Александр Громов - Крылья черепахи Страница 15

Хорошо оторваться от Гильдии Беллетристов – конечно, на время, а не насовсем. На милиционеров золотые буквы ГБ до сих пор действуют безотказно; умом понимают, что это не то ГБ, а все равно рефлекс, как у павловской собаки, так и вскидывает ладонь к козырьку. Один, помню, даже каблуками щелкнул. На случай же встречи с особо настырным дядей Степой на обратной стороне корочки имеется надпись «Пресса», гарантирующая ее владельца от прямого попадания в «обезьянник», в каком бы виде он, владелец, ни осквернял своим присутствием общественные места.

Я прислушался. Нет, остров больше не содрогался, стекла не звенели, и не слышалось треска крошащегося льда. Надо думать, выше по течению образовался затор, а может быть, там ледоход вообще еще не начался. Он нам не подчинен, у него свои планы.

А добавить можно было и после ужина. Кстати, я в местной столовке на ужине еще не был. На завтраке был дважды, на обеде один раз, вчера, а на ужине ни разу. Чудес, конечно, на этом свете не бывает, но вдруг случайно накормят чем-нибудь действительно съедобным?

Поскольку никто не хотел составить компанию, без чего как-то сами собой иссякли темы для разговора, мы включили телевизор. Первый канал барахлил, пятый сообщал о чрезвычайно успешных гастролях в США рок-группы «Пролежни», по третьему шла реклама новой популярной газеты «Утренний стул», а второй и шестой демонстрировали программу новостей. Наводнение в Англии, оказывается, продолжалось и наращивало мощь, а кроме того разом случились сильнейшие наводнения в Бангладеш и почему-то в Алжире и Тунисе. По-моему, это и было основной темой выпуска. Не знаю, как алжирцы, а я бы на их месте воде в пустыне обрадовался. Много – не мало.

– Сюда! Скорее!

Кричала Мария Ивановна. Я нервно доделал то, ради чего посетил санузел в своем номере, спустил воду, застегнулся, подхватил куртку и ринулся вниз. По второй винтовой лестнице прогрохотал ботинками Феликс. Что еще стряслось на этот раз? Викентия унесло на льдине?

Ничего подобного: Викентий был внизу и смотрел на бабушку, разинув рот: как видно, нечасто ему удавалось застать ее в экстатическом возбуждении. А Мария Ивановна – сияла!

– Скорее! Такое зрелище!

Нет, ни с кем из обитателей островка не произошло несчастье, чего я напрасно опасался. Фанатичная географичка, любительница резных наличников, горела желанием расширить наш кругозор. Какое еще зрелище? Тьфу, да какое бы ни было – посмотрим, но зачем же так орать! Нешто не уважим?

Не уважили только Милена Федуловна – я слышал, как в четвертом номере хлопнула дверь, по-моему, излишне демонстративно, – да еще Борис Семенович с верным Рустамом. Остальные, включая Матвеича в одеяле, высыпали наружу.

– Вон там! Туда смотрите!

Да, это было зрелище! Леня немедленно хрюкнул от удивления, а Матвеич шепотом произнес «во, едреныть!». Из-за излучины реки неспешно и важно, как супертанкер, выплывало грозное ледяное диво, назвать которое просто торосом означало бы примерно то же самое, что обозвать статуэткой Колосса Родосского или, на крайний случай, Петра Великого работы Церетели. Нет, до айсберга, утопившего «Титаник», диво не дотягивало если не по массе, то по высоте, но от того не было менее грозным. Сплошной ледяной вал из беспорядочно наваленных друг на друга льдин, иные из которых возвышались торчком на манер парусов или обелисков, занимал половину ширины Радожки и пер на нас с неукротимостью цунами. Разгул стихии, мощный, красивый, и, по счастью, совершенно безопасный.

Недалеко от островка основное течение сворачивало к левому берегу, однако ледяной массив обладал, по-видимому, чудовищной инерцией. Добравшись до стрелки острова, ледяная баррикада наткнулась на нее как раз серединой. Я услышал произнесенное Леней «во, блин!» и чье-то «ох!», а в следующую секунду не расслышал бы, вероятно, собственного крика. Баррикада с грохотом полезла на остров.

Первым делом она накрыла фундамент сгоревшей баньки и если не снесла его под корень, то надолго похоронила под горой обломков полуметровой толщины. Затем половина ледяного массива с грохотом отломилась, крякнула, выпалила в темнеющее небо ледяной картечью и втиснулась в протоку.

Здесь ее скорость сразу упала, но не обнулилась. С шорохом и скрежетом ледяной вал полз в узких берегах, как червяк в заранее проделанном ходе – не быстро, но уверенно. Отвалив челюсть, я смотрел, как мимо меня проезжают иссиня-белые изломанные глыбы. В одной, по-моему, распялилась вмерзшая с осени лягушка.

– Мост!..

Вероятно, не только я подумал, что дубовые сваи, выдержавшие уже тридцать ледоходов, могут не выдержать тридцать первого. Наверное, не только во мне в эту минуту проснулся азарт естествоиспытателя: выдержит – не выдержит?

За первым ударом в сваи раздался долгий скрип. Затем последовал оглушительный выстрел, вроде пушечного. Мост закачался.

– Сваю сломало! – крикнул Феликс. – Берегись, сейчас снесет! Викентий, назад!

Я кинулся и поймал Викентия в охапку, прежде чем он успел нырнуть под мост, чтобы посмотреть, как лед ломает сваи, и оттащил мальца подальше. Мост медленно кренился. Он стонал, как больное живое существо. Мало-помалу уступая напору льда, он все еще пытался устоять. Он хотел стоять вечно.

С треском, напомнившим мне детские годы, когда мы на пустыре ломали ящики и жгли костры, расщепилась еще одна свая, и вся масса льда продвинулась под кренящийся настил. Там скрипело и постреливало – не иначе ледяной таран сокрушал раскосы, балки и прочие элементы конструкции. Винтом скручивало железные скобы. Горбатый мостик доживал последние секунды.

Но раньше, чем его снесло, лопнули обе лохматые трубы, проложенные под настилом, и в протоку с шумом и паром начали низвергаться толстые струи кипятка. Мелькнувшую было у меня надежду, что струи растопят ледяной вал и спасут мост, хотя бы и покореженный, сразу пришлось признать безосновательной. С таким же успехом собачонка, задравшая лапу у сугроба, могла надеяться уничтожить его без остатка.

– Сносит! Сносит!

Настил рухнул. Стон дерева иссяк, остался только треск и шорох ледяного чудовища, с усилием проталкивающего по узкой протоке свое туловище, отягощенное рухнувшим на хребет мостом.

Никто не сдвинулся с места, но головы у всех поворачивались, провожая уплывающее древесно-ледяное чудо-юдо, как подсолнухи за солнцем. У конца протоки вал сокрушил припай и, оторвав еще не оторванное каким-то чудом ледяное поле, вырвался на оперативный простор догонять вторую свою половину, избравшую более легкий путь по ту сторону острова и потому уплывшую вперед.

Все могли говорить только междометиями. Леню одолевал смех, по-моему, нервной природы. Я был близок к тому же. Произнести первую членораздельную фразу выпало Феликсу.

– Между прочим, – сказал он громко, обращаясь ко всем. – Советую сейчас же закрыть в номерах форточки, у кого они открыты. Насчет завтрашнего дня не уверен, но сегодня ночью отопления у нас не будет.

И он указал рукой на обломанные по сварным швам лохматые торцы труб, повисшие над водой. Одна из них еще извергала в протоку горячую воду и сердито шипела паром, вторая иссякла.

Мало-помалу дошло до всех.

– А вода? – ахнула Мария Ивановна. – А свет?

Я обернулся на «Островок». Пыльные стрельчатые окна-бойницы, прорубленные над крыльцом, светились. В холле горели плафоны.

– Тут кабель по дну идет, – объяснил всезнающий Матвеич, тыча пальцем в сторону протоки. – И водопровод с канализацией, язви ее, тоже.

Леня издал булькающий смешок, как человек, счастливо избежавший большой опасности. По-моему, у остальных тоже улучшилось самочувствие. Настроившись вдруг на философский лад, я подумал, что для современного человека опасность и неудобство – по сути синонимы. Отнять руку или отнять навсегда электричество – тут еще подумаешь...

И тут мое философское настроение мгновенно испарилось. Из «Островка» долетел визгливый женский вопль – такой, словно кому-то сейчас в самом деле отнимали руку, причем без наркоза.

Не сговариваясь, мы с Феликсом кинулись в привилегированный корпус и столкнулись в дверях.

Кроме отчаянно голосящей Милены Федуловны, в холле находился только один человек. Борис Семенович сидел в кресле, мирно откинувшись на кожаную спинку. Его голова склонилась на правое плечо. Яркая, по виду какая-то ненастоящая кровь из рассеченной слева шеи еще шла, выплескиваясь последними слабыми толчками, и, вероятно, сердце Бориса Семеновича еще билось. Но он был уже мертв.

Глава 5

Феликс еще кинулся к Борису Семеновичу. Феликс попытался на что-то нажать и остановить кровь. Минуту спустя, перемазанный, он отступил на шаг, встретился со мной взглядом и покачал головой.

– Бесполезно.

Будто и так было не ясно. Хотя из нас двоих врачом был все-таки он, а не я.

– Блин, – сказал толстый Леня и всхрапнул, как лошадь.