Дмитрий Силлов - Кровь охотника Страница 14

Я толкнул дверь и сделал шаг вперед.

Потом еще один.

И еще…

Я шел по полутемному коридору Васькиной «од- нушки», освещенному тусклым светом ночника, к проему его единственной комнаты, откуда лился тусклый серый свет, просеянный сквозь стекло широкого, давно не мытого окна, наполовину забранного не снятой с лета зеленой сеткой от комаров. Эту сетку я видел каждый день, подходя к окну своей комнаты, и постоянно удивлялся — что, Ваське сложно несколько кнопок от деревянной рамы отколупнуть? Прохладно ведь уже, зима на носу, какие комары в ноябре?

Я шел по коридору. И сейчас этот короткий сегмент малогабаритной квартиры с покосившейся вешалкой справа и дверями санузла слева казался мне слишком длинным, самым длинным коридором в моей жизни, по которому мне доводилось идти.

Потому что я уже знал, что увижу по другую сторону зеленой Васькиной сетки от комаров.

Потому что запах становился с каждым шагом сильнее.

Слишком знакомый запах…

Я вошел в комнату и невольно прикрыл нос и рот рукавом своей армейской камуфлированной куртки. Потому что знакомый запах будил незнакомые чувства, от которых кружилась голова и сводило спазмами желудок. Уж лучше нюхать рукав, успевший пропахнуть московскими улицами, метрополитеном и наземным общественным транспортом. А еще лучше закрыть глаза, чтобы не видеть то, на что не стоит смотреть никому — если, конечно, не желаешь до конца жизни просыпаться в поту от ночных кошмаров…

В паре метров от меня лежала на спине Васькина жена в распахнутом на груди когда-то зеленом махровом халатике. Сейчас зеленым был лишь один рукав халата, и то наполовину. В остальном домашняя одёжка превратилась в рваную бурую тряпку, облепляющую дородное тело ее хозяйки.

Вернее, то, что от него осталось.

Я видел пару раз как выглядит свиная туша, которую неслабо погрызли волки, но не успели доесть. Разорванное горло, распоротое брюхо, выеденная требуха… Хоть и нехорошо говорить такое о человеке, но Васькина жена сейчас напоминала такую тушу. На месте ее когда-то объемистого живота зияла страшная рана, а ошметки внутренностей, разбросанных вокруг трупа, лишь усиливали впечатление.

Но это были не волки — откуда им взяться в километре от Москвы? И потом звери не умеют отрезать головы жертв и водружать их на столах, засунув им при этом в рот кусок окровавленного мяса.

Голова Васькиной жены лежала на залитой кровью скатерти, а полный ужаса взгляд мертвых глаз был направлен на кресло, в котором сидел хозяин квартиры.

Васькин пах был страшно разодран, и я сразу понял, что за ошметок зажат во рту его жены. Не-волки обладали жестоким чувством юмора, пытая Ваську. Картина произошедшего здесь встала перед моими глазами, словно я сам был свидетелем двойного убийства.

Сначала кисти рук дворника приколотили к подло- конникам кресла гвоздями-«сотками», а стопы — к полу. Потом, поизмывавшись над его женой, убили ее на глазах мужа. Потом какие-то твари, приведенные убийцами, сожрали ее внутренности…

Что же такое скрывал Васька, почему молчал, видя все это? А может, и не скрывал он ничего. И рад был бы сказать, да не знал. Потому и вырвали ему хозяйство под финиш, засунув его в рот отрезанной головы бедной бабы. А потом несколькими точными ударами ножа вскрыли грудную клетку и, вырвав сердце, скормили тем приведенным тварям…

Преодолевая странные желудочные позывы, я приблизился к трупу и присмотрелся.

Нет, грудь вскрывали не ножом, а несколькими ножами, расположенными параллельно друг другу. Или не ножами…

Мозг, отказывающийся верить в новую картину мира, наконец сдался. Мне ли не знать, как выглядит ножевое ранение? Нет, не сталью совершено жуткое преступление. И никаких зверей не приводили с собой убийцы. И не тошнота, и не рвотные позывы крутят сейчас мой желудок от запаха крови, пролитой от силы полчаса назад…

Восемь рваных ран, крест-накрест разворотивших Васькину грудь, были следами от гигантских когтей невиданной твари с человеческими мозгами, свернутыми набекрень. Это она убила моего приятеля с женой и сожрала их внутренности. И я — такая же тварь, потому что мне до одури, до трясучки хочется рвануть зубами Васькину шею и хлебнуть остывающую кровь, которой — я точно знаю — осталось в трупе еще на несколько хороших глотков.

В мой язык уперлось что-то твердое и острое. Я отнял рукав от лица и осторожно провел пальцем по верхним зубам, которые стоматологи называют «третьими». Просто чтобы удостовериться.

Что ж, я удостоверился. Моим зубам действительно больше не нужны стоматологи. Они стали полностью здоровыми. Настолько здоровыми, что теперь обладали способностью удлиняться на несколько сантиметров при виде человеческой крови.

— Стоять, старлей, — сказал я вслух сам себе. — Стоять! Они спецом не тронули его шею, прикнопили к креслу и откинули назад голову. Не пытали они Ваську. Они в тебе зверя будили. Так что стой, Андрей Краев. Стой, смотри и запоминай. Теперь это твоя война, и ты от нее не отвертишься. Стой, смотри и запоминай. Чтоб, когда ты их найдешь, ты знал, что рвешь их глотки не только за то, что они с тобой сделали. А еще и за Ваську с его бабой. И за тех, кого они сожрали до этого…

Я проговаривал это все вслух, программируя сознание, как делал всегда, получив сложное боевое задание на службе. А в подсознании уже формировались мыслеобразы…

«Стая гопоты у соседнего подъезда… Случайно? Вряд ли… Если не случайно, то их дальнейшие действия? Заблокировать меня в квартире? Возможно…»

Мой взгляд скользнул по комнате.

С оружием у Васьки было неважно. Твари прихватили его с женой во время обеда, вон на столе тарелка, вторая разбитая в углу валяется, на столе тупой кухонный нож с закругленным концом, вилки, голова… Так, о голове не думать. Полупустая бутылка водки на столе? Может быть…

Теперь — моя квартира.

Я подошел к окну, хоронясь вдоль стены, и осторожно выглянул из-за шторы.

Увы, Папа Джумбо был прав — дома меня ждали…

Каждое утро пожилая соседка тетя Валя приходила ко мне убраться, постирать, еды приготовить. За что я платил ей двести долларов в месяц — и бабушке к пенсии прибавка, и мне, холостяку, жить в разы проще. И каждый раз тетя Валя перед тем, как начать протирать пыль, раздвигала шторы по максимуму — мол, видит плохо, света ей мало. Сейчас же шторы оставались на своем месте…

Значит, еще и соседка… Я скрипнул зубами, чуть не вывернув себе новыми клыками нижнюю челюсть. Жила бабушка одна, ее не скоро хватятся. Эх, думал ли я, делая для нее дубликат ключей от своей квартиры, что подписываю тете Вале приговор на смерть жуткую, нереальную? И сейчас он или они в моей квартире…