Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар Страница 14

Ив сел в свое рабочее кресло и положил ладони на лист, лежащий сверху, машинально разглаживая его. За стеной глухо звучала музыка, шум дождя плавно вплетался в ее нехитрый узор. Ив прикрыл усталые глаза и… тут же открыл их снова, ибо странные, нигде и никогда не виданные прежде картины вспыхнули у него под веками.

…Высокая стена с загнутыми кнаружи железными столбами с проволокой и фарфоровыми изоляторами разбегается вправо и влево, теряясь в поле тумана. Кованые ворота покрыты блестками изморози и кажутся запертыми навечно. Прожектора огненными пальцами шарят в сумеречном небе. Но Крепость стоит незыблемо, а мир извне взирает на ее стены и башню с затаенным ужасом.

— Проклятая рукопись, — пробормотал Ив, снимая ладони с листа и остервенело, до искр из глаз, натирая веки.

Захотелось вдруг схватить эти записки и швырнуть их в дальний угол или совсем выбросить, но какая-то мысль вдруг прошла ленивой рыбой в глубине сознания. Подчиняясь ей, он вновь медленно опустил ладони на листы и зажмурился.

…Стоял возле ворот, придерживая волглый воротник у шеи. Собаки, на протяжении всего пути лаявшие до хрипоты, здесь замолчали, а некоторые из них, поскуливая, попятились. Конвоиры тоже как-то поскучнели, сгрудились, успокаивая нервничающих псов, стараясь держаться в отдалении. Лейтенант крепился, но было видно, что и он не прочь поскорее отсюда убраться. Раздался мертвый скрип… Монолит ворот раскололся…

Документальные заметки об одном из малоизвестных событий прошлого стали превращаться в новеллу. Ив чувствовал себя неловко перед памятью автора записок, но уже не мог остановиться. Картины, вспыхивающие в его воображении, как только он прикасался к запискам, были настолько реалистичны, что Иву стало казаться, будто бы он приобрел некое дополнительное, внутреннее зрение. На пробу Ив попытался «считать наложением рук» что-нибудь с других текстов, например с писем Эммы, которые хранил со времен студенчества. В письмах тоже «бродили» какие-то смутные образы, но такого концентрата информации, как в записках, не ощущалось. Пообещав себе заняться этим феноменом позже, Ив основательно засел за новеллу. Он сохранил последовательность событий, выдумав все диалоги и описания и реконструировав лишь недостающие подробности. Совершенно естественно, что героем своего опуса Ив сделал Валерия Кимона.

Башня

Здание в незабываемом стиле модерн, некогда принадлежавшее Купеческому собранию, было построено лет тридцать назад. Прежде оно славилось общедоступным парком, а теперь его окружал глухой бетонный забор, забранный сверху колючей проволокой. В воротах, поверх изящной кружевной решетки которых были наварены толстые металлические листы, торчал угрюмого вида парень в серо-зеленой форме, с автоматической винтовкой в мозолистых, крестьянских руках. Потребовалось не только показать ему повестку, но и гражданский паспорт, а также удостоверение университетского преподавателя, прежде чем он сделал весьма простое действие, а именно — просунул руку в свою караульную будку и на что-то там нажал. В результате где-то за воротами, в глубине облетевшего парка, раздался короткий вопль сирены. Почти сразу же распахнулась небольшая калитка, врезанная в забор, и наружу вышел офицер. Его форма отличалась разве что большей ухоженностью и серебристым блеском узких, витых погон на плечах. Офицер мельком взглянул на повестку и кивком приказал следовать за ним. Оставалось только, пригнув голову, нырнуть в калитку.

На дубовых дверях парадного красовалась солидная бронзовая доска с надписью псевдоготической вязью «Департамент Присоединенных Территорий» и невнятной символикой нового герба над нею. Оказавшись внутри, пришлось вновь продемонстрировать свои документы, чтобы после аккуратного сличения фотографий со своим лицом быть переданным следующему офицеру и после следом за ним быстро подняться на четвертый этаж по широкой лестнице с красным ковром, прижатым к скользким мраморным ступеням натертыми до блеска медными прутьями. Далее нужно было свернуть по коридору направо и остановиться у обитой кожей двери, на которой была стеклянная табличка:

«Советник».

Сопровождающий нажал на дверную ручку в виде львиной лапы и, заглянув в проем, доложил:

— Доктор Кимон. Прибыл по вызову.

Выслушав ответ, офицер посторонился и пропустил меня в кабинет.

Навстречу поднялся маленький человечек с внимательными неулыбчивыми глазами и вежливой улыбкой на округлом, снабженном двойным подбородком лице. Человечек был одет в строгий серый костюм, отдаленно напоминающий френч. Стол этого приветливого на вид чиновника стоял перпендикулярно окну, а кресло для посетителей — сбоку от стола, и посетитель вынужден был бы выворачивать шею, чтобы при разговоре видеть лицо собеседника.

— Можете называть меня просто Советник, господин Кимон, — сказал чиновник и добавил: — Очень рад, что вы серьезно отнеслись к моему приглашению.

Он внимательно проследил, чтобы я устроился в неудобно стоящем кресле, предложив даже снять пальто и повесить его вместе со шляпой на рогатой вешалке у двери. Отказавшись раздеться, а шляпу расположив у себя на коленях, я саркастически усмехнулся, дескать, как можно несерьезно отнестись к столь серьезному учреждению.

— Хочу сразу, без околичностей, сообщить, что ваша научная деятельность показалась нам заслуживающей внимания, — начал чиновник. — Наш департамент рассматривает вопрос о назначении ряда стипендий ученым, чья деятельность может послужить укреплению и развитию нашего нового государства. Мы, несомненно, ценим подвижническую деятельность вашего старшего, если не ошибаюсь, брата, но необходимо признать, что возглавляемое им министерство нуждается в серьезной теоретической поддержке. Иначе говоря, необходимо обоснование блестящих, но, к сожалению, достаточно общих положений доктрины с учетом исторических, национальных и экономических особенностей развития нашей страны…

— Простите, — перебил я его трескотню, — какую доктрину вы имеете в виду?

На чиновника стало страшно смотреть. Сбитый с ритма заранее продуманной речи, он выпучил глаза, разинул рот, хватая им воздух, как выброшенная на берег акула, но, быстро справившись с собой, объяснил, четко выговаривая длинные ученые слова:

— Доктрину национального, политического и экономического воссоединения братских народов, разумеется. Неужели руководство университета до сих пор не удосужилось ознакомить преподавательский состав с этим, для всех нас наиважнейшим документом? — На последних словах голос Советника стал наливаться угрозой.