Виктор Колупаев - Защита Страница 14

Магнитофон закрыли, записи решили забрать для «дальнейшего изучения феномена». Карин уходил последним.

— Что вы намерены делать вечером? — спросил он у Григорьева.

— Лежать, смотреть в потолок и мечтать. Контакты, даже с пришельцами, мне запрещены Бакланским. Все это может помешать защите темы. Он все предусмотрел, кроме этого казуса с телефоном. Но Бакланский не бог, и он не может все предусмотреть.

Карин улыбнулся, протянул руку.

— Владимир Зосимович, а ведь вы говорили с самим собой? — крикнул ему на прощание Григорьев.

14

Прежде чем лечь спать, Бакланский заказал срочный разговор с Москвой, где сейчас был начальник СКБ, а потом прилег на диван и все думал о прошедшем дне защиты, о том, где он мог допустить ошибку, где проглядел изменение в настроении Григорьева, о его дурацком рассказе — таинственном телефоне, и о своем малодушии в кабинете Громова, когда он поддался какому-то импульсу и тоже набрал номер телефона, с которого и звонил. Вот чертовщина. Телефон сработал, и кто-то там, на другом конце линии, сказал одно слово. Только одно слово.

Чувствовал Виктор Иванович, что дела складываются скверно, хуже, чем предполагалось, а помощи ждать неоткуда. И начальник СКБ должен знать об этом.

Минут через двадцать раздался звонок, и голос телефонистки сообщил: «Междугородная. Ждите Москву».

— Алло, алло! Москва? Кирилл Петрович?.. Алло! Это Кирилл Петрович? Бакланский говорит! Здравствуйте, Кирилл Петрович… Как защита? О ней и хотел с вами поговорить. Дела складываются не очень удачно. Заказчик не тянет, не везет. И эти, из института, который будет продолжать наши работы, уперлись — и ни в какую… Помощнички? Помощнички лучше бы сидели в Усть-Манске. Один на экскурсию приехал, другой, извиняюсь, за юбкой гоняется. И вообще, Григорьев вдруг стал считать, что тема наша недоработана. Я ему приказал пока не являться на защиту… Да. Вы когда вылетаете из Москвы? Завтра утром?.. Да, да. Это было бы очень кстати. О гостинице не беспокойтесь. У меня тут родители живут. Места предостаточно… Запишите, пожалуйста, мой адрес и телефон на тот случай, если я не смогу вас встретить…

«Ну хорошо, — думал Бакланский, — дело еще не проиграно. Еще не вступила в бой главная артиллерия, еще не все доводы приведены. Конечно, кое в чем виноват я сам. С Григорьевым, например. Но брать с собой Соснихина или Бурлева было бы тем более нельзя… С Громовым вот неудобно получилось. Карин как будто бы не против, но Карин всего-навсего кандидат. Громова надо было поймать. Но он вырвался. Да еще раскудахтался на весь свет… А феномен с телефоном все-таки существует. Тут Григорьев прав. Не объяснимо, но факт».

И ему вдруг захотелось позвонить по собственному номеру. Только сделал он это не сразу, рука не поднималась. Вспомнилось то единственное слово. И все-таки искушение было велико. Он набрал номер. И ему ответили. Тем же единственным словом.

— Кто говорит?! — крикнул Бакланский. — Кто хулиганит?! Я докопаюсь, тогда пощады не ждите!

15

Григорьев уже ни на что не надеялся… И только ноги, как заведенные, тянули на главпочтамт. Там он молча сунул в окошечко паспорт, молча выслушал отрицательный ответ, вышел на улицу, закурил сигарету, рассеянно глядя на проходивших мимо людей. И тут возникла мысль, что как только он уйдет, на его имя поступит письмо и будет лежать до самого вечера. Надежда, вероятность которой была ничтожно мала, разрасталась в какую-то нелепую уверенность. Уйти сейчас показалось предательством.

И все же он преодолел себя, поднял воротник плаща, втянул голову в плечи и зашагал по мокрому асфальту. И чем дальше он уходил от почтамта, тем настойчивее в его голове стучало: «Зачем ты сюда приехал? Зачем ты сюда приехал?» Действительно, зачем? Защищать тему? Но ведь так получилось, что его присутствие приносит Бакланскому только вред.

Значит, он приехал сюда не тему защищать. Он приехал сюда ради нее.

Александр представил, что было бы с ним, останься он в Усть-Манске. Ни мысли, ни занятия, ни встречи с друзьями — ничто не приносило бы облегчения, когда не можешь забыться даже во сне.

Он знал, что она уезжает в Марград. Он знал, что поедет за ней, несмотря ни на что. Там, в чужом городе, он мог быть ей полезным.

Приближался день ее отъезда, и сходились круги, которые он делал по городу в попытках хотя бы усталостью сбросить с себя бремя изматывающей любви к почти незнакомой женщине. Но вернуться в то время, когда ему нравилось все, что окружало, он уже не мог.

До встречи с ней он этого не замечал и, не будь ее, не заметил бы никогда.

Она не знала ничего, кроме одного-единственного «люблю», которое он сказал ей на улице, среди людской сутолоки, в зной, в совершенно неподходящем для объяснения месте. Она даже не предполагала, что сделала с ним.

Оставалось выяснить — нужен ли ей он? Нет, мир, полный красок, который она создавала своим присутствием в нем, не рассыпался бы, скажи она «нет». Этот мир, казалось, навечно останется в нем. Лишь рассказать об этом было некому.

Но она уехала, и мир начал тускнеть, странный мир, в котором он теперь жил.

Он стоял перед ее окном. Конусы света падали на него. И из ее окна падал свет. А он все стоял и не мог уйти. Он думал: а там, за этим окном, что-нибудь изменилось с ее отъездом, исчезла для кого-нибудь сказка?

Окна, одно за другим, погружались в сон. Уснуло и ее окно. А он все стоял, ему все казалось, что в следующее мгновение легкая тень, отбрасываемая ее головой, метнется по стеклу.

Он простоял до утра, и выстыло все в душе, как будто умерло, и на целом свете остался он один, без настоящего и будущего. С одним лишь прошлым. Прошлое, после которого ничего нет.

И вот Григорьев в Марграде. И мелкий дождь, образуя ручейки, скатывается по его плащу на мокрые уже брюки и туфли.

Нет ответа на его отчаянное письмо, и вероятнее всего — не будет…

Говорят, что главное — принять решение. Он принял его — на главпочтамт больше не ходить, — но облегчения не наступило. Значит, в чем-то ошибка. Или это сердце сопротивляется, не желая терять последнюю нелепую надежду?

Неожиданно для себя Григорьев оказался возле Дома Техники. И почему-то все, что он решил только что, показалось ему смешным и надуманным. А вдруг просто-напросто не получила она письма, вдруг и на главпочтамт не ходит, незачем ходить. Следовательно, ее просто нужно найти. Не ждать, а действовать!

И тогда он взбежал наверх по мокрым ступеням здания, очутился в вестибюле, не имея никакой мысли, которая могла бы привести к цели… Он знал фамилию и имя. Знал, что она работает в управлении главного архитектора Усть-Манска. Он иногда ждал ее у входа в это управление. Больше он не знал ничего.