Виктор Хорошулин - Хвост ящерицы. Тайна русского Кёнигсберга Страница 14

Тригуб слегка толкнул локтём Непейцына. Тот повернул голову и увидел, как Дибирье раскрыл саквояж и вытащил из него какой-то свёрток, который тут же передал соседу-моряку. Тот поднялся, спрятал полученное от француза под бострог и направился к выходу.

– Я – за ним, – шепнул своим спутникам Тригуб.

– Будь осторожен, Василий.

Едва за соседом Дибирье и последовавшим за ним капитаном закрылась дверь, засобирался и сам француз.

– Трифон Петрович, – обратился к кавалеристу Болотов, – нам пора! Мы прекрасно провели время. Приятно было познакомиться!

– Уходите? Так скоро?… Ну, а я ещё посижу. Аннушка, пива мне!

Дибирье не спешил домой. Он чинно шествовал по улицам города, никуда не торопясь. Два офицера следовали за ним, не забывая посматривать по сторонам. Время близилось к полудню…

Нельзя было не заметить, что дома в Кёнигсберге, даже в лучших частях города, были довольно узкие и казались очень тесными. Большинство зданий не достигали и пяти саженей в ширину. При этом окна выходили только на одну сторону, да и то – всего по два-три окошка, а боковые стены обычно оставались глухими. Но этот недостаток компенсировался высотой строений и большим количеством этажей. Дворы были не у всех зданий, и предназначались они, в основном, для хранения дров. Наружные двери домов обычно были разделены надвое, поперёк. Верхняя половина днём могла быть распахнута для освещения, а нижняя часть двери чаще всего оставалась закрытой, препятствуя входу посторонних.

Дибирье неспешно продолжал путь. Было заметно, что прогулка доставляет ему удовольствие. Дороги были вымощены булыжником, снег и лёд с них был сметён. На чистые улицы вышло немало народу, радуясь хорошей погоде в этот воскресный день.

А вот, словно трёхпалубный корабль, выплыл непотребный дом, в котором посетители за деньги могли получить любую девицу из имеющегося состава. Уж не туда ли направил стопы загадочный француз? Работы у девиц лёгкого поведения сегодня было мало, они смотрели в окна и, громко смеясь, зазывали в свои покои всех прохожих. Данное публичное заведение мало интересовало офицеров, поскольку на памяти было немало случаев, когда их сотоварищи пострадали от дурных болезней. Другое дело – нарядные благородные барышни, степенно разгуливающие между торговых лавок, с интересом и некоторым смущением поглядывающие на молодых людей в военной форме. Правда, большинство из них шествовало в сопровождении строгих мамаш или служанок, но были и исключения… Для обольщения молоденьких девушек у приятелей всегда были наготове дежурные комплименты, забавные рассказы и шутки, а также целый арсенал иных мужских хитростей…

С одной улицы, на которой торговали картинками художников, книгами и даже газетами, и что более всего удивило – диковинными камерами-обскура (35) и мелкоскопами, для разглядывания разных букашек, офицеры узеньким кривым проулком, спугнув стаю голубей, прошли на другую, заполненную лавочками с разными съестными припасами: колбасами, сырами и булками. Следуя по ней, приятели оказались на площади перед ратушей, заполненной многочисленными торговцами и покупателями.

В этот час здесь же на дощатом помосте нелепо одетые и ярко раскрашенные комедианты давали своё представление. Они всячески кривлялись и выкрикивали в толпу свои глупые и грубые шутки. Но, несмотря на то, что они несли полный вздор, городская чернь наблюдала за ними с открытыми ртами. Тут же прохаживались продавцы каких-то сомнительных лекарств и шныряли подозрительные мальчишки, очень похожие на карманных воришек. Для тех и других такое скопление народа обеспечивало хороший заработок…

Но тут грянули трубы, и на площадь вышла торжественная, но весьма странная процессия. Зрелище было воистину впечатляющим: впереди шагали человек десять в чёрных шляпах с начищенными до блеска медными трубами, за которыми бежали и что-то кричали восторженные ребятишки. За ними важно следовали знаменосцы, и, наконец, около сотни мастеров и подмастерий вынесли на всеобщее обозрение огромную колбасу, длиной никак не менее пятисот локтей! (36). Процессия двигалась прямо к расставленным на площади столам. Видимо, здесь должно было вскоре разыграться настоящее пиршество.

Народу всё прибывало. Шум, смех, шутки…

– Смотри! – негромко произнёс Непейцын и дёрнул Болотова за рукав.

– Вижу, – ответил тот. – Боже, какая встреча…

Неподалёку от церкви святого Николая французский чернокнижник встретился не с кем-нибудь, а с самим полковником Половинкиным! Оба офицера прекрасно знали этого штабиста. Они часто встречали его в высоких кабинетах, особенно здесь, в Кёнигсберге, однако на поле боя не видели ни разу.

Полковник с французом о чём-то потолковали минут пять, причём, было видно, что разговор их довольно серьёзен. Затем Дибирье вынул из саквояжа другой свёрток и передал его Половинкину. Тот, не разворачивая, сразу сунул его под епанчу. На том они и расстались.

– Я за полковником, – сказал было Непейцын, но вовремя остановился. За Половинкиным пошёл сам подполковник Суворов. Он едва заметно кивнул друзьям и взглядом указал следовать дальше за Дибирье.

Капитан Тригуб, сопровождая, как он назвал незнакомца в бостроге, «шкипера», оказался на острове Кнайпхоф. Преследуемый шёл неторопливо, но уверенно. Его походка, слегка косолапая, подтверждала догадку офицера о том, что перед ним – моряк. Выйдя на самую красивую улицу Кнайпхофа, Мильонную, «шкипер» зашёл в богатый особняк. Василий внимательно осмотрел его. Никаких приметных табличек над дверью не висело. Только дощечка с изображённым циркулем и наугольником. Дом был трёхэтажный с высокой черепичной крышей и остроконечным флюгером. Крыльцо дома, как заметил капитан, было изготовлено из дерева, обмазано кипящей смолой и посыпано железной окалиной, которая застыв, напоминала изделие из чугуна. Таких крылечек, как заметил Тригуб, в Кёнигсберге было множество, они выглядели добротно и практически не гнили.

Конец ознакомительного фрагмента.