Тамара Крюкова - Ведьма Страница 15

Тоня вскочила с кровати и, стараясь не шуметь, сдернула подушку и одеяло на пол. На простыне было огромное пятнище. Нужно было её застирать, пока никто не увидел. Она сгребла простыню, на цыпочках вышла из комнаты и отправилась в душевую.

Как только она удалилась, Мася шепотом произнесла:

— Ну, ты, Колобок, и вонючка. Дышать нечем.

— А что я? Можно подумать, ты духами писаешь.

— Я в постель вообще не писаю, — огрызнулась Мася. — Так и будем теперь жить в вонище?

— Маська, не накаляй обстановку.

— Что ты предлагаешь — заложить Колобка? — осадила её Людка.

— Я не против прикольнуться, но, по- моему, этой шуточкой мы только себе хуже сделали.

— Тише, она идёт.

Тоня зашла в комнату и осторожно проскользнула на балкон, чтобы повесить простыню, в надежде, что до утра она просохнет. Вернувшись, девочка занялась матрасом. Стараясь действовать как можно тише, она подняла его и стала переворачивать. Матрас с лёгким шлепком упал на другую сторону.

— Ты чего не спишь?

Услышав голос Людки, Тоня оцепенела.

— Чем это так воняет? — Людка зажгла свет. — Вау, девчонки, просыпайтесь!

— Что такое?

— Что случилось?

Зевая и потягиваясь, девчонки прилежно изображали, что они только что проснулись. По сравнению с Людкой актёрского мастерства им явно недоставало. Фальшь сразу же бросалась в глаза, но Тоня была так закована в панцирь ужаса от всего происшедшего, что даже не заметила наигранности жестов и интонаций.

— Смотрите-ка, Ведьме, оказывается, памперсы нужны, — сказала Людка. — И часто это с тобой?

От парализовавшего её позора Тоня не могла произнести ни звука. Губы у неё задрожали, а по щекам потекли слезы.

— Ай-ай-ай. Такая взрослая девочка и постель мочит, — покачала головой Людка.

Тоню душил стыд. Она плакала, глотая слёзы, безутешно и беззвучно, как она научилась плакать, чтобы не слышала мать.

— Ладно, не реви. Всякое может случиться, — неожиданно смягчилась Людка.

В момент полного отчаяния эта нежданная искорка тепла показалась Тоне щедрейшим даром. Она бросилась к Людке.

— Миленькая, прошу тебя, не говори никому. Христом Богом молю.

— Тебе что, поклясться? — спросила Людка.

— Нет. Клясться — грех, — приняв её слова всерьёз, помотала головой Тоня.

— Слушай, Ведьма, а как же ты Бога упоминаешь? Разве ведьме положено? — усмехнулась Людка, но видя, как Тоня изменилась в лице, засмеялась: — Расслабься. Шучу. Девки, пойдемте, поможем ей замыть матрас. Не в вонище же спать.

Тоня с благодарностью посмотрела на Людку. Недаром Егор говорил, что она ее совсем не знает. Всё-таки Людка была удивительной девчонкой. С виду она казалась расчётливой и жестокосердной, но в самые неожиданные моменты под оболочкой чёрствости в ней проступала доброта.

13

День шёл своим чередом. В комнате тайком сох матрас. Людка ни намёком не напомнила Тоне о случившемся. Более того, она будто забыла о драке и происшествии с дневником и взяла Тоню под опеку. На завтрак они явились вместе, и пока шли к раздаточной стойке, Людка по-дружески приобняла Тоню за талию, демонстрируя всем, что блокада с опальной снята.

Тоня со щенячьей преданностью смотрела на внезапно обретённую подругу. Людка не просто умела заводить друзей, она была гением по части манипулирования людьми.

Не привыкшая к проявлениям тепла, Тоня постепенно оттаивала. Глядя на Людку, она мысленно бичевала себя за то, что думала о ней плохо. Людка была немного ветреная, немного бесшабашная, но не злая.

После обеда, проходя мимо их стола, Витёк громко обратился к Тоне:

— Слышь, Ведьма. Ты на арбуз-то не налегай. Правда, до ночи ещё далеко, — насмешливо добавил он.

Кусок арбуза выпал у Тони из ослабевших пальцев. Лицо пошло красными пятнами. Значит, Егор знал о её позоре. Она сидела, пригвожденная к стулу стыдом, и не знала, куда деваться. Теперь, когда её душа приоткрылась, удар оказался особенно болезненным.

— Витёк, отвали, — сказала Людка.

Тоня обернулась к ней. Что же она за человек? Неужели можно быть такой двуличной?

— За что? — едва слышно спросилa девочка.

— А что сразу на меня? Я там былa не одна. И потом ты же сама сказала, что клясться не надо, — напомнила Людка.

— А что такое? — спросил кто-то из-за соседнего столика.

— Ничего. Ну, описалась ночью. Что тут такого? Все мы люди. Чего не случается, — громогласно заявила Людка.

Теперь о Тонином сраме знали все.

Провалиться сквозь землю? Не получится.

Бежать? От позора не убежишь. Умереть? В ней уже что-то умерло. Лишь оболочка осталась дышать, сидеть, ходить, создавая видимость жизни.

Тоня встала и медленно вышла из столовой.

Она не пришла ни на ужин, ни на завтрак, ни на обед. Избегая людей, она с утра уходила в укромное место и затворницей сидела там до вечера, как больной зверёк прячется, зализывая раны. Она возвращалась в свою комнату лишь на ночь, молча, раздевалась и, не произнеся ни слова, укладывалась спать.

Сначала на её голодовку никто не обратил внимания. Друзей у неё не было, и беспокоиться о ней было некому. Жизнь продолжалась: купание, кружки, игры, состязания. У всех было слишком много интересных дел, чтобы обращать внимание на чьи-то беды. Палыч тоже не спешил бить тревогу, резонно рассудив, что голод — не тётка.

Проголодается, и гонор с неё сойдёт. Но когда она и на третий день не появилась в столовой, движимый долгом воспитателя, Палыч пошёл её искать.

Скрытая от чужих глаз кустом ежевики, она сидела за хозяйственными постройками, куда ребята обычно не забредали.

— Тебе не надоело прятаться? спросил Палыч, устало опускаясь на скамейку рядом.

Девчонка молчала, как будто не слышала его слов. Вот характер.

— Послушай, Антонина, может, хватит? Что тебе не живётся, как человеку? Мне уже твои выходки вот где, — он провёл ребром ладони по шее. — Кончай голодовку и иди есть.

— Я не хочу, — тихо отказал ась девочка.

— Может, я тоже не хочу ваши сопли вытирать! Ну случилось, так что? Теперь до конца смены будешь голодать? Если знаешь за собой такую слабость, то на ночь не пей.