Джон Робертс - Дикая орда Страница 14

- О боги, мы обречены, - воскликнул один из парней. - Мансур собирается читать нам свои стихи! - Послышались стоны и проклятия.

- Перед таким испытанием нужно подкрепиться! - провозгласил другой, в очередной раз наполняя кубок.

- Есть вещи, которые человеку не вынести, - заметил юноша в манишке без рукавов: такие носят подмастерья зодчих. Он выхватил из-за пояса кинжал и приставил острие к груди, будто собираясь покончить с собой.

Мансур не обращал на приятелей внимания. Он извлек свиток со стихами из-за голенища сапога.

- Вот они где! Слушайте меня внимательно, друзья! Когда-нибудь вы будете рассказывать своим детям, что вам читал стихи сам Мансур Альяша.

Прижав одну руку к сердцу, а другой держа свиток, Мансур начал декламировать:

Где вы, времена отцов могучих,

Боевые кличи, звон мечей,

Где герои - не бывает лучших

Доблестней, храбрее, горячей?

Ваши мышцы - из отборной стали,

Взором - соколы, душою - львы,

А сегодня мы другими стали,

Нет сегодня подвигов, увы!

Вас страшились гордые туранцы

И свирепые сыны степей,

Жалкие отродья - бухрошанцы

Вас запомнят до скончанья дней...

Товарищи Мансура откинулись в изнеможении, словно их одолела неизлечимая хворь. А тот, что изображал самоубийцу, дернул вдохновенного поэта за рукав.

- Мансур, твои стихи прекрасны, но мы-то хотим, чтобы ты рассказал нам о своей возлюбленной.

- Ах, - вздохнул юноша, - она прекрасна. Но ее божественное имя не смеет сорваться с моих уст. Оно не предназначено для чужих ушей. - Мансур снова свернул рукопись и отложил ее в сторону.

- Что за тайна вокруг какой-то девчонки? - удивленно спросил юноша в тюрбане звездочета. - Уже две недели ты стонешь и плачешь по ней, а мы так ничего и не знаем. Может быть, девчонка вообще не стоит таких страданий. Он наполнил кубок Мансура, надеясь, что вино развяжет влюбленному поэту язык, хотя едва ли в этом была необходимость.

- Я дал клятву, - доверительно сообщил Мансур, - что никогда не открою ее имени. Иначе последствия будут ужасны для нас обоих.

- Ха-ха! - засмеялся "самоубийца". - Кажется, я оказался прав! Она замужем! Жена какого-нибудь толстопузого купца развлекает Мансура в роскошных покоях, пока муженек подсчитывает барыши. Обычная история!

- Берегись! - крикнул поэт, схватившись за меч у пояса. - Ты оскорбляешь имя моей госпожи!

- Мы ничего не можем сделать с ее именем, потому как оно нам неизвестно!

Мансур успокоился.

- Увы, оно должно оставаться тайной моего сердца. Она слишком высокородна, чтобы подобные мне даже глаза на нее поднимали. Один лишь я и осмелился. Мы поклялись друг другу в любви, но наша любовь обречена из-за разницы в положении.

Друзья были в восторге: наконец-то Мансур заговорил о таинственной незнакомке.

- А ты ее опиши, Мансур, - лукаво попросил один из них. - Любой талантливый поэт сумеет так описать свою возлюбленную, что остальные легко смогут ее представить, даже не зная имени.

- Волосы ее, друзья мои, черны, как полуночное небо...

- Да вряд ли во всей Согарии найдутся волосы другого цвета, разочарованно протянул лукавый собутыльник Мансура.

- Кожа ее бела, как восходящая луна...

- А поточнее нельзя, Мансур? - попросил "самоубийца". Вдруг поэта словно осенило:

- Подождите! Я знаю, как рассказать вам о ее несравненных качествах.

Он потянулся к другому сапогу и извлек скатанные в трубку бумажки.

- Как раз сегодня я посвятил ей стихи. Эта безделица, пока еще черновик, всего-то двести девяносто семь строк. Я...

Мансур поднял взгляд и увидел, как последние из его друзей спешно - кто в дверь, кто в окно - выскакивают из харчевни. Юноша смущенно оглядел опустевший стол. Потом сел и с горя осушил полную чашу вина.

- В наше время не осталось ни мужества, ни чести, - пробормотал он, ни любви к поэзии. - Тут он огляделся, ища поддержки, как раз вовремя, чтобы заметить хозяина. Судя по всему, трактирщик вознамерился получить плату. Мансур понял, что настало время спешно уносить ноги.

Вылетев на улицу, он резвой рысью направился в сторону княжеского дворца, по пути размышляя о превратностях своей судьбы. Как всякий поэт и философ, он понимал, что обречен всю жизнь сносить насмешки товарищей. И в любви ему тоже не на что было рассчитывать, поскольку лишь самая необыкновенная, самая прекрасная дама могла тронуть его сердце. И Мансур нашел такую, нашел в своем родном городе. Но она, как и следовало ожидать, принадлежала к очень высокому роду; юноше из бедной рыцарской семьи нечего и мечтать о подобной возлюбленной.

Как и все честолюбивые юнцы, Мансур был слишком горд, чтобы служить при дворе мальчиком на побегушках, и слишком беден, чтобы иметь какие-нибудь выгодные связи. Кое-как он зарабатывал уроками фехтования в школе мастера Накшафа. Дело это нехитрое - учить балбесов-переростков основам боя. Однако все, что связанно с оружием, Мансур считал чуть ли не священным. Сейчас юноша мог гордиться своим мастерством. Он еще мальчиком упросил отдать его в фехтовальную школу. Сначала старый учитель пренебрегал им, но потом принял, а приняв - высоко оценил. Б конце концов старик сделал Мансура своим помощником и даже намекал, что, может быть, когда-нибудь способный молодой боец займет его место.

Мансур на ходу вытащил клинок и провел сложную атаку, - провел безупречно, хоть пребывал сильно под хмельком. Вооружен был юноша туранской саблей, с одной стороны острой как бритва и слегка искривленной. Тонкий и легкий туранский клинок в умелых руках превращался в смертоносную молнию. Мастер Накшаф заставил Мансура освоить в совершенстве все известные типы клинков, но эту легкую саблю юноша полюбил больше всего.

Он направился к задней стене дворца и отработанным движением спрятал саблю в ножны. Мансур разыскал место, где по стене вилась старая виноградная лоза, кривая, толстая и шишковатая. Юноша оглянулся; переулок, по которому он шел, был пуст. Ни один караульный не показывался на стене. Довольный, что его не видят, Мансур принялся карабкаться наверх.

"Вот еще одна примета упадка, - думал он, - подобной живой "лестнице" позволяют расти прямо на дворцовой стене". То, что это упущение дворцовой стражи как раз и позволяет ему видеться с воз люб лен иной, отнюдь не уменьшало праведный гнев Мансура. Взобравшись наверх, он спрыгнул в маленький дворик. Было тихо. Он прошел мимо бассейна в середине дворика и вышел на веранду - на таких в жаркое время прячутся от солнца знатные дамы. Осторожно ступая по покрытому замысловатым орнаментом мрамору, юноша еще раз огляделся и страстным шепотом позвал: "Ишкала! ". Он ждал затаив дыхание. Каждый раз, когда Мансур проникал сюда, он понимал: в один прекрасный день вместо возлюбленной может появиться десяток свирепых княжеских воинов.