Джеймс Уайт - Чрезвычайные происшествия Страница 14

Давайте постараемся обойтись без лишних эмоций, — добавил он. — Это непрофессионально и нетипично для вас обеих.

Нэйдрад гневно пошевелила шерстью и издала звук, который транслятор Конвея переводить отказался, а Мерчисон сказала:

– Вы, безусловно, правы. Нам встречались и более тяжелые случаи. Сама не понимаю, почему меня так тревожит этот пациент. Наверное, я старею.

– Начальная стадия старческого маразма могла бы быть объяснением столь нехарактерного поведения, — буркнула кельгианка, — хотя в моем случае это не так.

Мерчисон покраснела.

– Старшей сестре подобные заявления позволительны, но вам, доктор, соглашаться с этим я бы не советовала, — сердито проговорила она.

Конвей неожиданно рассмеялся.

– Успокойтесь. Я и не подумал бы согласиться с такой очевидной неправдой, — сказал он. — А теперь, если вы уверены в том, что собрали все сведения о нашем больном, которые понадобятся Торннастору, я бы посоветовал вам обеим отдохнуть. Из гиперпространства мы выйдем через шесть часов. Если не сможете уснуть, хотя бы постарайтесь не слишком переживать за пациента, иначе это пагубно скажется на Приликле.

Мерчисон кивнула и следом за Нэйдрад вышла из палаты. Конвей, который больше чувствовал себя как недомогающий пациент, нежели как лечащий врач, включил систему звукового оповещения, которая разбудила бы его, если бы в состоянии ЭГКЛ произошли какие‑то ухудшения, улегся на носилки рядом с пациентом и закрыл глаза.

Ни земляне‑ДБДГ, ни кельгиане ДБЛФ не обладали способностью полностью владеть своим сознанием. Очень скоро выяснилось, что Мерчисон и Нэйдрад все‑таки волновались за больного и в процессе своего волнения излучали неблагоприятные эмоции. Не открывая глаз, Конвей услышал тихое биение крылышек под потолком, а еще через пару мгновений прозвучала негромкая мелодичная трель, а из транслятора послышалось:

– Прости меня, друг Конвей. Ты спал?

– Ты же знаешь, что нет, — отозвался Конвей, открыл глаза и увидел парящего над ним под самым потолком Приликлу. Маленький эмпат заметно дрожал, обуреваемый вихрем эмоций — своих собственных и пациента.

Доктор Приликла принадлежал к физиологическому типу ГНЛО, то есть внешне напоминал очень крупную стрекозу с шестью лапками и двумя парами радужных крылышек. Отличительной особенностью его являлось наличие органа, способного очень тонко распознавать чужие эмоции. Только на Цинруссе, где атмосфера была очень плотной, а давление в восемь раз ниже земного, раса насекомых смогла дорасти до таких размеров, развить разум и построить развитую цивилизацию.

Но и в госпитале, и на борту «Ргабвара» Приликле грозила смертельная опасность в течение почти всего рабочего дня. Ему приходилось пользоваться устройством нивелирования гравитации везде за пределами собственной каюты, потому что от того давления, которое для большинства его коллег было нормальным, Приликлу могло мгновенно расплющить в лепешку. Разговаривая с кем‑либо, Приликла предусмотрительно держался на расстоянии, чтобы его никто случайно не задел рукой или щупальцем.

Конечно, никто бы намеренно не пожелал причинить вред этому крошечному существу — его все просто обожали. Эмпатическая способность цинрусскийца вынуждала его быть подчеркнуто учтивым и заботливым со всеми без исключения — так он старался окружить себя благоприятным эмоциональным излучением. Но конечно, окончательно обезопасить себя маленький эмпат не мог и потому очень страдал, чувствуя боль пациента и сопутствующие ей сильнейшие эмоции, а также непроизвольные эмоции коллег по работе.

– А вот тебе следовало бы поспать, Приликла, — заботливо проговорил Конвей. — Или Мерчисон и Нэйдрад излучают слишком громкие эмоции?

– Нет, друг Конвей, — смущенно отозвался эмпат. — Их эмоциональное излучение беспокоит меня не больше, чем излучение остальных существ на борту корабля. Я прилетел, чтобы посоветоваться с тобой.

– Отлично! — обрадовался Конвей. — У тебя появились какие‑то полезные мысли насчет лечения нашего…

– Я хотел бы посоветоваться насчет себя, — сказал Приликла, допустив жуткую невежливость (для цинрусскийца) тем, что прервал своего собеседника без предварительных извинений. Его тельце и лапки резко дрогнули от ответной реакции Конвея, затем он добавил: — Прошу тебя, друг мой, следи за своими чувствами.

Конвей постарался настроиться на клинический лад. Маленький цинрусскиец был его другом, коллегой, бесценным помощником практически все время с тех пор, как Конвея назначили Старшим врачом. Конвею стало не по себе. Приликла явился к нему, как к врачу. Следовало вести себя с ним как можно более сдержанно. Конвей постарался думать о Приликле, как о пациенте, только как о пациенте… и мало‑помалу эмпат успокоился и перестал дрожать.

– На что, — задал Конвей вопрос врачей всех времен и народов, — ты жалуешься?

– Не знаю, — ответил цинрусскиец. — Никогда прежде не испытывал ничего подобного. Такое состояние неизвестно среди представителей моего вида. Я смущен, друг Конвей, и напуган.

– Симптомы? — коротко поинтересовался Конвей.

– Эмпатическая гиперчувствительность, — ответил Приликла. — Эмоции, излучаемые тобой, остальными медиками и членами экипажа, чрезвычайно сильны. Я ясно ощущаю чувства лейтананта Чена, находящегося в энергетическом отсеке, чувства остальных членов экипажа, которые находятся в отсеке управления, хотя они довольно далеко от меня. Вполне закономерные чувства разочарования и сожаления, вызванные неудачей спасательной операции, доходят до меня с ужасающей интенсивностью. Мы и прежде сталкивались с подобными трагедиями, друг Конвей, но такая эмоциональная реакция на состояние существа, которое нам совершенно не знакомо, такая реакция… она…

– Короче говоря, — прервал его Конвей, — мы все жутко расстроены. Пожалуй, сильнее, чем следовало бы, и наши чувства носят кумулятивный характер. А ты, обладая повышенной чувствительностью к эмоциям, ощущаешь их более сильно. Этим и может объясняться твоя гиперчувствительность.

Эмпат задрожал от усилия, которое ему потребовалось для того, чтобы выразить несогласие.

– Нет, друг Конвей, — сказал он. — Дело не в состоянии и эмоциональном излучении ЭГКЛ, как бы ни было оно неприятно для меня. Дело в обычном, обыденном излучении всех остальных — мелких вспышках замешательства, раздражения, необычных эмоциях, которые вы, земляне, именуете юмором, — все это настолько сильно воздействует на меня, что мне трудно ясно мыслить.

– Понимаю, — автоматически отозвался Конвей, хотя на самом деле ровным счетом ничего не понимал. — А помимо гиперчувствительности есть еще какие‑нибудь симптомы?