Майкл Муркок - Пёс войны и боль мира Страница 14

Я не видел никакого смысла в желании Сатаны показать мне Ад, ведь он умел читать любые мысли, ощутить любое движение души, и все, что я собирался предпринять, знал наперед.

Потом мне подумалось, что, может быть, он вовсе не хотел этого. Может быть, его возможности были только следствием способности применить силу в любое время. Как короли, кардиналы и папы, Князь Тьмы был волен поступать в соответствии с любым своим желанием, но, как и они, лишен возможности жить личной жизнью.

Впечатление, которое у меня сложилось, имело под собой определенные основания. Попытка понять мотивы действий Люцифера или определить его характер была безнадежно обречена на провал. Я также заметил, что весь запас душевных сил, оставшийся после первого шока, связанного со знакомством с Люцифером, должен пропасть, как только я сделаю попытку оценить его поступки или намерения.

Я должен был раньше позаботиться о том, чтобы он сдержал свое слово. Он мог хотя бы поставить меня в известность, что хочет показать мне в своем королевстве. Я совсем не был уверен, что здесь есть на что смотреть.

— Вы рассудительный человек, капитан фон Бек, — сказал Люцифер. — До мозга костей. Иначе говоря — до глубины души.

Мой голос звучал слабее, чем обычно. Как слабое эхо, — подумал я.

— Вы знакомы с моей душой, Ваше Высочество?

Он кивнул, и мы вышли на поверхность, которая не была похожа на землю, по которой мне когда-либо доводилось ступать.

— Вы мне нравитесь, капитан.

Это замечание не воодушевило меня. Пока Люцифер был рядом, мое тело было скорее эфиром, нежели чем-то материальным. Теперь мозг мой как будто полностью проснулся, но, возможно, я заблуждался, так как движения мои стали заметнее и точнее, и, казалось, следовали за мыслями. Такое состояние мне не нравилось, и я спрашивал себя, каким образом ему удается меня в нем поддерживать.

Пока я осматривался и привыкал к Аду, ко мне удивительным образом пришло чувство того, что я готов к заточению здесь и почти не думаю о земном мире, где я жил в течение стольких лет.

Плоть и кровь, как мне казалось с начала моей солдатской службы, являются единственными достоинствами. Дух и разум всегда были полностью подвластны телу, но при том образе жизни, который я вел, приходилось во многом сдерживаться, и я воспитал в себе аскетизм. Кроме того, в мире, где я жил, мой образ жизни был обычным.

Потом я почувствовал, как ко мне возвращаются чувства, но не все, а только те, что были необходимы для наблюдений, составлявших большую часть моей натуры.

Как ни странно, моя способность рассуждать была утеряна, и я не мог думать ни о чем. Но все же я боролся, убежденный, что не должен заключать с Люцифером сделку, что не должен с ним соглашаться, и что я, несмотря на многочисленные соблазны, которыми он прельщал меня, должен вернуться обратно. Несмотря на то, что моя судьба не была идеальной, мне не хотелось, чтобы она растягивалась на целую вечность.

Люцифер, казалось, еще не потерял желания убедить меня.

— Я дал вам слово, — напомнил он мне, — и хочу его сдержать.

Внезапно перед нами пролегла широкая дорога, пылающая серебром. Люцифер указал мне направление. Последовав его указаниям, я оказался в городе.

Город был построен из черного обсидиана. Любая поверхность — стены, крыши, каждая плита уличного покрытия — были черными и блестящими. Горожане носили одежды неброских темных тонов — малиново-красные, бледно-голубые, кроваво-оранжевые цвета или мшисто-зеленые, и их кожа цветом напоминала оттенки старого полированного дуба.

— Этот город тоже находится в Аду? — спросил я.

— Это один из важнейших городов Ада, — ответил Люцифер.

Когда мы проходили мимо, все преклоняли колени и низко кланялись, приветствуя своего повелителя.

— Они узнают вас, — заметил я.

— О, конечно же.

Город выглядел свободным, а люди создавали впечатление совершенно здоровых.

— Мне всегда казалось, что синонимом слову Ад является страдание, — сказал я. — Но эти люди, видимо, вовсе не страдают.

— Они страдают, — возразил мне Люцифер. — Просто это особенность пытки. Вы видели, как безропотно они валятся на колени?

— Да.

— Все они мои рабы. Никто из них не свободен.

— Однако и на земле они не были свободны.

— Верно. Они знают, что свобода только в Раю. В этом и заключаются их страдания: они знают, что находятся в Аду. В этом и состоит их наказание.

— А в чем заключается свобода на Небе?

— В Аду каждый получает то, что ему причитается. А на Небе — то, что ему полагается, — пояснил Люцифер.

Я ожидал услышать более весомый ответ или, по крайней мере, более емкий.

— Право же, узнав, что здесь такое наказание, значительно меньше народу заинтересуется предсказаниями Лютера. В Аду нет ничего особенно интересного.

Я был поражен.

— Может быть, это потому, что Ад высмеян в одной эпиграмме?

— Я не знаю о существовании подобной эпиграммы. Может быть, Лютер сможет сказать что-то конкретное? Вы хотите спросить его?

— А он здесь?

— Здесь, в этом городе. Кстати, эта местность называется «Город Завравшихся Графов». Он был построен специально для таких жителей.

У меня не было особенного желания встречаться с Лютером как в Аду, так и на Небе, и на Земле.

— Думаю, что понимаю, что вы имеете в виду, — сказал я.

— О, мы оба знаем свои достоинства, капитан фон Бек, — почти весело ответил Люцифер. — Так мне позвать Лютера? Он сейчас очень смирный.

Я покачал головой.

Люцифер повел меня дальше, черными улицами. Я смотрел в лица жителей и знал, что приложу максимум усилий, чтобы не стать одним из них. Прежде всего меня поражали их глаза — тусклые, без намека на надежду. И еще их потусторонние глаза — холодные и безжизненные. А вслед за этим и сам город, который не имел ничего человеческого.

— Это посещение Ада будет коротким, — сообщил мне Люцифер. — Но, я думаю, вы уже во всем убедились.

Мы достигли огромного квадратного здания и погрузились в полную темноту.

— Неужели здесь нет огня? — спросил я его. — Никаких демонов? Никаких кающихся грешников?

— Сюда попадает немного грешников, — пояснил Люцифер.

Теперь мы стояли на берегу обширного мелководного озера. Его свинцовые воды были неподвижны.

Воздух вокруг приобрел молочно-серый цвет. Небо казалось продолжением воды, такого же свинцового цвета. В воде, насколько я мог видеть, стояли обнаженные мужчины и женщины по пояс и по грудь и умывались.

Звук плещущейся воды не прекращался ни на минуту и был монотонным. Движения мужчин и женщин казались механическими, как будто они занимались умыванием с незапамятных времен. Все были примерно одинакового роста, с одинаково развитыми телами и лишенными выражения лицами. Ни одного звука не слетало с их губ. Они набирали воду в ладони и поливали ей свою голову и тело, двигались при этом, как механические игрушки. Но и в этих пустых взглядах нет-нет да и мелькали искорки скорби. Движения людей выглядели подневольными и не преследовали никакой очевидной цели.