(Алексрома) Ромаданов - Оживи покойника Страница 14

Выпив залпом из хрустального фужера сто граммов водки "Абсолют" ("С выздоровленьицем!") и закусив апельсином из вновь наполнившейся фруктами вазы, Федор собрался было одеться, но одежды своей не нашел. "Что за шутки?!" - возмущенно подумал он. Тем не менее, на кровати он обнаружил в нераспечатанных целлофановых пакетах комплект нижнего белья, футболку с надписью "Я люблю Хелл-Сити", вареные джинсы с лейблом "999" ("Что за фирма такая?!") и кожаную куртку с десятком металлических "молний". Кроме того, возле кровати стояли черные ботинки типа армейских, с высокой шнуровкой. "Будем считать, что произошел небольшой натуральный обмен, - сказал себе Федор, облачившись в новую одежду. - Как по мне сшито!" Он посмотрел в зеркало и остался доволен своим модным видом: "Центровой", да и только! В Москве за такие шмотки три зарплаты вместе с квартальной премией барыгам выложишь!"

Уже собираясь выходить из номера "на осмотр местных достопримечательностей", Федор увидел на журнальном столике конверт, надписанный его именем. Из конверта он извлек прямоугольную пластинку с закругленными краями, на лицевой стороне которой была надпись "Хелл Банк", крошечная голограмма, изображающая золотой череп, и выдавленные номер и имя владельца, а на обратной стороне блестела магнитная полоска. "Кажется, такая штука описывалась в "Правде" в статье "Счастье в кредит?" - вспоминал Федор. - Где же я ее читал? Ах, да, всего три дня назад на стенде возле остановки, пока троллейбус ждал... И называлась там эта штука "кредитной карточкой". Хрен с ним, со счастьем, но хоть за гостиницу будет чем расплатиться!"

Федор спустился на лифте на первый этаж и вышел в холл отеля. "Да, это тебе не у Пронькиных... Умеют создать настроение, черти!" - восхищался он, оглядывая непривычный для него холл: сверкающие золотистыми вкраплениями стены со струящейся по ним прозрачно-чистой водой, обложенный камнями прудик с цветущими кувшинками, изумрудные листья которых подсвечиваются снизу серебряным светом, буйно-зеленый сад посредине прудика со сладкозвучными птицами в ветвях, густо усыпанных яркими ягодами крошечных электрических лампочек.

Выйдя на улицу, Федор оглянулся на здание отеля, ожидая увидеть чудо архитектуры из стекла и бетона... Перед ним стояла неказистая семиэтажная коробка из грязно-серого кирпича, единственным украшением которой была красная неоновая вывеска на крыше: "Содом". Федор в недоумении повертел головой по сторонам: кругом - точно такие же невзрачные каменные кубы с пробитыми в них квадратными отверстиями для прохода света и воздуха, в пыльных стеклах которых холодно сверкает отражение Белой звезды; между ними - прямая грязная улица, заставленная по краям разбитыми автомобилями и вонючими мусорными баками; возле баков облезлый пес с выпирающими наружу ребрами жадно слизывает с тротуара бледно-желтые помои. Невеселый пейзаж дополняла широкая автомагистраль (точнее, ее изнанка), возвышающаяся надо всем остальным на гудящих железных сваях, осыпающихся бурой ржавчиной.

"С высоты птичьего полета все это выглядело более привлекательно", - отметил Федор, вспомнив адскую телерекламу. Его преследовало такое чувство, будто он смотрит на тело обнаженной красавицы в микроскоп. Однако всмотревшись в бесконечную даль прямой, как струна, улицы, Федор различил в дымном мареве горизонта темные контуры исполинских свечей. "Похоже, экскурсионного автобуса не подадут, придется на своих двоих, небоскр... твою мать!" - выругался он про себя, направляясь к высотным громадинам, которые, безусловно, не могут находиться нигде иначе, как в центре города, - Федор в этом не сомневался.

Автобус все же появился, правда не экскурсионный, и только после того, как Федор отмахал с добрый километр пути. Федор проголосовал, и автобус остановился, вздохнув передними дверьми. В салоне, кроме него, было всего три человека: совсем дряхлая старушка, очевидно умершая своей смертью на девяносто каком-то году, и два пожилых корейца, один из которых что-то бойко рассказывал другому. Федор стал от нечего делать прислушиваться к звучной чужой речи, и с удивлением обнаружил, что все понимает: кореец рассказывал своему приятелю историю о том, как вчера он принял слишком большую дозу снотворного и так крепко уснул, что проспал почти сутки и проснулся с обгрызанным ухом - должно быть, крысы поработали.

"Или он врет, или я брежу", - подумал Федор, глядя на целые уши корейца. Хотя... мочка правого уха была несколько светлее мочки левого. "Регенерация! - вспомнил Федор. - Целые органы снова отрастают! Значит, я не брежу... Вот здорово, никаких инъязов кончать не нужно!" Федор несколько повеселел: теперь его по крайней мере не волновала проблема преодоления языковых барьеров в интернациональной среде.

Чем ближе они подъезжали к небоскребистому центру, тем больше наполнялся автобус, тем чаще он останавливался, тем благовиднее становился городской ланшафт: все больше зеленых бульваров и двориков перед домами, все больше красочной рекламы и набитых товарами витрин, все больше сверкающих новизной автомобилей и длинных, как крокодилы, лакированных лимузинов. Судя по всему, пора было выходить, тем более что из окна автобуса не было видно небоскребов во всю их высоту.

Федор выпрыгнул из автобуса и задрал голову... Нет, он не почувствовал себя жалким муравьем, но улица 20-метровой ширины показалась ему узкой тропинкой, проходящей через сосновый бор. Жаль только, что нельзя было охватить одним взглядом все эти черно-зеркальные махины. На противоположной стороне улицы он увидел в приземистом (12 этажей!) домике, прилепившемся наподобие жучка-паразита к 100-этажному небоскребу, обитую железом дубовую дверь под вывеской "Singles' Bar". "Гуляй, рванина, пробуждение не за горами!" - сказал себе Федор, переходя через улицу.

В полутемном узком и длинном баре, напоминавшем пенал, было немноголюдно. При помощи кредитной карточки Федор взял за стойкой джин с тоником (давно мечтал попробовать) и, отхлебывая через загнутую соломину, торчащую из потного стакана, ледяную жидкость вкуса еловых опилок ("Русская водка лучше!"), медленно обвел взором зал в поисках подходящей женщины ("Развлекусь чутка, кома все спишет"). Выбора не было: всего одна молоденькая девушка, но зато "очень даже ничего": смуглое правильное лицо, ржаные волосы (крашеные, но ладно...), минимум косметики, обтягивающая груди тонкая майка (правильная девочка, "голосистая", то бишь без лифчика), вытягивающиеся из белых шорт загорелые ноги. "Судя по всему, это американка", - подумал Федор, изучая девушку. - "Должно быть, это русский", - подумала американка, заметив у стойки бара скованного парня, пялещегося на нее исподлобья. Таким образом, мысленный контакт состоялся.