Александр Колупаев - Солнечное эхо Страница 14

«Приветик, Иринка! Пишет тебе твоя подруженька Надежда. Ой, Ирка, а я стала зеленушка – зеленушкой! Места на теле живого нет, как огурчик, вот пупырышки бы ещё и в банку, под маринад! Шутки – шутками, а странные дела творятся с моим организмом! Ну, во-первых, часто донимала ангина, а теперь ни разочку! Теткины мази помогли что ли? Еще: я стала меньше есть, то бывало, жру – жру, толстеть вот начала было, а сейчас нет. И совсем неохота! Пробовала три дня не есть и хоть бы что, как будто только что из-за стола встала! Скажу тебе по секрету, я какая-то не такая стала…. Спокойней, не гоню нервную пургу по мелочам, да и сильней что ли стала…. Вон вчера тетя попросила воды в баню натаскать, помогаю я ей по мелочам, днем боюсь на улицу выйти, вдруг кто такую страхолюдину увидит. Так вот, я от колодца раньше по полведра носила, тяжело было, а сейчас два полнехоньких набрала и как пушинки, почти бегом принесла. А когда оставалось наносить флягу, я вдруг решила, что просто принесу полную флягу зараз. И с какого перепугу это я?

Еще у колодца сомневалась в своей затее, а когда налила да закрыла крышку, спокойненько так одной рукой, забросила её на плечо и донесла до бани! Блин, Ирка! Шварценеггер отдыхает!

А вот у тетки проблема: заразилась она от меня! Так же как у тебя руки зеленеть начали. Она даже своими мазями не мажется, только молится у иконы. Да чего это я о грустном. Вот что я тебе скажу: у меня здесь ухажер завелся! Да не удивляйся ты, тут парней раз, два и обчелся. Из мужиков только одни старики, самому молодому 65, да кузнец Павел живет на краю деревни, тот «молодой», ему всего 42 годика. И вот ещё Васька, прилип ко мне как банный лист, сама знаешь к какому месту. Он – то и не знает, что я зеленая, как крапива у изгороди, это я раз сидела ночью на лавочке, когда мне из дома еще выходить? Так вот он, пастух этот Васька, подвалил ко мне, шуры-муры, ну ты знаешь, как они это умеют. Сам окончил три класса да школьный коридор прошел, да и тот прямой, а о звездах да о погоде разговоры развёл, а сам ко мне жмется. «Чего это я тебя на танцах в клубе ни разу не видел? А то бы я из-за тебя подрался с шахтерскими» Вот так они в симпатиях признаются. Тут у нас в десяти километрах какая-то шахта. Вот, когда в нашей Клюевке по субботам танцы, приезжают на мотоциклах парни, прикольно, но тут кроме Васьки ещё три девчонки застряли, дуры деревенские, где тут женихи? Смотались бы в город.… Так вот они это шахтерские, то с Васькой дерутся, то друг дружке морды бьют. Вот Васька после танцулек ко мне и клеится. Уже третий вечер, как стемнеет, приходит. Привязался: голос у тебя приятный, наверное, ты красивая, давай приходи к пруду, я там стадо пасу, покажу, как утка утят нырять учит. Вот утки с утятами мне и не хватало! Наплела ему, что у меня аллергия на свет и тетка меня лечит. Она запретила мне на свет выходить. Тут он оборзел и полез целоваться, гремучий парень, секса у них в деревеньке по строгости нравов нет, так его так растащило, что полез он ко мне за пазуху, тут я встала и легонько его, как котенка, зашвырнула в огород. А забор у нас больше метра.… Вылез из крапивы, прочухался и ко мне: «Ты как это сделала? Покажи еще раз этот приёмчик», да какой тут приёмчик, я его взяла двумя руками за шиворот, подняла и поставила на лавочку. Он заблажил: «Вот это да, вот это силища, выздоравливай, мы этим шахтерским навешаем запросто!» Не осуждай меня, Ир, все какое-то развлечение. Скука тут смертная! Я тетку в библиотеку загоняла, читаю запоем. Как ты там, моя подруженька? Вот пишу тебе, пишу, а письма не отправляю, боюсь заразить кого ни будь, зря тетя мучается, страдает. Твоя Надюха»

– Хорошо пишет, прямо писатель, деревенский! До обеда все письма прочитаем? – осведомился полковник.

– Осталось всего одно, правда, оно длинное, читать? – капитан развернул листы последнего письма.

– Читай, – дал разрешение старший офицер.

«Иринка, подруженька моя дорогая! Спешу поделиться с тобой событиями, случившимися за это время со мной. Скорее всего с нами. Деревню нашу со всех сторон окружили войсками, протянули колючку и не один ряд, понатыкали каких-то хлопушек, телекамер, вообще от нас теперь нет никому ходу. Да и к нам не пропускают, говорят, карантин по чуме. Во врать! А у нас и в правду чума, только зеленая. Тетя от меня капитально заразилась. А к ней люди за помощью захаживали. То соседка со спиной маялась, то фельдшерица ногу вывихнула, вот с неё все и началось. Тетка вывих выпрямила, распарки да растирки травяные дала, фельдшерица и не тревожилась, а когда позеленела чуть ли не по пояс, то заблажила и к тетке, да ещё днем приперлась, как глянула на неё, в крик: «Ты чего это заразная сама да и меня заразила!» На её вопли соседушка и тоже с зеленым рылом через забор грудь перевесила. Фельдшерицу чуть кондрашка не хватила, за грудки тетку трясет, а та спокойно так берет чурбан, на котором дрова колют, втыкает в него топор и легонько на вытянутой руке поднимает его перед самым носом этой истерички. Пошипела та, пошипела да и убралась восвояси. А тетка молилась перед иконой вечером. И ты знаешь, я кое-что услышала, благодарила она своего бога, что дал здоровья ей и племяннице, то есть мне. Оказывается, у неё два зуба выросли, и волосы чернеть от корня начали! Ирка, она реально молодеет! Утром дровишки так колола, любо дорого посмотреть! Не каждый мужик сдюжит. Кстати о мужиках, ты там если стоишь, то сядь, сейчас от моей новости упадешь! Представляешь, я – беременна! Да, да, от Васьки! Он от скуки на все руки, и как видишь не только на руки, мастером оказался. Конечно, он заразился от меня и когда понял это, то пришел и неожиданно зажег фонарик у меня под носом. А мордашка то у меня зеленая!

«Ну, это ничего, говорит, а то я боялся, что ты негритянка и детишки черненькие пойдут, а так даже симпатичная, вон какие губы зелененькие, прям как у ящерки весной!». Хотела я ему хорошего леща влепить, да он поднес фонарик к своему лицу, а у него и подбородок и шея уже полыхают зеленью…. А через месяц у нас все с ним и срослось. Я, было думала напомнить ему, кто из нас сильнее, так он только засмеялся. Взял одной рукой трактор, на котором приехал, и развернул его в другую сторону. Бугай деревенский! Знаешь, тут нас солдатики, что в охране стоят, всех нас кузнечиками зовут, так они так разозлили Ваську, что он бревнышко сантиметров двадцать в обхвате взял и зашвырнул к ним через всю полосу. Они заблажили, и давай палить из автоматов в воздух. А с теткой моей, так вообще комедия – помолодела! Я тут её фотки разглядывала, где она телятница в колхозе была, ей – ей стала снова на неё, тьфу черт, на себя с той фотки снова похожая. Бегает к кузнецу на свиданки, ей 69, а ему сорок два! Хотя и ей и ему и по тридцать не дашь! Ой, Ирка, боюсь – вместе рожать будем. Я ей сказала про беременность, дай, говорю, травы какой – нибудь, а она ни в какую, говорит: бабье дело – рожать. Ещё не известно, какое дите будет, если как мы, так и его кормить совсем не надо. Боюсь я, боюсь, у нас тут нет медицины, и по телику про нас ни словечка, словно и нет нас вовсе.

К нам скатывают по рельсам тележку раз в неделю, продукты какие-то, вот чудаки, нам и есть не надо, все село уже «кузнечики», передают ещё кое какие лекарства. А они нам «да лампочки», никто и болеть не думает. Фельдшерица вчера приперлась, стала стройная, зеленая вся, как ботва у свеклы. «Ты, говорит, рожать надумала, надо на учет встать!» Какой к черту учет? В нашем-то концлагере?! Мужики (да, да, у нас все старики помолодели, тьфу ты и позеленели тоже), додумались: «Давай мы эту ихнюю проволоку бревнами враз закидаем». Хорошо директор школы (она же и училка, у нас в деревне начальная школа на четыре класса) так вот она и отговорила их. А то бы эти олухи на автоматы полезли. Знаешь и тетка говорит, что у меня будет девочка, назову её Ирочкой в честь тебя. Вот только, что если она не будет цветом кожи ни в отца, ни в мать? Хотя тетя меня успокаивает: «Кровь у тебя и у него зеленая, так откуда у ребенка красной быть?»

Кончаю писать, как ты там, моя подружка? Не приедет ли зеленая лягушонка, по имени Иринка, ко мне на какой – ни будь коробчонке в гости? Самогоночку с домашним салом вприкуску попили бы! А что, мы изредка и желудок балуем, и семечки грызём, чего от хорошего-то отказываться? Ой, до свидания, так хочу тебя увидеть, обнять, поплакаться в жилетку, хотя и не от чего. Целую, целую! А свадьбу без тебя не буду играть, где мне подружку тут отыскать? Надежда. Для всех – надежда!!!»

– С ума девка сошла! Рожать, плодить надумала эту зеленую гадость! – нервно вскочил полковник из-за стола.

– Товарищ полковник! – резко прервал его научный сотрудник в штатском. – Мы на пороге грандиозного открытия, мы на пороге смены всего человечества. Да, да и еще раз да! Хомо сапиенс неизбежно сменится хомофотикусом! То есть человеком света! И отцу, и сыну Бертеньевым поставят памятники. Мы уже вынесли на ученый совет решение о триумфальном завершении проекта «Солнечное эхо». И будем настаивать на внедрении в жизнь грандиозного изобретения наших ученых, да я хоть сейчас пойду в зону добровольцем, без защиты пойду. На себе все испытаю! Хотя споры фотоцитов быстро гибнут на солнечном свету. Главное – не вступать в прямой контакт с кожей и телом трансмутанта.