Управление - Андреас Эшбах Страница 14

часто совпадающая с требованиями «ты не должен с этим мириться» или даже «тебе нельзя с этим мириться», фраза, которая порождала иногда особые права, иногда особые обязанности, в первую очередь долг соответствовать своему невидимому, сверхчеловеческому отцу, тому лейтенанту Хайнцу Леттке, который во время Мировой войны сбил 32 французских бомбардировщика, прежде чем его постигла судьба героя, тому лейтенанту Хайнцу Леттке, чей портрет висел дома в рамке на стене рядом со всеми его орденами, к тому же это был цветной фотоснимок из тех времен, когда цветные фотографии были не в порядке вещей, а чем-то особенным.

«Ты – сын героя войны» – эта фраза была одновременно подбадриванием и защитным заклинанием, к тому же фразой, в которой заключался почти такой же контраст, как в утверждении: «У меня остался только ты. Ты теперь единственный мужчина в доме».

С этой ношей, которая, как он думал позднее, была слишком тяжелая для плеч ребенка, никогда не видевшего своего отца, он и вырос. Они жили в Берлине в районе Шарлоттенбург, в маленькой квартире посреди достаточно больших, населенных настоящими семьями, в то время как у них дома на стене висела только фотография его отца. Он никогда не видел свою мать иначе чем в черном платье, потому что она никогда не предпринимала попыток аннулировать свою пенсию вдовы участника войны, назначенную еще императором, повторным замужеством.

Самыми ранними воспоминаниями Ойгена Леттке были воспоминания о заднем дворе, где стояли два по большей степени голых, но удобных для того, чтобы взбираться на них, дерева. Все соседские дети играли здесь. Девочки безустанно устраивали свои диковинные игры в классики, во время которых нужно было перепрыгивать из одной сложной фигуры, нарисованной мелом на асфальте, в другую и при этом толкать перед собой камень, всегда из одного поля в другое и преимущественно на одной ноге. Мальчики боролись или играли в футбол или в догонялки, а иногда кто-нибудь приносил оловянных солдатиков или деревянный корабль, и тогда они играли в войну или в пиратов. Некоторые дети говорили на иностранных языках, в основном на английском, и нужно было быстро соображать, чтобы изъясняться с ними, но тогда это не было проблемой.

И в этой обстановке однажды случилось так, что Ойген нашел кольцо, дешевое маленькое кольцо, достаточно большое для пальца маленькой девочки, но с блестящим красивым бирюзовым камнем в форме сердца, причем название цвета он узнал много позже, но всегда ассоциировал с этим камнем.

Это кольцо он носил с собой на протяжении десяти дней, потому что оно было очень красивым кольцом, настоящей ценной находкой, как он говорил себе. Причина, по которой он так долго носил его с собой, была не в том, что он не знал, что с ним делать: напротив, это-то он знал совершенно точно.

Но он не мог осмелиться.

Через десять дней он набрался смелости и подошел к одной девочке, совершенно определенной девочке, которую, насколько он знал, звали Эльза, у нее были длинные светлые косички и ангельское личико, самая красивая девочка, которую он когда-либо встречал. Он протянул ей найденное кольцо и произнес: «Дарю его тебе».

С его стороны это был акт чистейшей любви. Эльза очаровала его с того самого момента, когда он увидел ее в самый первый раз, и с тех самых пор он вновь и вновь поглядывал в ее сторону, но, разумеется, только тогда, когда был уверен, что ни один другой мальчик не сможет его в этом уличить.

В любом случае, она ему нравилась, и на этом всё. Больше он ничего от нее не хотел, он еще даже и не знал, чего может хотеть мальчик от девочки. Он был не из тех, кого называют «осведомленным». Девочки были для него представительницами таинственного чуждого вида, не имевшего ничего общего с мальчиками и даже не подходившего им.

Тем не менее ему хотелось, чтобы это прекрасное кольцо принадлежало ей, просто потому, что он не представлял себе для него никакого другого применения.

Но Эльза отпрянула назад. Она внимательно посмотрела на кольцо, затем на него и произнесла: «Оставь меня в покое».

Для Ойгена эти слова были как пощечина и удар в живот одновременно. Он даже и не мог вообразить себе подобной реакции, и, пока сказанное медленно просачивалось в его сознание, а мир вокруг него рушился, он все еще протягивал ей кольцо. Ему было понятно, что она не принимает его как личность, но при чем здесь кольцо? Как уже было сказано, он не смог придумать ничего другого, кроме как отдать его ей, и то, что она отказалась от кольца, ввергло его в замешательство.

Но она не взяла кольцо. Она отвернулась, оставила Ойгена одного и ушла.

Ойген наконец покинул двор и по пути домой швырнул кольцо в мусорный бак. Он не заплакал, он даже и виду не подал.

В конце концов, он был сыном героя войны.

А сыну героя войны не пристало позволять себе такое.

4

Вскоре после наступления нового, 1933 года воцарилось всеобщее беспокойство. Взрослые неустанно говорили о политике и о том, что имперское правительство должно быть переформировано. Что же в этом такого волнующего, Хелена не понимала: разве это не случается постоянно? Но ей было только двенадцать лет, и она не надеялась это понять и потому слушала вполуха, когда родители обсуждали, должен ли фон Шлейхер уйти в отставку, что сказал фон Папен и на что решится Гинденбург.

Разумеется, имя Адольфа Гитлера звучало снова и снова. Этот человек в некотором смысле нравился ее родителям, и тем временем Хелена тоже к этому привыкла.

Но затем произошло нечто досадное. В понедельник 30 января вечером по телевизору должны были показать художественный фильм «Победитель» с Хансом Альберсом, которого Хелена считала потрясающим. Поскольку ей обычно не разрешалось смотреть телевизор по вечерам, она просила разрешения до тех пор, пока ее мама не уступила и не произнесла: «Ну хорошо, но только в порядке исключения!»

Но именно в тот вечер, которого Хелена с нетерпением ожидала всю неделю, появилась новость, что это случилось: Гинденбург дал согласие на реорганизацию правительства и собирается назначить Гитлера новым рейхсканцлером. По словам диктора, запланированная на вечернее время трансляция художественного фильма отменена в пользу внеочередной трансляции о текущей ситуации в Берлине.

– Это безобразно! – заревела Хелена. – Этот дурацкий Гитлер!

– Дитя! – строго произнесла мать. – Это что еще за тон?

– А теперь помолчи, плакса, – грубо сказал ее брат Армин. – И так ничего не понятно.

Обиженно нахмурившись, Хелена забилась в дальний угол дивана, в то время как остальные взволнованно слушали доклад репортера, который сообщал о событиях, связанных с рейхсканцелярией. Мало что было видно, преимущественно только толпу