебесный трамплин — темные глаза мансард за спиной отнесло назад и вверх; старина «харли» целое мгновение сверкал в воздухе между домами никелем спиц, и в следующую секунду его уже юзом волокло по крыше Дворца музыки, развернуло, толкнуло, ударило — стоп, приехали. Итог: содрана кожа на локте, всех и дел; единственный зритель, юный лифтер на противоположной крыше, завопил от восторга и захлопал в ладоши — вот это действительно пилот!

При помощи немудрящего куска проволоки и ролика скотча, предусмотрительно захваченных с собой, Эрлен без особых трудов проник в чердачные помещения музыкального храма. Здесь было очень уютно, веяло теплом, горели лампы, гудели неизвестные приборы, и во все стороны стройными рядами расходились разнокалиберные трубы. Пошарив минут пять, Эрликон отыскал какую-то нору обслуживания, побрел, терзаясь сомнениями, по неведомым переходам и в конце концов, едва не вывихнув ногу, выпал на ковер одного из дворцовых коридоров. Пусто и тихо.

Он мысленно сопоставил все свои перемещения и прикинул, что находится где-то справа от зала, ближе к сцене, посему быстро зашагал налево и вскоре очутился в зимнем саду, где среди цветного камня вились лианы, цвели кактусы и даже нимфея плавала в темном овале бассейна. За этой красотой вставал каменный парапет, и дальше Эрликон увидел отделенную от него пустым пространством стену вестибюля. Он подошел к парапету: далеко внизу, наполовину срезанный балконом, белел квадрат вестибюля, и по нему передвигалось множество черных точек.

Трудно сказать почему, но эта картина подействовала на Эрлена угнетающе и пригасила его боевой пыл; тем не менее он стал искать, как спуститься. Оказалось, что это чрезвычайно просто: от зимнего сада под прямым углом к коридору шла широкая белая лестница, и точно такая же зеркально спускалась ей навстречу с противоположной стороны. Миновав один пролет, Эрликон наконец обрел искомое — величественные двери с фигурными бронзовыми ручками, и перед ними — людей за столами с какими-то бумагами.

Ах, с каким бы удовольствием я описал, как Эрлен, окрыленный успехом, при помощи некой остроумной выдумки и природного очарования обошел всех церберов и в награду за мужество и изобретательность погрузился в стихию музыки! Увы, произошло совершенно обратное — Эрликон упал духом. Его помыслы и воля были настолько поглощены тем, как попасть во Дворец, что все остальное он предоставил импровизации. Но его, как обычно, хватило лишь на однократную вспышку, запал был истрачен, и новое нежданное препятствие, необходимость объяснений и обходных путей пришлись на хорошо знакомый спад нервной энергии. Вновь подступили всегдашняя тоска и усталость: невозможно будет сейчас подойти, что-то сказать, что-то наврать… Эрликон уже проклинал себя, но не мог заставить сделать хотя бы шаг. Он с бессильной ненавистью чувствовал, что уже готовы оправдания, что он уже подспудно выжидает, пока минут сроки и можно будет, ни в чем себя особенно не упрекая, уйти отсюда, не сказав никому ни слова — что ж, опоздал, дело законное, а значит, если быть честным с самим собой, можно уйти и прямо сейчас…

Полный омерзения, силясь справиться с собой и осознавая, что, как всегда, ничего не выходит, Эрлен сделал несколько шагов назад и снова поднялся в зимний сад. На этом наша история могла бы и закончиться, но шалые Эрленовы звезды судили иное.