Сергей Герасимов - Часть той силы Страница 14

Это было лучшим доказательством. Только сейчас Ложкин окончательно поверил в реальность этого мира. Подобных птиц в мире людей просто не было. Их никогда не существовало.

Он вдруг почувствовал головокружение. Что со мной? Что, если воздух этого мира ядовит для человека? – подумал он. – Нет, ерунда, не может быть. Так не должно быть. Просто я почти не спал ночью. Плюс, – плюс, просто слишком много впечатлений для одного дня.

Однако он и не подозревал, что еще ждет его этим утром.

12. Этим утром…

Этим же утром он снова отправился в лес. Он хотел проверить, появилась ли нацарапанная буква «Л» на стенке колодца. В этом, человеческом мире, не было руки, которая подняла гвоздь и нацарапала букву. А если буква все же появилась сама собой, никем не написанная, значит, законы природы были нарушены. По крайней мере, нарушены известные нам законы природы. Значит, все Ньютоны и Эйнштейны, вкупе с подобными им Пифагорами, оказались неправы.

У дома напротив гуляла девочка лет шести. Это был тот самый дом, в который Ложкин только что входил, – но входил в ином мире. Сейчас, разумеется, дом не был пуст. Сейчас перед Ложкиным была та самая девочка, у которой мать сняла мерку с ноги и мерку спрятала в кошелек. Только что он собственными пальцами открывал этот кошелек, чужой кошелек в чужом доме, и даже пересчитывал деньги, чужие деньги. Подушечки пальцев еще помнили его выпуклую шершавую поверхность. И если бы он случайно переложил кошелек в другое место, то что бы произошло в этом мире, – как бы это произошло? Кошелек просто бы прыгнул в воздухе на глазах у изумленной семьи? Сам собою прыгнул и приземлился на новое место? Ложкин подошел к девочке.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Станкостроительный завод, – серьезно ответила девочка.

– Ты любишь разбрасывать игрушки по полу? Твои игрушки разбросаны по полу, да? Серая мартышка, маленький красный медведь…

– Это не игрушки, а станки, – сказала девочка.

– А на столе в комнате стоит красная роза, правильно?

Девочка прищурилась и впервые посмотрела на него внимательно.

– Это производственная тайна, – ответила она.

Наверное, ее отец был каким-нибудь инженером или мастером. Ложкин отвернулся и пошел вниз по улице.

– Обязательно составьте смету! – крикнула вдогонку девочка-завод.

Молчаливые люди были на своем месте и снова молчаливо копали землю.

– Здравствуйте, соседи! – крикнул им Ложкин. – Оглохли вы, что ли? Я же с вами здороваюсь.

Один из мужчин воткнул лопату в землю и разогнул спину. Поднял на Ложкина тяжелые глаза.

– Шел бы ты отсюда, – сказал он. – А то, не ровен час, нарвешся.

– Нарвусь на что? Может быть, ты мне объяснишь? Популярно, как мужчина мужчине.

Но человек снова взял лопату и принялся сосредоточено копать.

– И все равно, здравствуйте! – крикнул Ложкин. – Бог вам в помощь!

Колодец темнел во влажном полумраке под деревьями. Ложкин был почти уверен, что увидит нацарапанную букву, большую "Л". Но он никак не ожидал того, что случилось на самом деле: буква превратилась в слово, которое он никогда не писал. Надпись была такой:

килЛер

Ложкин несколько раз перечитал написанное. Это слово, без всякого сомнения, означало "убийца". Мелкие волоски на его руках встали дыбом. Убийца? Убийца кого? Кто убийца? Не может быть, чтобы я, – подумал он.

Появившееся слово наверняка было как-то связано с его вчерашним сном. Со сном, который повторялся уже столько раз.

Впервые Ложкин увидел этот сон зимой, шесть месяцев назад. В тот раз еще не было убитой девушки, а была лишь тягостная уверенность в том, что он кого-то убил, и в том, что ему удалось кое-как замести следы. Сон был настолько отчетлив и мучителен, что Ложкин не мог прийти в себя несколько дней. То, что он чувствовал, это было не долгое рассасывание горького леденца сна, как то часто бывает, это были самые настоящие угрызения совести. Сколько он ни говорил себе, что сон это всего лишь сон, совесть не успокаивалась. Но вот прошло шесть месяцев, зима сменилась летом, и страшный сон начал воплощаться в реальность.

Он чувствовал это, но не мог найти объяснения этому. Слово «килЛер» было абсолютно реальным, но, чтобы убедиться в этом, Ложкин провел по нему пальцами. Он почувствовал себя так, будто увидел громадную черную волну, катящуюся на него и уверенно сносящую все на своем пути. Это слово появилось не случайно.

Вдруг он услышал шаги за своей спиной.

– Ты чей, мужик? – спросил незнакомый голос. В голосе слышалась явная угроза.

Он резко обернулся, испугавшись не голоса, а его неожиданной близости.

Рядом стояли два парня лет двадцати пяти, оба в одинаковых кепках с длиннейшими козырьками, очень похожие друг на друга, настолько, что вначале Ложкин принял их за близнецов. Один из них смотрел по сторонам, проверяя, нет ли кого поблизости. Когда он повернулся, Ложкин понял, что столь сильное сходство двум лицам придавали не одинаковые черты, а одинаковые выражения. И выражения эти не сулили ничего хорошего.

– Я свой, – ответил Ложкин.

– Своих я всех знаю. Я спрашиваю, ты чей? Шо, мужик, испугался?

Видимо, волнение последних секунд еще отражалось на его лице.

Ложкин сделал шаг к говорившему.

– Я свой собственный, – ответил он, – ты что, еще не заметил?

Мелкие пузырьки бешеной ярости заискрили в его крови, вспенивая ее, как шампанское.

Вдруг парень ударил Ложкина в грудь. Любое рукоприкладство всегда смущало Ложкина; именно из-за этого смущения, а не из-за страха или слабости он не любил давать сдачи, когда на него нападали в школе. Впрочем, он всегда любил смотреть бокс по телевизору. Бывшая жена его, остроносая Эльвира, тоже любила смотреть бокс по телевизору, а в запале супружеской ссоры она однажды разбила о стену стул. Это был, пожалуй, единственный раз, когда Ложкин замахнулся на кого-то кулаком. Замахнулся, но все же не ударил. А подонок сосед снизу не в счет. Он давно напрашивался.

Сейчас Ложкин пошел дальше. Он сочно ухнул негодяя по лицу, целясь куда-то в область глаза; удар пришелся в нос, из которого сразу же закапала красная струйка. Бить было радостно и здорово, как прыгать в воду головой вниз. Это уж точно дед сказал. Настоящая драка, как и настоящий секс, – два древнейших обязательных, потрясающих наслаждений мужчины, и даже неизвестно, что из них лучше. Мы просто созданы для этого, черт бы нас побрал!

Второй удар рассек парню щеку. Тот прикрыл лицо руками, а Ложкин продолжал, разбивая костяшки пальцев, лупить его по голове, которая опускалась все ниже. Когда первый из противников упал, Ложкин обернулся ко второму. Однако, тот держал в руках нож.