Андрей Столяров - Я - Мышиный король Страница 14

Например, что будет, если Кора возьмет и не явится по повестке, просто сделает вид, что она эту повестку не получала. Правда, в этом случае, пожалуй, доставят силой. Придет милицейский наряд, и дадут полчаса на сборы. Или, например, если она попытается бежать из города. Но, опять же, куда бежать, и, главное, где достать новые документы? Или если, например, за нее походатайствует дирекция у нее на работе. Потому что ходили слухи, что такие ходатайства иногда помогают. Но, однако, кто именно будет ходатайствовать? И потом, извините, с какой это стати?

- Да дирекция меня в упор не видит, - сказала Кора.

То есть, все это было - сотрясение воздуха, женские разговоры. Обе они прекрасно понимали, что идти по повестке придется.

Кора, кажется, уже начала привыкать к этой мысли.

Она сказала задумчиво:

- Это, наверное, Креппер меня подставил. Есть у нас в отделе такой белобрысенький, - подъезжал ко мне как-то насчет "согласиться поужинать", я его, конечно, отшила, - вот он, сволочь, и накатал бумагу в Охранку. Надо было, наверное, соглашаться...

Она пожала плечами.

Что тут можно было ей посоветовать? Креппер, так Креппер. Какое это теперь имеет значение? Ивонна - и слушала, и лепетала в ответ что-то сочувственное, и подливала заварку, похожую на смолу, но в глубине души хотела лишь одного: чтобы Кора ушла, как можно быстрее. Ей самой было стыдно такого желания, все-таки у человека - трагедия, можно сказать, вся жизнь переломана, но она ничего не могла с собой сделать - просто сидела и дожидалась, когда это, наконец, прекратится.

- Все мы сейчас в таком положении, - выдавила она.

К счастью, Кора уже практически успокоилась, причесалась и даже слегка подкрасила губы, и, наверное, в прозрении догадавшись, что чужие трагедии мало кому интересны, неожиданно сорвалась - заявив, что теперь у нее множество неотложных забот.

Она даже не захотела выпить немного коньяка на прощание.

Впрочем, Ивонна ее и не уговаривала.

И лишь когда, уже на площадке, Кора, внезапно остановившись, коснулась ее горячими пальцами и заискивающим, тихим, растерянным голосом произнесла:

- Слушай, попроси... своего... может быть, он замолвит словечко?..

То она не смогла почему-то сразу же ответить ей: "нет", а после долгой томительной паузы, в результате которой у Коры легла поперечная складка между бровями, - сама не понимая, зачем это делает, нехотя и хмуро кивнула:

- Ладно. Попробую...

Вот такое у нее получилось нелегкое утро.

Правда, когда она, переждав минут десять-пятнадцать, чтобы не столкнуться с Корой на улице, все-таки натянула свое непрезентабельное пальто и почти бегом добралась до Конторы, находившейся всего в трех остановках от ее квартиры, то неожиданно выяснилось, что народа сегодня, против обыкновения, очень немного, только пять человек сиротливо стояли вдоль стенки, ожидая приема, для Конторы это была вообще не очередь: уже через полчаса Ивонна попала в комнаты финансового отдела, и там, побродив от стола к столу, за которыми отдыхали от жизни чрезвычайно накрашенные, сонные, неприветливые девицы, злобновато, как на врага, взирающие на каждого посетителя, расписавшись несколько раз на каких-то ужасных бланках и раздав все бумаги, оформленные ей за последние месяцы, она получила вместо этих бумаг мятую жестяную кругляшку с тринадцатым номером и, просунув ее в узкое окошечко кассы, обитое листами железа, как-то даже оторопело пощупала морщинистые цветные купюры, неприветливо выброшенную ей после некоторого ожидания.

- А почему только восемьдесят?.. - растерянно спросила она.

На что из кассы раздраженно ответили:

- Сколько выписано, столько и получили. Ничего не знаю! Выясняйте в расчетном отделе!..

И квадратное, в стертой эмали окошечко с треском захлопнулось.

Брякнула с другой стороны опускаемая задвижка.

Ивонна едва успела отдернуть руки.

Разумеется, выяснять она ничего не стала, потому что выяснять что-либо в этой Конторе себе дороже - нахамят, а толку все равно не добьешься - и поэтому, лишь крепко сжав зубы, проскочила мимо крашенных злобноватых девиц, обративших на нее внимание не более, чем на старую мебель, саданула им на прощание дверью, с которой что-то посыпалось, между прочим, сама ударилась локтем о косяк и, уже очутившись в тоскливом обшарпанном коридоре, извивающемся, как кишка, и уходящем неизвестно куда, чуть было не своротила с копыт какого-то полудохлого работягу, то наваливающегося лохматой башкой на стенд объявлений, то, напротив, отшатывающегося этак метра на два с половиной - закрепляющего на поверхности стенда листок, будто трауром, окантованный черной официальной рамкой.

Вероятно, очередной указ Мэра.

- Смотреть надо... - чудом сохранив равновесие, заметил ей работяга.

В общем, достаточно миролюбиво.

У Ивонны не было никакого желания ему отвечать.

Она только немного, чтобы хоть как-то придти в нормальное состояние, задержалась у стенда, исколотого кнопками и гвоздями, и до ряби в глазах таращилась на подслеповатые, мелкие строчки.

Насколько она могла судить, речь в Указе шла о внеочередном (весеннем) призыве в армию. Призывались все граждане мужского пола в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет, неженатые, имеющие соответствующую отметку в паспорте. Причем, в отличие от предыдущих призывов, никаких ограничений и льготных отсрочек не допускалось.

Это было уже что-то новенькое.

Она никак не могла понять, имеет ли этот Указ какое-либо отношение к Клаусу? Или все-таки не имеет? Он ведь в этом году заканчивает среднюю школу. А семнадцать лет ему, к сожалению, уже исполнилось.

Это что же, выходит, ему придется служить в армии?

Ужасно.

Кошмар какой-то.

Впрочем, разбираться в Указе по-настоящему у нее не было сил, она чувствовала, что если начнет сейчас изучать вереницу абзацев строчка за строчкой, то, наверное, с ней случится такая же истерика, как и с Корой, она просто передушит их всех в этой Конторе, и поэтому разбираться в тарабарщине канцелярии она не стала, а, уже не торопясь, дыша полной грудью, по обледенелым мартовским улицам вернулась к себе домой и, набрав полную ванну коричневатой горячей воды, накрошив туда мыла, чтоб появился приятный запах, погрузилась всем телом в шуршащее снежное великолепие и лежала, запретив себе о чем-либо думать, - до тех пор, пока где-то в прихожей не раздался прерывистый условный звонок.

Тогда она неторопливо вытерлась и надела халат с широкими рукавами.

А пока шла в прихожую и поднимала пальто, у которого в довершение ко всему, оказывается, лопнула вешалка, то прерывистый условный звонок прозвучал в тишине квартиры уже вторично.