Дэниел Киз - Цветы для Элджернона Страница 15

Странно, хотя голоса доносятся до меня совершенно отчетливо, я по-прежнему не вижу их лиц, только размытые очертания. Папа – огромный и неторопливый, мама – маленькая и быстрая. Прислушиваясь к их спору, мне так и хочется заорать изо всех сил: «Да посмотрите же вы на него! Вниз, на него! На Чарли! Ему нужно в туалет!!!».

Они спорят, а Чарли стоит, вцепившись ручонками в свою красную клетчатую рубашку. В словах, проскакивающих между ними словно искры, слышны злоба и сознание своей вины.

– В сентябре он снова пойдет в тринадцатую, и снова пройдет весь класс!

– Ну посмотри же правде в глаза! Учительница сказала, что он неспособен ни к какой серьезной работе.

– Эта стерва? О, я знаю, как назвать ее в следующий раз! Пусть только начнет, и я напишу не только в попечительский совет! Я выцарапаю глаза этой грязной шлюхе! Чарли, что ты так извиваешься? Иди в туалет. Иди сам. Ты знаешь, куда идти.

– Разве ты не видишь – ему хочется, чтобы ты пошла с ним. Ему страшно!

– Отстань! Он прекрасно сходит и один. В книге написано, что это придаст ему уверенности и создаст чувство достижения цели.

Но ужас, который вызывает у Чарли холодная, облицованная белым кафелем комнатка, превозмогает все. Он боится идти туда один. Он протягивает к маме руки и всхлипывает:

– Ту… туа…

Она бьет его по рукам.

– Хватит, – говорит строго. – Ты уже большой мальчик. Иди прямо в туалет и сними штанишки, как я тебя учила. Предупреждаю – если обделаешься, накажу.

Я почти чувствую корежащие его спазмы, а эти двое стоят над ним и ждут, что же он будет делать. Всхлипывания становятся все тише и тише, и внезапно он теряет всякий контроль над своим телом. Он закрывает лицо руками и пачкает себя.

Облегчение и страх. Сейчас она будет бить его. Вот она уже наклоняется к нему, крича, что он плохой мальчик, и Чарли ищет спасения у отца.

…И вдруг я вспоминаю, что ее зовут Роза, а его – Матт. Странно, что я забыл, как зовут маму и папу. Ведь я помню, как звали сестру. Не помню, когда я в последний раз думал про них. Мне хочется увидеть Матта, понять, о чем он думает в этот момент. Когда она начала бить меня, он повернулся и ушел на улицу.

Если бы я только мог разглядеть их лица!

Отчет № 11

1 мая

Почему я до сих пор не замечал, как хороша Алиса Кинниан? У неё нежные карие глаза и волнистые каштановые волосы до плеч. Когда она улыбается, ее полные губы складываются колечком.

Мы сходили в кино, а потом поужинали. В первом фильме я мало что понял, потому что все время думал о том, что вот наконец она сидит рядом. Дважды ее обнаженная рука касалась моей, и оба раза я отдергивал ее в страхе, что она рассердится. Потом я заметил, как впереди нас парень положил руку на плечо своей девушки, и мне тоже захотелось обнять мисс Кинниан. Подумать только, до чего я дошел…

Не надо торопиться… Подниму руку на спинку ее кресла… Потом дюйм за дюймом… Вот рука рядом с ее плечом… и как бы случайно…

Я не посмел.

Я ухитрился всего лишь разместить локоть на поручне ее кресла, но руке тут же пришлось покинуть завоеванное место – мне срочно потребовалось вытереть пот с лица. А один раз она случайно коснулась меня ногой.

В конце концов это стало невыносимо, и я принудил себя не думать о ней. Первый фильм был про войну, но я застал только самый его конец: один солдат возвращается в Европу и женится на женщине, спасшей ему жизнь. Вторая картина заинтересовала меня. Психологический фильм про мужчину и женщину, которые вроде бы любят друг друга, а на самом деле подталкивают себя к гибели. Все идет к тому, что муж прикончит жену, но в последний момент ей снится кошмар, она что-то кричит во сне, и муж начинает вспоминать свое детство. Его озаряет, что всю свою ненависть он должен направить на злую гувернантку, которая постоянно пугала его жуткими историями, оставив тем самым трещину в его драгоценном «я». Взволнованный до глубины души своим открытием, муж вскрикивает от радости, да так, что жена просыпается. Он обнимает ее и… все проблемы решены. Дешевка! Наверно, я как-нибудь проявил свой праведный гнев – Алиса вдруг спросила, что со мной.

– Бесстыдное вранье, – объяснил я, когда мы выходили в фойе. – Такого не бывает.

– Конечно не бывает, – сказала она и рассмеялась. – Кино – мир притворщиков.

– Это не ответ! – продолжал настаивать я. – Даже в выдуманном мире должны существовать свои правила. Отдельные части должны складываться в единое целое. Такие фильмы – ложь. Сценаристу или продюсеру захотелось вставить туда нечто такое, чему там не место, и сразу начинает казаться, что все идет вкривь и вкось.

Мы вышли на залитый яркими огнями Таймс-сквер. Алиса задумчиво посмотрела на меня.

– Как быстро ты меняешься…

– Я растерян. Я больше не знаю, что я знаю.

– Пусть это не тревожит тебя. Ты начинаешь видеть и понимать мир. – Она взмахнула рукой, включая в этот жест сверкающий вокруг нас неон. Мы свернули на Седьмую авеню. – Ты начинаешь догадываться, что скрыто за фасадом вещей… А отдельные части должны подходить друг к другу, тут я согласна с тобой.

– Ну что ты… У меня совсем нет чувства, что я совершил великое открытие. Я не понимаю себя самого и никак не могу разобраться в своем прошлом. Я не знаю даже, где мои родители, как они выглядят. Когда я вижу их во сне или вспоминаю, то их лица расплываются. А мне так хочется увидеть отраженные в них чувства! Я никогда не пойму, что происходит со мной, пока не увижу их лиц…

– Чарли, успокойся. – На нас оборачивались. Алиса взяла меня под руку и притянула к себе. – Потерпи. Не забывай, что за несколько недель ты сделал то, на что у других уходит вся жизнь. Скоро ты начнешь находить связи между отдельными явлениями и поймешь, что разные на первый взгляд области знания на самом деле составляют единое целое. Ты как бы взбираешься по огромной лестнице все выше, и видишь вокруг себя все больше.

Когда мы зашли в кафе на Пятьдесят четвертой улице и взяли подносы, она оживленно заговорила:

– Обычные люди могут увидеть совсем немного. Не в их власти изменить себя или подняться выше определенного уровня, но ты – гений. Каждый день будет открывать тебе новые миры, о существовании которых ты раньше и не подозревал.

Люди в очереди оборачивались поглазеть на новоявленного гения, и мне пришлось слегка подтолкнуть ее, чтобы заставить говорить потише.

– Я только надеюсь, – прошептала она, – что это не пойдет тебе во вред.

Я не сразу нашелся, что ответить на это. Мы взяли еду со стойки, расплатились и сели за столик. Ели мы молча, и в конце концов молчание начало действовать мне на нервы. Я понимал, чего она боится, и решил обратить все в шутку.