Михаил Белов - Улыбка Мицара Страница 14

— Хорошо. Я постараюсь.

Наташа встала, вышла на веранду. В воздухе стоял аромат увядающей природы. Листья тронуты первой желтизной осени. Она знала: журналисты выше всего ценят Прямой и откровенный разговор. Что же, она готова к такому разговору. Во имя любви. Но что она скажет им?

— Друзья, — тихо начала она, чуть наклонив голову. — В большую жизнь Планеты меня ввел командор Тарханов, и мысли мои о нем. Я люблю его. Он был большим моим другом. Я говорю был, потому что нет его сейчас рядом со мной. Его похитило пространство. И вот я, простая землянка, спрашиваю вас: когда же человечество покорит время и пространство? Философы говорят, что время и пространство — форма существования материи. Так почему же нельзя изменить эту форму? Изменить так, чтобы я и тысячи таких же, как я, жен, матерей, сестер звездолетчиков по первому желанию могли очутиться рядом с ними? Я вижу скептические улыбки на ваших лицах. Вы, очевидно, считаете, что я несу несусветную чушь. Может быть. Философские идеи я формулирую по-женски. Что ж, скажите вашим читателям, слушателям, зрителям, что настало время открыть дорогу женщине за пределы Солнечной системы. Я прошу от имени тех, кто долгие годы ждет своих возлюбленных, сыновей и отцов…

На следующий день за ней прилетел автоплан и увез на Памир, где на склоне одного из высочайших хребтов расположилась станция галактической связи. Наташу ждали.

В сопровождении дежурного станции она поднялась на скоростном лифте в огромный сводчатый зал и очутилась перед экраном объемного телевидения. Инженер придвинул кресло поближе к экрану. Наташа села. В таких же креслах, как она, сидело еще несколько человек. Торжественный звон — сигнал связи. Засветился экран. В зале наступил полумрак. Наташа увидела людей в противоперегрузочных костюмах. Пять человек. Улыбались. Переговаривались между собой. Потом разом повернулись лицом к экрану,

Наташа не слышала, как члены экспедиции обменивались короткими фразами со своими близкими, сидящими в зале галактической связи, она неотрывно смотрела на Тарханова. Он тоже смотрел на нее. Этот безмолвный разговор длился бесконечно долго. Наташе казалось, что Ритмин находится рядом, стоит протянуть руки — и коснешься его. Но это невозможно. Они отделены друг от друга сот. нями миллионов километров. И с каждым мигом со скоростью сто тысяч километров в секунду он уходил все дальше в глубь космоса. Наташа невольно закрыла глаза.

— Тебе плохо, Ната? — услышала она знакомый голос. С экрана по-прежнему пристально, как бы стараясь проникнуть в душу Наташи, смотрел Ритмин. Она чуть улыбнулась. Но улыбка получилась печальной.

— Я, Ритмин, хорошо себя чувствую. Ты не волнуйся. Я буду ждать тебя. — Она вдруг запнулась и чуть слышно произнесла: — У нас будет сын.

Глаза Тарханова заблестели. Он на мгновение опустил голову, а когда поднял ее, лицо, как всегда, было спокойным и мужественным.

— Мы будем ждать тебя, Ритмин. — Она чувствовала, что вот-вот зарыдает, и знала, что не смеет этого делать, но слезы ручьем катились из глаз.

— Не надо, Ната. — Голос Тарханова впервые дрогнул. Будь сильной и живи. Живи ради нашего сына, живи для людей это мое пожелание и моя просьба. Прощай, Ната.

Тарханов взглянул в иллюминатор. Лория погружалась в ночь. Из-за оранжевого горизонта появились оба спутника планеты и понеслись по небу. Это были два великолепных шара желтый и бело-синий. За ночь они делали по три оборота вокруг Лории. Позже всходил третий спутник. Он плыл по небу медленно, но стремительно вращался вокруг своей оси, поражая каскадом красок — красных, синих, белых, голубых, зеленых. Не спутник, а сплошная земная радуга, волшебной рукой собранная в чудесный сверкающий шар.

«Три луны, а жизни на планете нет», — вздохнул Тарханов. Он подошел к столику, на котором лежал корабельный журнал. Пробежал записи сегодняшнего дня. Дата. Координаты Лории. Прочерки в графе о самочувствии членов экспедиции. Тарханов горько улыбнулся. Много-много лет назад, когда стартовал звездолет, их было пятеро. Остался он один. Остальные погибли. Их взял космос. Да еще Артем, единственный житель Лории, зачисленный в состав экспедиции семнадцать лет назад. Об этом имеется соответствующая запись в корабельном журнале.

Тарханов перелистал его и положил в сейф. Люди могут погибнуть, но их деяния должны жить. Когда-нибудь земляне прочтут записи и узнают о судьбе экспедиции, о жизни землян в звездном мире, одиночестве, отчаянии, борьбе.

Закрыв сейф, Тарханов подержал в руке ключи. «Дубликаты хранятся на Земле, — почему-то вспомнилось ему. — Я могу не вернуться на Землю, а сейф когда-нибудь вернется…»

Сигнал к ужину — такой же, как и в первый день по лета. Тарханов вошел в обеденный салон. Здесь ничего не изменилось. Белоснежные скатерти на столах. Серебро и хрусталь. Акварель на стене. До блеска натертый пол. Все так, как там, на Земле. Эта подчеркнутая приближенность к родной планете сейчас почему-то раздражала Тарханова. Там все это выглядело естественно. Здесь же не было этой естественности.

Ужин стоял на столе. Фужер вина. Два свежих помидора. Два яблока. Ломтики сыра. Кусок холодного мяса. Салфетка. Заботами роботов экспедиция все эти годы ни разу не испытывала перебоев в питании. А запасы чая кончились пять лет назад он здесь не выращивался, а был взят с Земли.

Поужинав, Тарханов прошел к себе в каюту и лег спать. Но сон не шел. Тарханов поднялся и подошел к телескопу, всегда наведенному на Солнце. Там Земля, там Наташа… Ему вдруг показалось, что через толстые кварцевые иллюминаторы корабля, через огромное пространство звездного мира слышится голос Наташи: «Я люблю тебя, родной». Тарханов тяжело вздохнул и выключил свет…

В открытые иллюминаторы входил свежий утренний воздух Лории. Высоко висело чистое густо-синее небо. Слева, в двух километрах от звездолета, грохотал прибой Уссурийского моря, названного астронавтами в честь дальневосточной реки. Справа тополиная роща пела знакомую с детства земную песню. Впереди лежала голая голубая пустыня с далекими контурами мертвых городов.

Тарханов вышел из звездолета и медленно двинулся к тополиной роще, к домику, в котором жил последние годы астроботаник Иван Васильевич.

Домик тремя окнами смотрел на звездолет. Тарханов открыл дверь и переступил его порог. Казалось, хозяин только что ушел — так чисто и домовито убраны комнаты. Вон и кресло, в котором он просиживал долгие часы в обществе астроботаника. Тарханов опустился на мягкое сиденье и скрестил руки на груди. Вошел робот и молча поставил на стол сковородку жареного кроличьего мяса. Из буфета молча достал графин с освежающим соком, помедлил минуту и опять полез в буфет. Астроботаника десять лет как нет в живых, а робот продолжает подавать ему обед.