Виталий Забирко - Галактический хищник Страница 14

И в этот пик наивысшего блаженства снаружи донесся сдавленный крик, а затем глухой звук упавшего тела. Находясь еще в полуобморочном состоянии, я высунул голову из палатки. Так и не сняв рюкзака, Тхэн навзничь лежал на земле, широко раскинув руки. Глаза его были закрыты, и, похоже, он не дышал.

- Тхэн! - позвал я.

Мой проводник никак не отреагировал.

- Что с тобой, Тхэн?

Я выбрался из палатки. Никакой реакции. Черт, неужели пиренита тоже может хватить тепловой удар?

Я протянул к нему руку, но тут же отдернул ее. Чего-чего, а тактильного контакта с экстрасенсориком я не мог допустить даже в такой ситуации. Дрожащими руками я извлек из заднего кармана брюк металлизированные экранирующие перчатки, надел их и только тогда положил руку на грудь Тхэна. Сердце аборигена билось нормально, легкие работали замедленно, но спокойно. Он будто спал. Непослушными в перчатках пальцами я поднял Тхэну левое веко и вздрогнул. Черный глаз аборигена тускло и неподвижно смотрел на меня. У человека при обмороке или тепловом ударе глаза обычно закатываются, но физиология пиренитов была для меня тайной за семью печатями. Может, у них так и должно быть?

- Тхэн, ты меня слышишь?

Я осторожно потрепал его по щеке. И опять никакой реакции. Левое веко так и осталось открытым, но, как мне показалось, глаз смотрел на меня вполне осмысленно. Вот только его выражение... Никогда не видел у Тхэна такого застывшего, холодного взгляда. Если бы он был человеком, я бы сказал, что его разбил паралич.

Не зная, что делать, я взял котелок, спустился к реке, зачерпнул воды и, вернувшись, вылил ему на голову. Но и это не помогло. Словно вылил воду на труп. Вода скопилась в глазницах, и было жутко видеть открытый глаз, наполовину погруженный в мутную лужицу. Я провел рукой перед лицом Тхэна. Лужица в глазнице дрогнула, и радужка последовала за рукой. Все-таки я не ошибся в своем предположении: Тхэн меня видит. Но что с ним теперь делать? Перетащить куда-нибудь в тень?

Я попытался сложить его раскинувшиеся по земле руки, чтобы было удобнее тащить тело, однако это оказалось не таким простым делом. Если бы Тхэн не дышал и не смотрел на меня, я бы подумал, что имею дело с окоченевшим трупом. Впрочем, и это не совсем верно. Руки, хоть и с трудом, но все же гнулись, застывая в любом положении, словно у куклы. Вот это было вообще непонятно. Не по-людски.

Кое-как, с трудом преодолевая сопротивление одеревеневшего тела, я посадил Тхэна и уже собирался перетаскивать в тень палатки, как вдруг он забился в моих руках в ужасной судороге. От неожиданности я отпрыгнул в сторону. Страшно и непонятно заиграли, забугрились с огромной скоростью все мышцы тела, однако сам он при этом был неподвижен, оставаясь в том положении, в котором я его усадил.

Судорога прекратилась так же внезапно, как началась. Наконец Тхэн медленно повернул голову и посмотрел на меня. От его жуткой кукольной позы и пустого одноглазого взгляда по спине пробежали мурашки.

- Тхэн... - выдавил я.

Он не ответил. Левый глаз смерил меня сверху вниз, и лишь тогда правое веко дрогнуло, и второй глаз стал медленно открываться. Так же неторопливо, расслабляясь, опустились руки, чуть согнулась спина, и тело Тхэна приняло нормальный вид сидящего пиренита. Лишь застывшее лицо и неподвижный взгляд красноречиво говорили, что последствия непонятного припадка полностью не исчезли. И неизвестно, когда пройдут.

Около часа я пытался разговорить Тхэна, заставить его сказать хоть слово. Но все мои ухищрения разбивались словно о глухую стену. Он сидел, подобно изваянию, вперившись в меня тяжелым немигающим взглядом. Я чувствовал, что он меня понимает, но то ли не может, то ли почему-то не хочет отвечать.

В конце концов я оставил его в покое и, поскольку уже начинало вечереть, принялся готовить ужин. Как я понял, рассчитывать на то, что Тхэн, как всегда, накормит меня, не приходилось.

Впервые на Пирене я сварил суп из земных концентратов. Пока я ходил за водой, включал насос и возился у печи, Тхэн, не отрываясь, наблюдал за мной, не по-человечески поворачивая голову чуть ли не на сто восемьдесят градусов.

Суп я разлил в две миски. Одну поставил перед Тхэном на землю, положил ложку, а сам сел напротив и принялся есть из другой.

- Попробуй, - предложил я ему. - Конечно, сублимированный суп уступает по вкусу натуральному, но столь же калориен.

К моему удивлению, Тхэн осторожно взял миску, потом ложку (никогда до этого он ложкой не пользовался - обычно ел руками, а юшку выхлебывал через край) и стал есть. Явно копируя меня. Но получалось у него плохо. Суп выплескивался не только из ложки, но и изо рта, растекаясь по рукам, бороде, груди, обливая ноги. Когда он вычерпал весь суп, пожалуй, только спина осталась не забрызганной.

- Пойди, искупайся, - посоветовал я, собирая посуду.

Тхэн и не подумал пошевелиться. Но когда я понес грязную посуду к реке, он встал и, покачиваясь, неуверенно двинулся за мной. Словно никогда до этого не ходил.

Я вымыл посуду и снова посоветовал ему искупаться. И опять он никак не отреагировал на мои слова. Стоял и молча наблюдал за мной. При этом я заметил, что радужки у него намертво застыли посреди глазных яблок, и если ему нужно было куда-то посмотреть, он поворачивал голову. Словно андроид с жестко установленными фотоэлементами.

Я включил насос и окатил Тхэна водой из шланга. Он пошатнулся и чуть было не упал. Но не от неожиданности - он даже глаз не закрыл, когда в них попала струя. Просто напор воды нарушил его равновесие.

Мне очень хотелось забраться в палатку, чтобы хоть одну ночь выспаться по-человечески, но я пересилил себя и, как обычно, расстелил спальник на земле. И, так как заговаривать насекомых в эту ночь было некому, опрыскал все вокруг репеллентом. Вернувшиеся в сумерках с пастбища долгоносы жалобно заскулили и, недовольно взбрыкивая, ушли в ночь.

"Как бы не разбежались", - подумал я. Впрочем, кажется, теперь это не имело никакого значения.

Приняв две таблетки тониспада, я лег на спальник вверх лицом. Так лучше всего было наблюдать за Тхэном и не упускать его из виду.

Тхэн долго стоял метрах в пяти от меня, четким силуэтом вырисовываясь на фоне звезд, но затем все-таки сел. Спиной к реке, лицом ко мне. Как видно, вести сегодня переговоры с Колдуном он не собирался.

Две таблетки тониспада позволяли отдыхать, не закрывая глаз. Я словно раздвоился. Почти весь мозг спал, бодрствовала лишь та его часть, которая еще в реликтовые времена среднего карбона заставила моих земноводных пращуров в поисках спасения от хищников выбраться из воды и утвердиться на суше, а потом весь последующий эволюционный период охраняла от исчезновения. Я знал, что сплю, но одновременно с этим видел над собой звезды, реку в ногах, колышущуюся от ветра траву и застывшую черную тень моего проводника. Чувство опасности необыкновенно обострилось и будило меня даже от неслышного пролета одиночных ночных насекомых, изредка с дури залетавших в опрысканную репеллентом зону. Но потом сознание затуманилось, и впервые на Пирене я увидел сон.