Роман Подольный - Легкая рука Страница 15

— Не надо. Я уже заняла у соседей. И вообще… вряд ли бы деду понравилось, что его ищут на деньги твоего шефа.

— Но как же… у меня нет своих денег.

— Не волнуйся. У мужа и жены по советским законам все общее. Поехали.

Сказала — и отвернулась.

Я только рот разинул. Потом повернул ее к себе.

— Не надо делать слишком далеко идущих выводов. Я — как дед — предложила тебе один из возможных вариантов будущего.

…Я снова шел по потрескавшемуся асфальту центральных улиц города и по песочку остальных. На остановках автобусов выстраивались длинные очереди ожидающих. Большинство тратило — я это выяснил точно — двадцать — тридцать минут на ожидание, чтобы потом проехать километр — полтора. В Москве такие расстояния проходят пешком. Наверное, в Баташове автобусы все еще были для многих не столько средством передвижения, сколько аттракционом.

— Куда идти? — спросил я Таню.

— Зачем спрашивать? Веду же я тебя.

Мы подошли к большому забору, за которым открывался маленький домик и средних размеров сад. Таня нажала на кнопку укрепленного у калитки звонка.

Полная пожилая женщина открыла нам, расплываясь довольной улыбкой. Таня быстро расцеловала ее, сказала:

— Знакомьтесь, мой жених. — Спросила: — Где дед?

— Здесь, здесь, где же еще, где ему в Баташове быть, как не у родной сестры.

— Ну вот и отлично. Где он сейчас?

— Да прогуляться пошел, обещал к четырем часам быть.

— Чувствует себя как?

— Говорит, прекрасно. Радовался, что ничего на нашей улице не изменилось. Фотографы, шутил, приходят и уходят, а фотографии остаются. Да вы садитесь пока здесь, молодые люди. Октябрь уж, а погода у нас — как в августе. Сейчас молочка вынесу, не от своей коровы, от соседской, а все не чета магазинному.

Она хлопотала вокруг нас, угощала, осторожно расспрашивала. Но теперь, когда можно было не беспокоиться о деде Филиппе, меня тревожил Василий Васильевич. Надо все-таки ему сообщить, в чем дело, чтобы зря не расстраивался из-за моего исчезновения.

— Пожалуй, схожу на почту, — нерешительно поднялся я. — Таня, проводишь?

— Да, а что тебе нужно на почте?

— Дам телеграмму Василию Васильевичу.

— Аннушкину? — радостно удивилась Танина тетя.

— Вы его знаете? — в свою очередь удивился я.

— Кто же его в городе не знает! У нас из города один маршал вышел, один физик-академик, два писателя да Василий Васильевич. Ну, из подгородных еще Петрухин Тимофей Ильич. Только тот пожиже будет, верно ведь? Ну идите, идите, тут недалеко.

— А ты знала, что твой дед и мой шеф земляки? — спросил я по дороге.

— Слышала, — как-то неохотно ответила Таня.

— А я — нет. И Петрухин, хоть бывал у Василь Васильевича, никогда Баташов не поминал.

— Может, ему неприятно.

— Да, может быть, детство было трудное. Ага, вот и почта.

Я взял бланк и, не задумываясь особенно, заполнил его:

“Выехал Баташов просьбе жены связи неожиданным отъездом туда ее деда Филиппа Прокофьева. Вторнику вернусь.

Мы вышли с почты.

— Показать тебе мой городок? — спросила Таня. — До четырех мы многое успеем посмотреть…

К тетушке мы вернулись только около половины пятого. Деда не было. Не было его и в семь, и в десять.

— К знакомому зашел какому-нибудь, выпили с приездом, вот и вся оказия, — успокаивала Таню тетя. — Воскресенье же.

Но когда дед не появился и к одиннадцати, она сдалась, повязала платочек и вместе с нами двинулась в обход ближней и дальней родни, включая сватьев и кумовьев.

В два часа ночи мы вернулись. Филиппа Алексеевича не оказалось ни в одном из сколько-нибудь “подозрительных” мест. Не пришел он и утром.

В понедельник была поднята на ноги милиция.

Вторник не принес ничего нового.

Кроме телеграммы от Василия Васильевича, которая предлагала мне встречать назавтра утренний московский поезд.

14

— Ну ладно, — брюзгливо сказал мой шеф, выходя из дома Таниной двоюродной бабки, — здесь он был два дня назад. Но где он сейчас? Придется идти в угрозыск. Я бы предложил тебе, Илюша, взять это на себя, но ты скажешь, что для угрозыска я авторитетнее. Верно?

— Верно. Тем более, что я там уже был.

— Прекрасно. Пойдем вместе.

Капитан милиции оказался страстным поклонником кино, поэтому розыски немедленно интенсифицировались. Капитан заново начал проверять городские больницы, вокзал, рынок — по телефону, коротко передавая своим подчиненным главные приметы Филиппа Алексеевича Прокофьева. Кончал он каждый разговор одной и той же фразой:

— Должен быть на твоем участке. Я на тебя полагаюсь.

Мы вышли снова на улицу. И тут же наткнулись на какого-то Василь Васильевичева друга детства. Некоторое время они, охая больше от напряжения, чем от боли, лупили один другого по плечам, потом друг детства радостно сообщил, что Филю-художника тоже на днях видел.

— Где? — одновременно воскликнули мы с шефом.

Друг детства подозрительно посмотрел на меня, словно впервые заметив, а потом ответил, — конечно, шефу.

— Где ж художника увидеть, как не в картинной галерее, или хоть по пути в нее? Он туда в воскресенье днем шел, поговорили с ним, ну, я торопился, он торопился. Сказал, что у него в галерее дела.

— В нашей галерее? — Василий Васильевич был очень удивлен. — Или туда за последнее время поступило что-то ценное?

— Да нет, Васенька, — друг детства мягко улыбнулся. — Художников из Баташова вышло немало, да все, понимаешь, живы. Вот в завещании-то наверняка родину вспомнят, тогда и обновимся. И выставок к нам давно не привозили.

— Ну, если Филипп был в галерее, там его запомнили. Даже если он не представлялся. Там каждый посетитель на счету. Кстати ж, она рядом.

С этой фразой Василий Васильевич повернул на перпендикулярную улицу, мы с “другом детства” — за ним. И сразу оказались почти под вывеской, гласившей “Баташовская картинная галерея”.

Подойти к вывеске поближе в данный момент было невозможно, поскольку перед входной дверью галереи стояла вдоль тротуара довольно основательная очередь.

— А ты говоришь — поступлений не было и выставок хороших нет, — нравоучительно сказал шеф другу детства. — С чего ж бы очередь тогда? Или у вас началось движение “Понимайте живопись”?

На друге детства лица не было. Похоже, зрелище очереди в галерею повергло его в шоковое состояние. Поэтому за него ответил ближайший к нам в очереди человек — наделенный мощными бицепсами парень лет двадцати пяти: